рекомендует Алексей Тарханов
Каждое утро в воскресенье, проклиная все на свете, я поднимаю сына Ивана. "Может, ему лучше поспать?" — думаю я, пока бедный мой мальчик проверяет свою сумку. Чертежная доска, угольники, линейки, макетный нож, скульптурный пластилин. Все, что когда-то тащил я в Архитектурный институт, теперь тащит он.
Он самозабвенно рисовал, пока в детском саду его не заставили изображать елочки и грибочки. Когда в коричневом блестящем кувшине он заметил отсвет красной занавески, ему поставили двойку: коричневый кувшин следовало красить коричневым карандашом. Так сказала выдра, преподававшая ему "основы изобразительной культуры". В тот момент мне хотелось раскрасить ее коричневым карандашом с ног до головы и навсегда.
Теперь его лечат на Рождественке, где в старом здании МАРХИ открыта Школа архитектурного развития, в просторечии ШАР. Здесь институтские преподаватели в свое единственное воскресенье занимаются с детьми с первого и до одиннадцатого класса. Девочек и мальчиков на ШАРе не просто натаскивают рисовать, лепить, делать макеты и писать красками. Точнее, их не учат ничему в отдельности. Их учат чувствовать пространство, выражать себя с помощью гуаши, пластилина, макетного ножа и чертежной доски.
В ШАРе 10 уровней, на каждом свои предметы и свои задания. Где скульптура, где живопись, где архитектурная графика. Черчение, рисунок, скульптура, живопись, история архитектуры, пространственное моделирование. Все пройти невозможно, если не начать с первого класса. Да и не нужно, наверное. К тому же это никак не отменяет подготовительных курсов — поступить в МАРХИ без подготовки невозможно. Тогда зачем это детям и зачем это нужно преподавателям?
"Институт покидают 5% студентов в первый же год,— говорит институтский профессор и руководитель ШАРа Николай Метленков,— а мы показываем им все заранее. Если ребенку это нравится, значит, он наш человек".
Итак, после испытания ШАРом в институт пойдет не каждый. И этот не каждый будет знать, что за жизнь его там ожидает — и не по воскресеньям, а каждый день.
Из всех предметов, которые в меня впихнули за шесть лет жизни в МАРХИ, мне ничего не пригодилось в жизни. Я не строю дома, не пишу картины и даже не чиню унитазы, хотя мне подробно объяснили, как они работают. Но странным образом, хотя мне не пригодилось ничего в отдельности, мне пригодилось все вместе. Я замечал по моим товарищам: из творческого сплава архитектурной композиции, живописи и сантехники рождается очень объемное видение жизни. Уважение к людям, которым иногда нужна скульптура, но чаще все-таки унитаз. Архитектура в этом сродни ремеслу врача или адвоката. В ней много человеческого, много здравого смысла.
Мой сын занимается три часа. Когда я веду его домой, он едва тащит ноги от усталости, но дома он начинает повторять то, чему его учили. Вот еще одна полезная привычка, которую прививают на Рождественке: много работать и мало уставать. Невозможно лениться, когда все ты делаешь руками. Когда схема "показывать я вам ничего не буду, зато я вам устно наобещаю" не проходит.
Когда-то мне было трудно привыкнуть к этому ритму, теперь я бы без него не прожил. Мы выходим к фонтану во дворе и обсуждаем, как наводят мосты, кто запретил Запретный город и то, что хорошо бы повнимательнее рассмотреть все скульптуры храмов Каджурахо.
Стоит ли портить мозги ребенку каждое божье воскресенье? Не знаю. Может быть, он станет настоящим архитектором, каким был мой отец. А может быть, если его научат думать самостоятельно и он сам однажды придумает, что это ему совершенно не нужно, и воскресным утром предпочтет остаться дома — это тоже будет отличный урок.
http://shar-shar.narod.ru