Выставка авангард
В галерее ПРОУН на "Винзаводе" открылась выставка "Владимир Стерлигов. Цирк, полный искусствоведов". Рассматривая малоизвестные рисунки мэтра ленинградского авангарда, в том числе и редчайшую графику 1920-х годов, АННА Ъ-ТОЛСТОВА очередной раз удивилась тому, как в галерее ухитряются представить хрестоматийных персонажей с нехрестоматийной точки зрения.
Культ Владимира Стерлигова (1904-1973) утвердился в искусстве Ленинграда-Петербурга лет пятьдесят назад. В его биографии было все необходимое для святого великомученика авангарда: в 1934-м вслед за убийством Кирова он вместе с другими ленинградскими "художниками-антисоветчиками" загремел в лагеря, а после войны — фронта, контузии, блокады и эвакуации — вернулся в Ленинград, где жил на полулегальном положении, перебиваясь оформительством и редкими книжными заказами. В послевоенные годы дом Владимира Стерлигова и его жены Татьяны Глебовой стал чем-то вроде катакомб, где шла проповедь запрещенного вероучения: Стерлигов учился у Казимира Малевича и Михаила Матюшина в ГИНХУКе, Татьяна Глебова была, наверное, лучшей ученицей Павла Филонова, и оба в 1920-1930-х вращались в кругах обэриутов, причем стерлиговские стихи получили одобрение самого Даниила Хармса. Обоим было что сказать молодежи.
А еще Владимиру Стерлигову было откровение: летописцы сообщают, что 17 апреля 1960 года на Крестовском острове Вселенная явилась ему в новом пространственном облике, и с тех пор во всем, от древнерусского храма до черноморского пейзажа, он обнаруживал "чашно-купольную" структуру, где земная чаша распахивается навстречу небесному куполу. "Чашно-купольную" систему Стерлигов полагал развитием идей Малевича и Матюшина и свое тайное знание передавал ученикам, которых с начала 1960-х расплодилась целая секта, до сих пор занимающая своими абстрактными "чашками" и "куполами" добрую половину любой выставки нонконформистского искусства в Петербурге, и от этой бесконечной тавтологии светлый образ их учителя стал покрываться хрестоматийной пылью.
Всю пыль куратор галереи ПРОУН Марина Лошак стерла одним махом, раздобыв в коллекции наследников художника раннюю, малоизвестную графику и подав ее в неожиданном ракурсе. Все карандашные рисунки, акварельки, пастельки и монотипии здесь на тему цирка: под куполом порхают плоские геометрические фигурки акробатов, освободившиеся от земного тяготения, как кружки и квадратики из супрематических композиций Малевича, летящие в бесконечность. Цирк, конечно, тоже чашно-купольная конструкция, только вот это воздушно-эквилибристическое веселье с образом затворника, все последние годы разрабатывавшего евангельские сюжеты в мистико-религиозном сосредоточении, вроде бы не вяжется. Оказалось, еще как вяжется, если вспомнить обэриутскую молодость Владимира Стерлигова.
Оказалось, цирк как абсурдистская модель мира и полет как возможность вырваться за его пределы занимали художника на протяжении всей жизни, начиная с 1920-х годов,— те же мотивы можно найти и у поэтов ОБЭРИУ. Оказалось, что и в конце жизни из-под стерлиговского пера выходили не только художественно-богословские трактаты о "каноне" и "грязной эстетике", но и вполне обэриутские опусы. Вроде сценки "Цирк был полон искусствоведов", которая и стала ключом к выставке.
Это почти стихотворение в прозе, но пересказать сюжет необходимо: жонглер показывает чудеса искусства, все мироздание умещается у него на арене, но искусствоведы и прочие "книгодуры" скучают и ничего не видят, потому что все время бегают в буфет "жрать пирожные", так что в итоге жонглера увольняют. Все так же смешно и трагично, как у Хармса в "Четырех иллюстрациях того, как новая идея огорашивает человека, к ней не подготовленного", где художник, писатель и композитор падают замертво, когда критик из народа заявляет им: "А по-моему, ты говно". И не случайно в стерлиговской цирковой круговерти акробаты и жонглеры то и дело расправляют руки, как будто их распяли на могильных крестах, не дающих человеку окончательно оторваться от земли.
Экспозиция в ПРОУН тоже сделана в обэриутском духе: между рисунками художника повешены отрывки из "цирковых" стихов Николая Заболоцкого и Даниила Хармса, а также фотографии каких-то анонимных малосимпатичных личностей. Видимо, из тех искусствоведов, что Пастернака не читали, но скажут. Страшно подумать, что бы они сказали про почеркушки Стерлигова из серии "Парад-алле", где циркачи выдвигаются на арену помпезной пирамидой физкультурников, ощетинившейся приспущенными знаменами. Надо полагать, любой "книгодур" мог усмотреть здесь лишь недвусмысленную параллель между цирком и коммунистической демонстрацией.