Известный литературовед, специалист по английской литературе Дмитрий Урнов, автор нескольких книг памятной "молодогвардейской" серии ЖЗЛ, выпустил в свет книгу, содержащую в названии новую расшифровку привычной аббревиатуры — "Жизнь замечательных лошадей".
Дмитрий Урнов родился в 1936 году. Печатается с 1957-го. Первая книгу — "Шекспир. Его герой и время" — выпустил в 1964 году в соавторстве с отцом, Михаилом Урновым. С тех пор опубликовал работы о Даниеле Дефо, Джонатане Свифте, Льюисе Кэролле, Джозефе Конраде, Джеймсе Джойсе, книги по теории литературы и о текущем литературном процессе. Недолгое время был главным редактором журнала "Вопросы литературы".
Дмитрий Урнов слыл в либеральной литературной среде 60-х годов денди и англоманом. Что неудивительно для специалиста по английской литературе и сына специалиста, подолгу живавшего с родителями, а позже и без них на берегах Темзы, с детства почитающего Диккенса писателем вполне домашним, для которого Шекспир был, конечно же, ближе, скажем, Фонвизина, а Китс — Фета. Но при этом главное хобби Урнова внешним наблюдателям все-таки представлялось экстравагантным, хотя, казалось бы, для поклонника всего английского оно не менее естественно, чем разведение бульдогов или изыскания в области энтомологии. Это хобби — лошади, но, разумеется, такое увлечение рядового советского доцента-филолога все-таки выходило из ряда, поскольку ассоциировалось в умах соотечественников с аристократическим сибаритством.
Писать о лошадях Урнов начал не вчера. С конца 60-х выходили его книги прозы "Словами лошади", "Приз Бородинского боя", "Кони в океане", "Железный посыл", и из одного этого перечня ясно, что "лошадиная" тема в творчестве Урнова по объему почти не уступала штудиям в области английской изящной словесности. Книги эти — отнюдь не шедевры, и уж во всяком случае не содержат интеллектуальных откровений. Но их и не отнести к популярному советскому сентиментальному жанру "рассказов о животных", в котором подвизались многие авторы, от Виталия Бианки до Юрия Нагибина, не сумевшие освоиться с другими, идеологически более актуальными течениями в литературе тех лет.
Но странным образом сочинения Урнова о лошадях никак не попадали в категорию бесхитростных повествований "для младшего и среднего возраста". В сочетании с основными академическими занятиями хобби Урнова, конечно же, имело отчетливый привкус фрондерства. Невинного, но все-таки подозрительного. Сугубо лояльный литературовед, трактовавший творчество Свифта как "прогрессивное", Джойса как "упадническое" и предварявшего рассуждения об Алисе непременными цитатами из Энгельса, Урнов, увлекаясь лошадьми, бегами и дерби, соорудил себе вполне сносное идеологическое убежище. Это был уже не пришвинский эскапизм на манер Дэвида Торо, но почти откровенный жест небрежения в сторону власти.
Нынешнее возвращение Урнова к теме "любви к лошадям" и переиздание его давних опусов, производит, однако, несколько странное впечатление. Нынче любовь к собакам, кошкам, лошадям и пернатым никак не окрашена идеологически, в ней не уловить ни грамма былого нонконформизма, это лишь хобби в прямом, буржуазном смысле слова, и английская кличка пуделя уже не есть вызов. Как в былом жанре "рассказов о животных" нынче уж не уловить духа молчаливого сопротивления, но лишь вполне прагматические поучения, чем кормить любимцев и когда прививать, так и от сегодняшней модификации жанра "рассказов о лошадях" читатель склонен ждать скорее конкретных данных и дельных советов. В этом смысле давняя проза Урнова производит странное впечатление. Для читателя молодого совершенно неясен ее боевой подтекст, но ощутима какая-то недосказанность. Зооморфные литературные персонажи давних советских лет могли жить и действовать только внутри былой мифологии, и только в ее контексте могут быть опознаны. Сегодня они из аллегорий превратились в конкретных кошечек и собачек, и их "психология" стала совершенно непонятной, ибо это прежде всего психология автора, жившего в другую эпоху. Пример с книгой Урнова замечателен тем, что в нем наглядно видна одна закономерность: литература намека и эзопова языка умирает. Даже в том случае, если в свое время воспринималась как образец мудрости и гуманизма, как пример стойкости и сопротивления дурной реальности. Гаршинских "Медведей" сегодня читать совершенно невозможно, зато хорош Сабанеев. Дмитрий Урнов отчетливо понимает этот факт и, переиздавая сегодня и здесь своих "Лошадей", жить предпочитает все-таки в штате Нью-Йорк, где читает нынче курс теории литературы.
ЛЕВ Ъ-АЛАБИН
Д. М. Урнов. Жизнь замечательных лошадей. Москва: "Московский рабочий", 1994.