Маше исполнилось семь лет, и я очень удивился. Мне казалось, ей давно семь лет. Она почти год ходит в школу. Немыслимо давно, по-моему, потому что поразительно, как много событий произошло в ее жизни с того сентября. Ей открылся мир, который мне так хотелось прихлопнуть. Мне так хотелось, что лучше бы она его совсем не знала. Или уж узнала как можно позже. Но он открылся ей как можно раньше, потому что я сам, в конце концов, решил, что она пойдет в школу в шесть лет. Он открылся и оказался не таким уж и ужасным. Просто банально жестоким. В этом мире нет места слезам и жалости. В этом мире или ты, или тебя. И ушу не поможет — во-первых, потому, что в этом мире все твои одноклассники занимаются ушу, а во-вторых, потому, что есть все-таки в жизни ситуации, когда не помогает даже ушу. И тогда становится ясно только, что надо просто держаться.
День рождения Маша праздновала в новом детском развлекательном центре. Мы приехали вовремя, потому что очень боялись опоздать. Стол был уже накрыт, на нем стояли морсы, соки и фрукты, я предложил Маше попить, потому что она всю дорогу просила пить. Но она категорически отказалась: это все было для гостей.
Потом подошли пират и пиратка, которые должны были развлекать их. Маша посмотрела на них и спросила меня:
— Как думаешь, они понравятся моим друзьям?
Я так же критически, как она, оглядел пирата и пиратку. Честно говоря, они друг друга стоили. Я сказал Маше, что пираты в полном порядке. Но она все равно беспокоилась. Я первый раз видел, чтобы она волновалась из-за гостей. До сих пор ее на собственном дне рождения волновало прежде всего, чтобы все хорошо было у нее.
Маша спросила, где кошки с собаками. Они должны были выступить с получасовой программой, и я сказал, что не видно пока, но появятся же, никуда не денутся, потому что их хозяева в этом смысле выдрессированы еще лучше, чем они сами.
— Не денутся? — с сомнением переспросила Маша.
Пираты поинтересовались у меня, когда им начинать заниматься с детьми.
— А вы что, еще не начали? — спросил я.
— Нет, что вы,— снисходительно сказала мне пиратка.— Когда мы начнем, вы это поймете.
— Начинайте,— вздохнул я.
Мне было очень тревожно. Я смотрел на Машу, которая застыла у выхода с эскалатора, откуда должны были появляться гости, и, как она, с каждой секундой нервничал все больше.
Гостей-то не было.
Их не было через пятнадцать минут, через двадцать. Через полчаса.
И я вдруг подумал, а что, если вообще никто не приедет. Найдутся неотложные дела. Заболеют. Закапризничают. Забудут.
Нет, они же не могли забыть!
Или могли?
Ну, как это бывает? Захотели вдруг в "Макдональдс" и ни о чем другом думать не могут. А родители так испугались этого, что ни о чем другом теперь и сами думать не могут, а только страдальчески размышляют, как бы отговорить их от этой авантюры. И запрещать неохота, потому что у всех испортится настроение на пустом, можно сказать, месте, и идти тем более, потому что больше некуда сходить, что ли, кроме "Макдональдса". На Машином дне рождения, например, ждут. Чего они пристали с этим "Макдональдсом"? Все у них есть, в "Турандот" ходят, как в школьную столовую, а думают только про "Макдональдс" и про этот хеппи-милк, будь он проклят! А ничего на самом деле не поделаешь с этим, "Макдональдс" — великое изобретение человечества, сравнимое, может быть, только с изобретением IKEA...
Может, так рассуждали те, кого не было на Машином дне рождения, а может, не так. Но их не было, и это была катастрофа. Я не мог смотреть на девочку, которая застыла у выхода с эскалатора. И даже пираты опасались приблизиться к ней, потому что, видимо, даже они понимали, что ее богатый, но хрупкий внутренний мир, который сейчас звенел от напряжения, мог разбиться от любого неловкого слова.
Пиратка подошла ко мне и спросила, будет ли кто еще из гостей.
Мой богатый внутренний мир тоже сразу зазвенел и треснул.
— А что, у вас бывает, что никто, кроме именинника, на день рождения не приходит? — переспросил я.
— О, это постоянно,— сказала она.— Это даже чаще, чем день рождения с друзьями. Но нам так даже, честно говоря, проще. С одним-то.
— У нас не тот случай,— сказал я.
— Да, я вижу,— согласилась она.— Девочка, по-моему, переживает. Мы все-таки берем ее, да?
— Давайте, давайте,— сказал я.— Быстрее. Делайте что-нибудь.
Я вдруг вспомнил, что у меня есть телефон. Я же могу всех обзвонить. В конце концов, не так уж много гостей мы позвали. Мы их подбирали, можно сказать, любовно. Составляли как икебану. А получался какой-то гербарий.
В это невозможно было поверить, но три телефона из шести не отвечали. По одному родители мне сказали, что девочка не успевает приехать, потому что прособиралась, и теперь успеть бы в аэропорт — они улетали на весенние каникулы куда-то в лето. Еще по одному телефону я выяснил, что мальчик сильно опаздывает, но рассчитывает быть и что ради Маши даже отменил, вернее, перенес на более удобное время встречу с одноклассником.
— Да у нас тут такое...— сказал мне мой друг, чья дочка Даша — близкая, я считаю, подруга Маши.
— То есть не приедете? — переспросил я.
— Почему не приедем? — удивился он.— Сейчас с Дантесом разберемся и приедем.
Он рассказал мне, что у них происходит. Он был взволнован и все равно рассказал бы, хотел я этого или нет. Я слушал вполуха, потому что не отрываясь смотрел на Машу, которая стояла вместе с Ваней, ее вечным, но не единственным в этот день спасителем.
Там дело было в том, что на работе у моего друга сделали корпоративный календарь, и один из месяцев открывался историей дуэли Пушкина с Дантесом на Черной речке. Даша подробно расспросила маму, что это была за дуэль и из-за чего, и история произвела на нее такое впечатление, что она вырвала этот лист и спрятала в свой стол. А в первом классе у них проходили как раз в это время "Руслана и Людмилу", и учительница прочитала известный отрывок из этого произведения: "У Лукоморья дуб зеленый, златая..."
— Чье это стихотворение? — спросила учительница.
Даша подняла руку. А когда учительница дала ей знак говорить, забыла. Все смотрели на нее и ждали. А она отчаянно вспоминала, просто отчаянно. И именно про этот момент она рассказывала теперь родителям, которые слушали ее и не ехали на день рождения к Маше, потому что это все было прологом к какой-то ужасающей драме, на которую Даша уже намекнула еще накануне вечером и из-за которой полночи не могла уснуть.
Даша думала про дуэль — и все-таки вспомнила!
— Пушкин! — крикнула она.
— Правильно,— сказала учительница.— А как сказка называется? Я в начале урока говорила.
— "Анатолий и Елена",— теперь уже с облегчением сказала Даша.
Класс хохотал, Даша потом не спала и только наутро решилась поделиться своей болью с родителями. Впрочем, ничего странного в этой истории они не увидели. Просто их соседей так зовут.
Пока мой друг рассказывал мне эту историю и вдогонку разъяснял, что они уже выезжают, я шел к Маше. Я взял ее за руку, подвел к столу и сказал, чтобы она все-таки выпила соку. Она покорно выпила. В глазах ее не было слез.
— Папа,— спросила она,— а что, никто не приедет?
Она все-таки спросила это.
— Все приедут,— сказал я.
— И даже Маша? — спросила она.
— Нет,— сказал я.— Маша не приедет. Маша уже едет в аэропорт. А все остальные приедут.
— А если не приедут? — как-то безразлично спросила она.
Я хотел было сказать, что из-за того, что такое может случиться, я и сам давно не праздную свои дни рождения. Но разве я мог ей это сказать?
— Ты же знаешь, что приедут,— сказал я.
— Я уже не знаю. Папа, все очень плохо,— прошептала Маша.— И мне пираты что-то не нравятся. И собак с кошками привезли, я их видела, они в клетках сидят, очень несчастные.
— Пойдем к пиратам,— я опять взял ее за руку.— А то там Ваня один с ними сражается.
— Ну и что, что не приедут,— прошептала Маша.— Неважно.
Не надо было заглядывать ей в глаза, чтобы понять: ничего важнее в ее жизни не было и уже не будет. И что в глазах этих уже стоят слезы.
Они все приехали за следующие пять минут. Просто все. А в семьях, до которых я не мог дозвониться, по двое детей. Так что их всех сразу стало как-то слишком много.
Впрочем, моей Маше так не казалось.
А позже всех приехала та Маша, которая опоздала на самолет.