побывал Геннадий Йозефавичус
Дорога между двумя главными оазисами египетской пустыни, из Сивы в Эль-Бахарию,— это восемь блокпостов и четыре сотни километров песков, из-под которых иногда проглядывают остатки асфальта. Редкий автомобиль может проехать по этой трассе, не сменив пары колес. Резина, разогреваемая раскаленным песком и раздираемая острыми камнями, как правило, не выдерживает, и очередная покрышка остается на обочине. Именно по таким черным меткам неопытный водитель и находит правильную дорогу. Опытный же руководствуется чутьем и ориентирами: возникающими на горизонте горками, попадающимися на пути горячими источниками и соляными озерами, ущельями, крохотными оазисами, теми же блокпостами, на каждом из которых надо отметить подорожную и получить разрешение на проезд. Дорога между оазисами проходит по самой границе с Ливией, по землям, вернее, пескам берберских племен, и предосторожности вроде армейских блокпостов совсем не лишние. Если на промежутке между двумя проверками документов автомобиль исчезнет или заблудится, хотя бы примерно будет понятен квадрат, в котором искать пропажу.
Именно в непроходимости, в невозможности без подорожной проехать из Сивы в Эль-Бахарию и заключается прелесть этой части Западной (или Ливийской) пустыни. Что за удовольствие ехать по асфальтированному шоссе, встречая то и дело автобусы с туристами? Другое дело — вот так, сквозь пески, небольшим караваном из двух пенсионного возраста внедорожников, не встречая на пути никого, кроме солдат на блокпостах да одуревающих от жары шакалов.
Сиву мы оставили на рассвете. Еще накануне разбитной шофер Махир, похожий на иранского президента Ахмади-Нежада, отобрал у меня паспорт (для выправления пропусков), а следующим утром я — снова с паспортом и с вещами, привязанными веревками к багажнику на крыше — из окна видавшего виды автомобиля Land Cruiser уже осматривал просыпающуюся деревню Шали, сквозь которую мы ехали к выезду из оазиса. Вскоре к нам присоединился второй ровно такой же внедорожник (с четырьмя аккуратно-недовольными немцами), и микрокараван взял курс на юг. Какое-то время мы пользовались остатками асфальтированной дороги, и предвкушающий путешествие Махир, указывая на разбитое полотно, на смеси арабского и английского пытался донести до меня мысль, что вскорости начнется настоящее бездорожье. И оно, бездорожье, таки началось. Поначалу исчез асфальт, потом его следы, затем мы распрощались с колеей, но, что интересно, время от времени все эти приметы цивилизации возникали вновь, и Махир безошибочно находил в пустыне не только блокпосты, но и редкие свидетельства того, что дорога здесь когда-то существовала.
Второй Land Cruiser постоянно застревал в песках, у него разрывались покрышки, и тогда Махир, не сбрасывая скорость (а ехали мы по ровному песку под сотню километров в час), разворачивался, возвращался к ведомому коллегой-бедолагой внедорожнику и включался в процесс починки. Тем не менее в какой-то момент у обеих машин запаски закончились (все они ушли на нужды второго Land Cruiser), и мне, до того ехавшему вполне вольготно, пришлось потесниться. Четверых скулящих немцев мы вывезли на моем лимузине, бросив не только багаж, но даже гида-переводчика. Оставленное в пустыне подвезли в Эль-Бахарию еще до полуночи — на подмогу "обезножевшему" автомобилю, его водителю и гиду выехал запасной Land Cruiser.
Впрочем, расставание со второй машиной произошло уже под конец путешествия — километрах в восьмидесяти от Эль-Бахарии, а большую часть пути мы все-таки прошли вместе. Самым интересным на этом пути оказался скрытый в песках оазис Хараг, покинутый его обитателями пару тысяч лет назад. Мы въехали на окруженную глыбами песчаника площадку и увидели, что окружающие скалы испещрены небольшими гротами, при ближайшем рассмотрении оказавшимися гробницами греко-египетской эпохи. В каждой из ниш были видны кости, остатки ткани, в которую заворачивали мумии, черепки; стены некоторых украшали резьба и рисунки. Можно было подержать в руках обрывки двухтысячелетних саванов, потрогать фрески. В этот момент мне вспомнился "Английский пациент" Энтони Мингеллы. Помните пещеры, в которых персонажи фильма находят потрясающие рисунки? Дело же происходило именно в этих местах! И герой Файнса был географом, занимавшимся составлением карты именно этой части пустыни. Казалось, еще мгновенье — над пустыней раздастся рокот двигателей, и аэроплан, неестественно накренившись, с диким воем зароется носом в песок.
От видения избавили немцы, потребовавшие ехать дальше. То есть это были не те немцы, что в "Английском пациенте", а те, что были недовольны дорогой (вернее, ее отсутствием), но Хараг все равно пришлось покинуть.
Мы еще несколько раз останавливались — чтобы отметить на блокпостах документы (Махир использовал эти остановки для молитвы), чтобы пообедать (овощами с йогуртом, консервированным тунцом и еще чем-то столь же аппетитным) и чтобы спасти священного ибиса. Обессилевшая птица сидела на краю дороги, Махир остановился, напоил ее, а потом посадил в багажник, чтобы выпустить уже в оазисе.
Наконец, уже в кромешной темноте, потеряв один из Land Cruiser, мы миновали последний блокпост и въехали в Эль-Бахарию, где нас разместили в El Beshmo Lodge — в той же гостинице, где жили члены экспедиции египтологов, откопавших захоронения золотых мумий. Руководил экспедицией самый знаменитый египетский археолог Захи Хавасс, и, несмотря на то что мумии были обнаружены ослом (в прямом смысле), все лавры, как всегда, достались именно председателю Верховного совета Египта по изучению древностей.
Золотые мумии действительно еще в середине 1990-х были обнаружены ослом. Как это часто бывает, животное провалилось ногой в какую-то дырку в земле, любопытный хозяин заглянул в отверстие, и оттуда на него, в свою очередь, посмотрел полудрагоценный каменный глаз мумии, щедро покрашенной золотой краской. Из Каира прибыл доктор Хавасс, вслед за ним — экспедиция, и пошло-поехало. Сегодня работы приостановлены, но в музее оазиса можно вдоволь насмотреться на золотые мумии, объявленные главной находкой Новейшего времени.
Помимо мумий в Эль-Бахарии стоит взглянуть на пару подземных гробниц с фантастическими росписями, на остатки британской крепости, и культурную программу можно считать выполненной. Ни антикварных магазинов, ни даже цветастого шумного рынка здесь не найти: торговля овощами и фруктами, а также китайским ширпотребом ведется вдоль главной улицы. На этих лотках мы (я, мой новый гид Мухаммед и мой новый водитель Рамадан) закупили продовольствие. Нас ожидала ночевка в пустыне, и мне было предложено ткнуть пальцем в те плоды, которые кажутся мне правильными и необходимыми в очередном путешествии. Я ткнул в перцы, баклажаны и гранаты. Маринованная курица у нас уже имелась, а дрова мы купили потом — в пустыне, в придорожном кафе.
Кстати, все эти перцы, баклажаны, гранаты, а также финики и оливки вырастают в оазисах до какого-то невероятного состояния. Они красивы, сладки, мясисты. Кроме того, утверждается, что взращены они без единого грана удобрений неорганических, но только с помощью навоза, особо богатой минералами местной воды и любви.
Покончив с шопингом, Рамадан (тот самый истребитель покрышек, везший накануне немцев) направил Land Cruiser в пустыню — сначала в Черную, потом в Белую. Черная пустыня — не поверите — называется именно так потому, что она черного цвета, с Белой та же история. Черная засыпана чем-то сильно похожим на уголь, а Белая состоит из... мела. Ночевать, слава Аллаху, предстояло в Белой.
Мы проехали обе монохромные пустоши и остановились в долине, заставленной гигантскими меловыми скульптурами, сработанными ветром. Прямо перед нами оказалась "курица", и ровно такую же птицу вознамерился зажарить на костре Рамадан. Для меня была разложена палатка, на песок набросали подушек и поставили столик, и вся моя команда ушла с головой в готовку. Мухаммед разжигал огонь и чистил картошку, Рамадан колдовал над курицей, я пек перцы и баклажаны. Все были при деле, и лишь однажды на закате мои друзья отвлеклись от одного богоугодного дела и занялись другим — последней дневной молитвой.
Какое-то время до восхода луны было совсем темно, и небо покрылось мириадами звезд. Потом прямо из-за ближайшей горки выкатилась луна, и звезды почти исчезли. Зато засияли удивительным холодным блеском белые скульптуры — все эти "грибы", "курицы", "верблюды". В общем, все то, во что воображение превращает бесформенные глыбы мела.
Рамадан прямо на костре сделал берберского чаю, и, перед тем как отправиться спать, я напился пахнущей травами сладкой жижи. Выпей я столь крепкого чаю в Москве, бессонная ночь была бы мне обеспечена. Не то в пустыне — от стола до палатки я еле дополз, и, едва застегнув молнию и закопавшись в мешок, я заснул.
Рано утром я выглянул на улицу. Меловые скалы были окрашены в розовое выползающим солнцем. Сразу захотелось съесть гранат — такой же розовый и круглый, как и ленивое светило. Уезжать из пустыни почему-то совсем не хотелось.
Впрочем, по возвращении в Каир мне надо было снова лететь в пустыню. На этот раз в Намиб. Тоже в Африке, только на самом юге.