Российские бизнесмены, внедряющие в своих компаниях принципы корпоративного управления и стремящиеся к прозрачности, платят больше, чем те, кто предпочитает оставаться закрытым. И хотя премия за прозрачность может быть очень велика, в нашей стране пока еще мало кто стремится ее получить, считает основатель и глава группы компаний IBS Анатолий Карачинский.
«Экономика, в рамках которой все пытаются обманывать, не имеет будущего»
СЕКРЕТ ФИРМЫ: Сейчас ведется много споров о том, применяются ли в практике российского бизнеса принципы корпоративного управления, подразумевающего разделение права собственности и управления компанией. Многие считают, что в стране с переходной экономикой, каковой является Россия, корпоративное управление попросту не может работать. Поэтому его в наших компаниях нет. Вы согласны с этим?
АНАТОЛИЙ КАРАЧИНСКИЙ: Я бы не был так категоричен и не стал бы говорить, что корпоративного управления в российских компаниях нет. Может быть, оно еще не так развито, как в других странах. Ведь корпоративное управление – это механизм, позволяющий сделать компанию прозрачной и привлечь инвесторов путем выхода на фондовый рынок. От того, насколько эффективно и прозрачно с точки зрения акционеров управляется компания, возрастает или снижается ее стоимость. В нашей стране все это еще не так актуально, поскольку на инвестиционном рынке присутствует больше частных, чем публичных инвесторов. И если посмотреть на российский рынок, то мы увидим, что компаний, ставших публичными,– единицы. Почему? Я думаю, главная причина в том, что корпоративное управление пока не стало обыденной вещью, неким стандартом в нашей стране.
СФ: А может, российским компаниям пока просто не нужна прозрачность?
АК: 
СФ: И чем платят прозрачные компании?
АК: Тем, что находятся в неравном конкурентном положении по отношению к остальным компаниям. Ведь тот, кто, скажем, не платит всех налогов, имеет конкурентное преимущество в 20–30% перед тем, кто не может поступать таким же образом, поскольку правила соблюдения прозрачности компании не позволяют ей этого делать. При этом стимула инвестировать в развитие бизнеса нет пока ни у тех, ни у других. У «непрозрачных» компаний – потому что они не знают, сколько времени еще продлится их конкурентное преимущество. Таким образом, их бизнес становится рискованным, и инвестировать в развитие просто страшно. Прозрачные же компании ограничивают свои инвестиционные программы, потому что их конкурентных преимуществ (активного маркетинга, высокого профессионализма, качества управления и т. д.) недостаточно для того, чтобы эффективно конкурировать с теми, кто непрозрачен.
СФ: Получается замкнутый круг. И какой выход из этой ситуации?
АК: Создание равных условий конкуренции для всех. Чтобы никто не имел возможности получить лучшие условия, как раз, например, за счет непрозрачности. Ведь чем чревато наличие неравных условий? Когда один перестал работать по существующим правилам и получил некоторые преимущества за счет того, что ушел в «серую» зону, то у другого есть только два пути – или сделать то же самое, или вылететь с рынка. В результате через некоторое время, исчисляющееся всего лишь несколькими годами, весь рынок начинает играть по этим «серым» правилам. Иначе не выживешь. И так как все играют «по-серому», они не инвестируют сами в себя, не борются за повышение производительности труда, инновации, улучшение качества менеджмента и т. д. Конкуренция в таком случае заключается не в том, кто лучше управляет компанией и создает лучший продукт, а в том, кто лучше умеет обманывать. И это очень опасная конкуренция, потому что экономика, в рамках которой все пытаются обманывать, не имеет будущего, она нежизнеспособна.
СФ: А как у вас в компании обстоят дела с корпоративным управлением и с прозрачностью?
АК: Мы очень стараемся быть прозрачными. По крайней мере, корпоративное управление в IBS ведется по тем стандартам, которые приняты во всем мире.
СФ: То есть вы готовы платить больше?
АК: Да, поскольку хотим стать публичной компанией и никогда этого не скрывали. Если бы не мировой кризис, мы бы еще в 2001 году стали открытой компанией. А сейчас, поскольку фондовый рынок не очень позитивен, даже не могу прогнозировать, когда это произойдет.
«Вопрос в том, насколько быстро исправляются ошибки»
СФ: Как-то вы сказали, что очень многие проблемы в России, связанные со злоупотреблениями в компаниях, происходят потому, что наказания у нас не соответствуют преступлениям. Поэтому есть много запретов, которые не страшно нарушать. Но возьмем США. Все помнят череду недавних корпоративных скандалов, хотя в Америке с законодательством вроде бы все в порядке. Как это объяснить?
АК: Всегда находятся люди, которые грабят банки, несмотря на то, что банки хорошо охраняются. Всегда найдется кто-то, кто захочет преступить закон. Вопрос в том, как много их по отношению ко всем остальным. И самое главное – каковы последствия. Ведь что интересно в американской системе? Корпоративные махинации у них привели к совершенно феноменальным вещам. Я уж не говорю о том, что все эти события широко обсуждались, и по результатам того, что писали в прессе, мгновенно принимались решения. Проводилась масса расследований, результатом которых, например, стало то, что огромная аудиторская компания прекратила свое существование. Но самое главное, что за скандалами последовало очень серьезное изменение закона. Причем произошло это буквально за три месяца. «Всплыл» Enron, и в течение месяца уже появилась рабочая группа, которая, изучая ситуацию вокруг этой компании, начала переписывать корпоративное законодательство. Комиссия по биржам и ценным бумагам США стала менять свои требования. Дело в том, что всегда будет что-то несовершенное, от этого никуда не деться. Важно другое: насколько быстро исправляются ошибки, какова реакция государства. Это главное.
СФ: Но ведь не всегда у государства может быть адекватная реакция.
АК: У нас сейчас происходит эволюция – от дикого, неуправляемого строя, который преобладал в начале 1990-х, к цивилизованному демократическому государству, в котором приятно жить. Мы пока еще только в начале этого пути, и предполагается, что в итоге такое государство создадим. А сейчас просто идет некоторая борьба. Так всегда происходит в процессе эволюции. Но в любом случае важно понимать, что экономика первична, а политика вторична. Вопрос в том, что мы строим. Если общество с рыночной экономикой, то тогда предприниматель – очень важная фигура, его надо беречь. Нужно создавать идеологию, которая должна базироваться на том, что предприниматель – это хорошо. Потому что он не только зарабатывает себе деньги, но создает рабочие места, двигает российскую экономику вперед. Пока такой идеологии, к сожалению, у нас нет.
СФ: И кто, по-вашему, должен отвечать за формирование подобной идеологии?
АК: И бизнес, и власть. Раньше, примерно до 1998 года, я считал, что нужно держаться как можно дальше от власти. То есть не нужно с ней даже общаться. В принципе, я до сих пор считаю: бизнес и политика – вещи настолько несовместимые, что одновременно и тем и другим заниматься нельзя. Но вот с точки зрения общения с властью – это совсем другое дело. В последние четыре года наблюдается процесс налаживания диалога между бизнесом и властью. Это попытка создать площадку, с помощью которой бизнес объяснял бы власти свои проблемы, рекомендовал бы, что нужно сделать для создания лучшей среды, в которой мы могли бы быстрее расти. Понятно, что диалог этот представляет собой дискуссию, в которой есть много разных точек зрения. Но просто до 1998-го этим вообще никто не интересовался. Сейчас же ситуация постепенно меняется.
«Непонятно, куда пойти с нашими проблемами»
СФ: Поскольку большинство российских компаний непрозрачны и в ближайшей перспективе становиться прозрачными не собираются, это значит, что мы как раз сейчас и движемся по пути создания «серого» рынка?
АК: Могу сказать одно: пока у нашего государства нет приоритета сделать систему, при которой все находились бы в равных условиях. В 1999 году компания McKinsey провела в России исследование, пытаясь выяснить, что мешает расти нашей экономике. Общий вывод был очень простой: мешает неравенство условий. Не будь этого, экономика могла бы расти со скоростью 40% в год. Когда сейчас в правительстве делаются прогнозы, с какой скоростью мы будем расти – 5% или 10% в год, и все спорят об этом, меня удивляет, что при этом никто не спрашивает бизнес. А он не может вырасти, потому что сделать это в условиях «серого» рынка очень тяжело, почти невозможно. То есть если это и происходит, то скорее не благодаря, а вопреки. Ведь ты не можешь получить инвестиции, не можешь осуществлять длинные проекты, так как не знаешь, что будет завтра.
СФ: Но ведь так или иначе наша экономика растет. По крайней мере, согласно статистике.
АК: Да, растет. Но просто той части экономики, которая не связана с сырьевыми запасами, трудно это делать быстрыми темпами. Вот сейчас очень много говорится об установке президента удвоить ВВП, создана специальная рабочая группа, которая думает, как это сделать. А я бы сказал, что вопрос мог бы звучать иначе – как сделать экономическую среду в стране значительно более благожелательной по отношению к бизнесу. Одна из ключевых вещей, которые нас беспокоят, заключается в том, что непонятно, куда пойти с нашими проблемами. Кто отвечает за создание благоприятной среды и эффективной экономики? Ведь в каждой корпорации всегда имеется подразделение, которое занимается исследованием эффективности ее управления. А что касается корпорации под названием Россия, у меня пока нет ощущения, что этим здесь кто-то занимается.
«Звездный» директор
Анатолий Карачинский в 1981 году окончил Московский институт инженеров железнодорожного транспорта по специальности «инженер-системотехник». Затем в течение пяти лет работал в вычислительном центре при Всесоюзном НИИ железнодорожного транспорта. С 1986 по 1988 год являлся директором австрийской компании Prosystem, с 1988 по 1992 год – техническим директором СП «Интермикро». В 1992 году господин Карачинский создал компанию IBS. В 1997 году IBS преобразовывается в группу компаний, ныне являющуюся одним из лидеров российского рынка консалтинга в области корпоративных ИТ-проектов и системной интеграции.
Общая численность сотрудников IBS – 2,1 тыс. человек, оборот по итогам прошлого года составил $280 млн. На сегодняшний день основными инвесторами группы являются AIG Brunswick Millenium Fund, Citigroup и IFC. Среди основных партнеров IBS – компании Cisco Systems, Dell, Hewlett-Packard, IBM, Microsoft, Oracle, SAP AG и др. Среди клиентов IBS – компании Boeing, BP, Shell, ЛУКОЙЛ, ЮКОС и т. д.
В прошлом году Анатолий Карачинский стал первым российским бизнесменом, включенным в список «Звезды Европы» журнала Business Week. Этот ежегодный рейтинг включает 50 бизнесменов, финансистов, общественных деятелей и чиновников, которые внесли значительный вклад в развитие своей страны. Кроме того, главу IBS десять раз называли одной из наиболее авторитетных личностей российского компьютерного бизнеса в рейтингах Dator Top100 и Top-Profi; дважды Карачинский становился лауреатом рейтинга iTop-100 российской ИТ-индустрии, составляемом проектом iOne.