Сорок лет назад были завершены работы на Всесоюзной cельскохозяйственной выставке. Третья по счету, она должна была стать самой представительной, самой красивой, наиболее точно отвечающей эстетическим идеалам Великой Эпохи.
История Всесоюзных сельскохозяйственных выставок началась в 1923 году, когда на Крымской набережной были возведены деревянные павильоны "Первой сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки Союза ССР".
Архитектура Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, ВСХВ 1939 года, разместившейся уже в Останкино, серьезная до наивности, не принимала никакой иронии. Излюбленные парадоксы городка на Крымской — вроде изображения в дереве мотивов каменной архитектуры — уже не подчеркивались, а изо всех сил скрывались. Задуманная как временная, ВСХВ-39 вскоре стала постоянной, и из выставки достижений окончательно превратилась в выставку-достижение.
Третья по счету ВСХВ должна была открыться перед войной. В феврале 1947 года Совет Министров СССР принял решение о возобновлении ее работы. К прежним постройкам на выставке предполагалось добавить памятник Победы. Однако строительство растянулось на много лет, и было завершено только в 1954 году. После выставки 1923 года, ставшей во многом архитектурным парадом и объединившей на территории бывшей городской свалки у Нескучного сада лучших мастеров государства, уровень архитектурного представительства явно снизился. Трудно сказать, было ли тому причиной простое обстоятельство, что мастерам после войны хватало более завидных заказов. На выставке 1954 года выступило новое поколение, быть может, чуть менее талантливое, чуть менее образованное, менее тонкое, но щедрое на эффект, на выдумку и еще более восторженно, но в то же время и более свободно относившееся к классике.
Фасад павильона "Украина" напоминал строй пшеничных колосьев. Его автор А. Таций использовал простейшую метафору, напомнив об одной из самых популярных песен тех лет "стеной стоит пшеница золотая". Павильон был увенчан куполом с золотым снопом пшеницы. Павильон "Поволжье" украшал витраж, изображавший Сталинградскую ГЭС, причем из отверстий в стеклянной стене текла вода, падавшая в голубые бассейны. Павильон Узбекистана был увенчан совершенно фантастической ажурной беседкой, усажен хлопком и устлан коврами.
Общие формы — и генерального плана и отдельных павильонов — решались в духе "освоения наследия", то есть были вполне архаичны. Это был, впрочем, новаторский классицизм, то есть довольно произвольная, но иногда вполне удачная комбинация стилей: то египетский храм с греческими кариатидами вместо колонн, то эллинистический дворец с резными деревянными фронтоном, то ангар с романским порталом и византийским куполом, то римская колоннада на шумерском подиуме.
Еще больше изобретательности было проявлено в деталях. Классический виноградный лист аканта заменялся колосом пшеницы. Колос господствовал в капителях, в малых формах, в фонтанах. Один из их так и назывался — "Золотой колос", да и в фонтане "Дружба народов" золотые фигуры водили хоровод вокруг снопов пшеницы. Любой предмет имел символическую окраску. Даже скамейки, урны и флагштоки украшались звездой, серпом, молотом и надписью "ВСХВ". Фонари были все теми же снопами и напоминали греческие памятники, увенчанные вместо жертвенника колосьями. Над павильоном "Украина" колосья перемежались с серпами, молотами и звездами, образуя геральдические композиции. И фонтанные струи тоже были вполне колосовидны, и на видах сверху выставка неожиданно напоминала гигантскую грядку, украшенную отдельно лежащими овощами.
Понятие "реализм" здесь трактовалось почти так же буквально, как в литературе и живописи. Архитектор должен был не столько выразить, сколько изобразить те или иные идеи в максимально доступной форме. Именно стремлением к большей понятности форм объясняли в 30-е годы переход к освоению классического наследия. Действительно, язык классики казался более привычным. Но и классика в высоких своих образцах тоже была непроста. Зрители ощущали, допустим, радостность, приподнятость образа, некую "знакомость", ясность — но сложнейший язык прообразов, тем, пропорций был доступен далеко не всем.
Неудивительно поэтому, что к 1953 году, когда архитектурные принципы "освоения наследия" уже сформировались и господствовали, на основе этой готовой системы возник "стиль ВДНХ" — предпринятая архитекторами попытка "обмирщения" высокого стиля, создания своего рода "простонародной классики". Понятную классику стремились сделать еще более понятной — так, чтобы, уходя с выставки, донецкий шахтер, среднеазиатский дехканин или балтийский рыбак чувствовал, что все тайны архитектуры ему открыты. Эту архитектуру следовало "читать", читать даже не метафорически, а вполне нормально, как можно читать живописные произведения той эпохи, "колхозные праздники", "завтраки в поле", "будни латышских рыбаков". Здание расшифровывалось до конца, любая деталь получала ясный словесный образ. Вместо акантовых листьев — листья салата, вместо коринфской капители — сноп колосьев, бараньи рога вместо завитков волют — и кругом гирлянды из монументальных фруктов, от яблок до ананасов. Символика простейшая, но вместе с тем так подробно разработанная композиционно и тематически, как будто бы речь шла о некоем храме изобилия, а гипсовое яблоко (по законам архитектурной магии) изображало не само себя, а миллионы золотых яблок на Украине, в Казахстане, в России.
Здесь были выстроены не выставочные павильоны, а настоящие дворцы, для которых не жалели золота и мрамора, языческие храмы, посвященные коровам и кроликам. В образе ВСХВ-54 — идеальной страны, созданной посредством искусства и по законам искусства — узнавал себя Советский Союз.
Разумеется, сталинская "страна чудес" была предана забвению и вновь открылась лишь в конце 1950-х. Десять лет спустя на классические портики надели алюминиевые маски в духе "интернационального стиля". Но образ ее сохранил притягательность для художников и исследователей. Владимир Паперный в знаменитой книге "Культура 'два'", написанной в 1979 в Москве и изданной в 1985 в Мичигане, посвятил ей одну из самых интересных глав.
Выставка стала прежде всего великолепным архитектурным театром, театром без главного героя, театром нечеловеческого (но не бесчеловечного) образа. Произведение мастерское, но катастрофически запоздавшее, Всесоюзная сельскохозяйственная выставка 1954 года оказалась последним аргументом сталинского стиля, продлив его триумф за его хронологические границы.
СЕРГЕЙ Ъ-КАВТАРАДЗЕ
АЛЕКСЕЙ Ъ-ТАРХАНОВ