Как показывает практика, большинство венчурных фондов предпочитают базироваться за пределами России. И причина в том, что отечественное законодательство и налоговая система очень недружелюбно к ним относятся.
Регулирование
Игорь Макаров, партнер юридической практики PricewaterhouseCoopers: «Венчурный фонд как разновидность закрытого паевого инвестиционного фонда (ЗПИФ) появляется впервые в подзаконном акте – постановлении ФКЦБ о составе и структуре активов инвестфонда. В самом законе об инвестиционных фондах венчурные фонды не упоминаются. Закон не учитывает специфических особенностей венчурного бизнеса и не предлагает адекватной бизнес-модели. Венчурные инвестиции – это вложения в неликвидные активы и доведение их через некоторое время до определенного уровня капитализации, до стандартов прозрачности, управляемости и ликвидности, приемлемых для фондового рынка. Выдержать при этом традиционную минимальную ликвидность инвестиционного портфеля будет очень сложно, практически невозможно. И, кроме того, сомнительно, что венчурные фонды смогут выдержать давление регулятора – по отчетности, по структуре и ликвидности инвестиционного портфеля».
Слишком жесткий каркас
Юлия Черкасова, юридическая фирма White & Case: «К сожалению, как масса законов, так и судебная практика мешают людям договариваться свободно. Теоретически существует свобода договора. Наш Гражданский кодекс совершенно четко разрешает сторонам использовать незапрещенные договоры и конструкции. Тем не менее суды предпочитают действовать в рамках того, что прямо прописано, консервативно подходят к новым формам деловых отношений».
Игорь Макаров: «Специфика этого бизнеса заключается в том, что „вход” в него обычно оформляется соглашением акционеров, где закрепляется система защиты интересов каждой из сторон. Если что-то идет не так, что-то ломается в системе, у каждой из сторон есть соответствующие, апробированные в международной практике договорные инструменты воздействия на ситуацию.
Но тут наше корпоративное законодательство не помощник. Закон об акционерных обществах жестко регулирует отношения и на уровне акционеров, и на уровне совета директоров. Выстроить гибкую систему, которая позволяла бы учесть интересы управляющей компании как миноритария, очень сложно.
Если акционер имеет 24% участия, нет юридических возможностей обеспечить его интересы, позволить контролировать принятие основных решений, которые согласно законодательству принимаются простым или квалифицированным большинством. На уровне совета директоров ситуация повторяется. На джентльменском уровне можно договориться, в частности, о персональном составе совета директоров, устраивающем миноритария, и о согласованном голосовании по этому поводу. Но, к сожалению, такие договоренности, как показывает практика, не защищаются российскими судами. При этом с точки зрения венчурного фонда у совета директоров очень ограниченная компетенция. И делегировать существенные полномочия с уровня акционеров на уровень совета директоров, как это позволяла старая редакция закона, невозможно.
Существуют и другие типичные механизмы регулировки отношений управляющей компании и компании-цели, которые не поддерживаются российской судебной практикой. Например, это касается соглашений о совместном выходе. Типичные примеры выглядят так: крупный акционер решает выйти из бизнеса, но частью возможной сделки будет обязанность продать новому акционеру и долю миноритария».
Налоговые крайности
Екатерина Лазорина, директор отдела налогообложения финансовых институтов PricewaterhouseCoopers: «Во многих европейских странах существуют специальные льготы для компаний-инвесторов – и не только для специализированных фондов, вкладывающих средства в акции или доли предприятий на длительный срок. При условии, что это владение осуществляется в течение некоторого количества времени и составляет определенную долю в капитале дочернего предприятия, доходы от реализации этих акций (долей) и дивиденды не подлежат налогообложению на уровне компании-инвестора.
К сожалению, в данный момент в России концепции использования таких льгот не существует, что в ряде случаев приводит к двойному налогообложению доходов предприятий-инвесторов».
Игорь Макаров: «Понятно, чем вызвано в европейских странах появление такой концепции. Традиционные рынки насыщены, и рост компаний на них незначителен. Экономика может расти только за счет появления каких-то новых ниш, принципиально новых продуктов и рынков. Такие ниши активно ищет малый и растущий бизнес. И во многих юрисдикциях критерии малого бизнеса адекватны. Под данные критерии подпадают предприятия с достаточно солидным оборотом, и соответствующее налоговое законодательство не содержит факторов, сдерживающих их рост.
Как уже упоминали мои коллеги, российское налоговое законодательство не предусматривает каких-либо льгот по налогу на прирост капитала. И, таким образом, в наших условиях даже средняя венчурная инвестиция в $2 млн сразу выведет предприятие из разряда малых и оно потеряет даже те призрачные льготы, которые даются ему сейчас, еще до того, как инвестиции приведут к росту данного предприятия.
В России проблематично даже просто избежать двойного налогообложения, что является основой основ венчурного бизнеса. Фактически есть только две формы, позволяющие это сделать. О трудностях использования ЗПИФ я уже говорил. Вторым вариантом является заключение договора о совместной деятельности (договора простого товарищества – ДПТ) между управляющей компанией (УК), которая берет на себя ведение общих дел, и несколькими инвесторами-юрлицами.
Интерес к ДПТ возник при анализе ситуации с компанией "Академ-партнер", которая выиграла тендер на создание венчурного фонда с участием государственных средств. Из-за участия бюджетных денег нельзя было структурировать фонд по офшорной модели».