Фильм Киры Муратовой на TV

Долгие проводы советского кино начались с Муратовой

       Сегодня в цикле "Вехи" Российское телевидение представляет "Долгие проводы" Киры Муратовой — фильм, признанный знатоками шедевром. Ранее в рамках "Киномарафона" была показана другая картина Муратовой — "Среди серых камней". А в сентябре, когда режиссер встретит свой юбилей, на телеэкран опять попадет "Перемена участи".
       
       Ее путь в кино, охвативший оттепель, застой, перестройку и эпоху первоначального накопления, уникален. Муратова едва ли не единственная, кто никогда не был советским. И одна из немногих, кого не привлекла возможность вписаться в новый буржуазный истеблишмент.
       Она вообще никуда и ни во что не вписывалась. Ни во ВГИК, ни в Одесскую киностудию, ни в западную фестивальную тусовку, одно время превозносившую ее. Даже подданство у Муратовой было не российским, не украинским и не советским, а румынским. Доставшееся от матери и совершенно не нужное в практической жизни, оно причиняло тогда немало хлопот.
       Единственное свидетельство принадлежности Муратовой к ареалу советского кино — то, что она окончила мастерскую Сергея Герасимова. Это сыграло решающую роль на этапе запуска "Долгих проводов". Сначала сценарий Натальи Рязанцевой мурыжили во всех инстанциях. Цензоры заподозрили автора в ужасном намерении "противопоставить народ и интеллигенцию". Ведь недаром сын рвется от матери-машинистки к отцу-ученому. Пришлось переквалифицировать мать в переводчицы. Но и это не помогло: сценариста по-прежнему обвиняли в интеллигентском высокомерии, унижающем простых людей, в мелкотемье и безыдейности. "Это будет вялый и скучный фильм, в котором наши люди и наша современность будут выглядеть весьма уныло", — суммировал упреки один из самых влиятельных рецензентов. И тогда вмешался Герасимов, который поручился за свою ученицу "на самом верху". Окончательный же сигнал к запуску дала разыгравшаяся в Одессе холера, которая поставила под угрозу годовой план студии. Когда попытки остановить картину возобновились, оказалось, что уже отснята основная часть материала. Готовый фильм был положен на полку и дал импульс очередной идеологической кампании, грозным вихрем прокатившейся от Москвы до Киева и обратно.
       Весь этот фарс разыгрался около двадцати пяти лет назад, но воспринимается сегодня почти так же, как книжные истории о кострах инквизиции. При самом внимательном взгляде в картине, которую сама Муратова назвала "провинциальной мелодрамой", не найдешь никакой крамолы — ни прямой, ни в виде намеков и туманных символов. Отношения стареющей матери и ее взрослеющего сына никак не ассоциируются с конфликтом поколений или мировоззрений; они носят абсолютно камерный, интимный характер.
       Разумеется, фильму приписали все то, что было тогда дежурным пугалом — экзистенциализм, фрейдизм, "поток жизни" и влияние Антониони. На самом деле всего этого в "Долгих проводах" совсем не много. Черно-белый фильм, вобравший антураж и стиль шестидесятых годов, по духу принадлежал уже следующему десятилетию. И даже, как теперь можно догадаться, следующему веку. Веку, когда глобальные идеи и вытекающие из них глобальные катастрофы уже не будут занимать воображение. Когда истинно и вечно новое будет открываться в пугающем банальном.
       Как в воду глядел рецензент сценария Михаил Блейман (единственный, кто был к нему благорасположен), написав: "Только боюсь, что мать захочет играть сама режиссер. От этого нужно предостеречь. Тут нужна крупная, умная и тонкая актриса". Если бы сыграла Муратова, образ матери вероятнее всего оказался бы чуть-чуть интеллектуализированным. Зинаида Шарко (с ее недюжинным театральным опытом — дебютантка в кино) сыграла "пошлую женщину". То есть совершенно нормальную — в меру эгоцентричную, в меру неврастеничную, не по возрасту кокетливую, с ищущим голодным взглядом. Женщину почти того же типа, что воплотившая теперь народные чаяния неустроенная Марина Сергеевна. Уже тогда Муратова не побоялась показать "народ" таким. Но она вовсе не "противопоставила его интеллигенции", а если мысленно и противопоставила, то не в пользу последней. Согласно Муратовой, красота человека, как и всего сущего, определяется его естественностью — а совсем не культурным или моральным цензом. Естественный человек и радуется, и страдает иначе — более примитивно, но более сильно.
       В который раз исторгающий слезы финал картины замечателен тем, что сын вдруг прозревает в матери, учинившей хамский скандал в театре, одинокое существо, которому нужна ласка. Героиня Шарко — это и есть советский народ, которому в его состоянии врожденного невроза по сути так немного нужно для счастья.
       Идеально чувствуя и слыша своих соотечественников, Муратова тем не менее ухитрилась сделать первый в нашей кинематографии несоветский (не путать с антисоветским) фильм. Это не притча, не метафора, не аллегория, и любое его тенденциозное прочтение — дело совести интерпретатора. Здесь не возникает тень отца Гамлета, Жанны д`Арк или погибшего на войне предка, в "поток жизни" не врезается встреча фронтовиков у Белорусского вокзала. Это — фильм о "другой жизни". С него начались долгие проводы советского кино, которые тянутся, похоже, до сих пор.
       Но картина Муратовой — еще и одна из тех редких в мировом кинематографе, которые подают знак прощания с мифологией модернизма — с тотальным отчуждением, отвращением, молчанием и затмением. Эти проводы тоже будут долгими.
       
       АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...