В четверг на углу Ленинградского проспекта и улицы Правды — весьма ностальгическая топонимика — состоялось событие, которого с нетерпением ждали в узких литературных кругах: Фазиль Искандер и Андрей Битов, Сергей Каледин и Евгений Попов, Белла Ахмадулина с Борисом Мессерером и драматург Виктор Славкин, а также члены их семей. Срок ожидания был немалый.
Впервые о возможности приобретения многоквартирного дома в экологически сносном уголке старой Москвы в литературных кругах заговорили несколько лет назад. Шепотом, потому что сглазить было легче легкого: московских писателей — около четырех тысяч, каждый из них считает себя достойным жить не в коммуналке или двухкомнатном кооперативе на первом этаже в районе метро "Бирюлево-товарная", а в приличном апартаменте, где можно было бы устроить детскую и комнату для гостей, кабинет, две спальни, гостиную, столовую и, быть может, выкроить помещеньице под библиотеку. Но — мест в намеченном объекте было около десяти, так что три тысячи девятьсот девяносто прозаиков, поэтов, эссеистов и рецензентов никак в дом не помещались.
Увы, цены на жилье в Москве выше, чем в Токио, и квартира, подобная описанной, стоит значительно больше ста тысяч американских долларов. Но не надо думать, что названные выше члены российского ПЕН-Центра разом бросили сочинять высокую литературу и взялись за написание легковесных бестселлеров на потребу массовому сознанию Запада. Ничего подобного не произошло и не могло произойти. Члены ПЕН-Центра, из которых и составилось товарищество, продолжают ездить с лекциями по университетам мира, за каждую из которых можно выручить самое большее две сотни зеленых. Кое-кто, правда, переводится на иноземные языки, но сколько даст сквалыга-издатель прогрессивному российскому писателю-демократу при тираже две тысячи экземпляров, — тысченку-другую, дом не построишь, разве что купишь новый пиджак, жене демисезонное пальто, детям мороженое "Баунти". Рассчитывать приходилось только на собственную сообразительность, и именно интеллектуальному лидеру и главному редактору журнала "Столица" Андрею Мальгину новорожденное жилтоварищество обязано своими успехами.
Кажется, г-н Лужков был первым, кого потряс набор имен будущих квартирантов: участников альманаха "Метрополь", пострадавшего от дурного литературного вкуса тогдашнего КГБ и руководства писательского Союза, обозвавшего авангардный альманах "порнографией духа"; автора "Смиренного кладбища", обличившего злоупотребления на подведомственных мэру московских кладбищах; драматурга, сочинившего пьесу "Взрослая дочь молодого человека", которая с аншлагами шла в театре имени Станиславского еще при большевиках. Дом был выделен. Следующим ходом стало получение разрешения на возведение вокруг дома ограды и продажу двух из трех подъездов коммерсантам, за счет которых и предстояло произвести капитальный ремонт, установить приличную сантехнику и наладить спутниковую связь. И вот — первое новоселье, которое справлял в присутствии друзей и будущих соседей неформальный лидер Мальгин.
Едва попав в прихожую, гость мог убедиться, что демократия дает художнику возможность устроиться значительно более привольно, чем даже при отце народов, поощрявшем, помнится, искусства и ценившем литературу. Именно при нем был возведен для сочинителей вовсе не плохой дом рядом с Третьяковкой, а отдельные авторы вообще жили в одном с членами правительства доме на набережной. Фуршетный стол ломился от яств. Обозреватель Ъ Александр Тимофеевский подарил новоселам кастрюлю, не забыв и о водке, чего можно было и не делать: запасами хозяев можно было довести до белой горячки обитателей ЛТП средней руки. Говорили тосты, причем особенно красноречив был Славкин. Ни один писатель, кроме потенциальных новоселов, зван не был, — наверное, опять же из суеверных опасений, зато пришли телеведущие Владимир Молчанов и Андрей Караулов. Слушая веселый гомон гостей, художник Мессерер, который был без своей жены, вспомнил такую историю. Однажды он и Белла Ахмадулина оказались на каком-то банкете, где один из гостей был невероятно разговорчив и подавляющие активен. Слушая его, Белла с восхищением сказала: вулкан, Везувий. Потихоньку самоназначенный тамада стал сникать, пока после очередной рюмки не упал головой в винегрет. "Везувий, — задумчиво повторила Белла, — он же и Помпея".