Еще не так давно единственной интригой книжных рейтингов продаж было вялое соперничество между бразильскими эзотерическими романами и отечественными женскими детективами. Но времена, когда на крупнейшей московской книжной ярмарке премию "Книга года" присуждали Паоло Коэльо или Джоан Роулинг, прошли. Слово "Донцова" уже перестало быть единственным синонимом "чтения в метро", а в рейтингах толпятся отечественные авторы. Правда, некоторые из них на той же книжной ярмарке и опять же недавно получали антипремию "Абзац".
Когда в конце прошлого года один из ветеранов отечественных рейтингов Борис Акунин решился на весьма рискованный эксперимент, он, скорее всего, и сам боялся увидеть результат своих действий. Проект под названием "Смерть на брудершафт" оказался совершенно не похож на привычные акунинские ретродетективы. Писатель признался, что нарочно отказался от стилистических изысков и литературных аллюзий. Возможно, известный сочинитель, который и прославился-то тем, что свои детективы всегда подавал с интертекстуальной приправой, втайне надеялся, что утонченная публика отвернется от "недокомплекта". Но этого не произошло — хотя критика встретила новый проект довольно кисло, публика все равно привычно продолжала раскошеливаться. Борис Акунин — типичный пример ремесленника-одиночки. Он сам поддерживает жизнь своего проекта, внимательно следя за двумя важнейшими параметрами, один из которых верный выбор темы, а другой — выбор аудитории (тут важно, чтобы уровень текста не превысил уровень твоей читательской аудитории). Еще один подобный пример — Евгений Гришковец, который планомерно и успешно увеличивал свою аудиторию — с театрального зала до стадиона (таковы тиражи его прозаических опытов).
Однако вовсе не обязательно штурмовать рейтинговые вершины в одиночку. В 1990-х каждого плодовитого массовщика справедливо или несправедливо, но обязательно подозревали в использовании труда так называемых литературных негров. Нынешняя показательная схема скорее другая. Издатели находят автора с перспективной темой, но, скажем так, без особого писательского дара. Дальше дело за редактором, которому даются максимальные полномочия. Такой проект на искусственном дыхании может прожить сравнительно долго. Причем даже на последнем этапе его существования агонию можно продлить, выпустив, к примеру, разоблачительные мемуары того самого уполномоченного редактора.
Впрочем, даже демонстративное пренебрежение искусством редактуры может быть компенсировано мощной раскруткой. Так, например, Сергей Минаев, более или менее "упаковав" свой дебютный роман, следующий уже не смог вместить в приличные рамки, так что изданную отдельным томом вторую часть "Media Sapiens" трудно было осилить даже самым преданным его почитателям. Свой последний роман автор уже совсем лишил литературного достоинства. Зато так щедро наградил "рекламными паузами" с product placement, что для пущей действенности производителям стоит прикупить место, чтобы добавить в текст каких-нибудь стилистических красок.
Конечно, Сергей Минаев не был первым, кто применил product placement и прочие маркетинговые приемчики в художественном произведении. Однако именно он первым пошел ва-банк и в отличие, например, от более скромных королев детектива объявляет свой проект "литературой". Между тем минаевские тексты как-то не вписываются даже в рамки трэша. С некоторых пор этот жанр, название которого в переводе с английского означает "мусор", действительно стал удобным алиби для не слишком умелых молодых авторов. Тогда вся нарочитая брутальность повествования, все слабо мотивированные сюжетные скачки, весь интернет-зависимый язык подаются как литературный прием.
Но даже "мусор" бывает разным (а в некоторых развитых странах его даже научились сортировать, дабы лишний раз не загрязнять окружающую среду). Настоящий трэш как раз зачастую становится полем для литературных экспериментов, своеобразным компостом для дальнейшего развития литературы. Для авторов, подобных Сергею Минаеву, более характерна другая ситуация: они могут задействовать в своих произведениях "богатый" материал (иногда они даже открыто объявляют о сборе фактуры, призывая на помощь интернет-сообщество), но не в силах его переработать.
Зачастую в отсутствие индивидуальности на ее место водворяется самая предсказуемая стилистика желтой прессы. Интересно и то, что в отличие от высокой словесности, которая никак не может проторить себе дорожку на телевидение, массовая литература давно образовала с телевидением и шоу-бизнесом своеобразный симбиоз. Отсюда и ближайшие аналогии. Когда проходная фантастика Дмитрия Глуховского, незамеченная в 2005 году, в 2007-м попадает в центр внимания или когда тот же Сергей Минаев, получив "первый нах" от цеховой премии "Абзац" "за самые сомнительные достижения в книгоиздательском деле", затем попадает на верхушку рейтинга, сравнивать этот феномен следует с успешной раскруткой безголосых певиц. Опять же телевизионное закулисье в качестве романного места действия едва ли не соперничает с офисом. В этом тоже наша специфика: если на типичной обложке западной трэш-продукции середины прошлого века красовалась полуобнаженная девица с пистолетом или с наручниками, то нынешний российский вариант — похожая девица, но с Останкинской башней между ног.
При всей кажущейся доступности получение удовольствия от подобной словесности отнюдь не гарантировано. Про трэш говорят: это так плохо, что уже даже хорошо. Но наша массовая литература до такого либо еще не доросла, либо уже проскочила эту стадию. Самый показательный пример — отечественный чик-лит ("девчоночья литература"). Многочисленные типовые книжки с заманчивыми заголовками, обещающими всевозможные признания и от блондинок, и от брюнеток, при ближайшем рассмотрении чаще всего сводились к одному и тому же. Вместо психологии — аннотированные списки покупок.
Самим авторшам чик-лита вряд ли может быть приятно такое фатальное однообразие, как не обрадуется ни одна женщина, которая, надев новое платье, тут же увидит пару-тройку таких же нарядов. Жалобы слышны от всех участников процесса. Издатели и сами догадываются, что, делая ставку на заведомо некачественную литературу, они закрывают себе путь к западному рынку, где и своего мусора хватает. Фантасты, к примеру, сетуют, что публика пошла необразованная. Ведь если они даже понапишут романов уровня Станислава Лема, средний читатель, который вряд ли последние лет десять штудировал научно-популярные журналы, просто не сможет их оценить. Примерно то же можно сказать и об общей ситуации. Многолетний "бестселлер-прикорм" не способствовал оздоровлению книжного рынка.
Дело в том, что у нас практически закрыт третий — самый результативный и необходимый — путь к рейтинговым вершинам. Помимо авторов, которые самостоятельно ли, коллективными ли усилиями выстраивают собственные проекты, всегда должны быть стихийные бестселлеры. Если говорить упрощенно, то такой автор усаживается за стол, чтобы поведать о том, что нравится ему самому, а не о том, что нашептывает ему коварная конъюнктура. И вот происходит неожиданное совпадение — то, что было важно для такого автора, становится важным и для других. Пока что подобное случается чрезвычайно редко. Такие чудеса скорее выпадут на долю классика, а не современника — начали ведь после телеэкранизации "Идиота" скупать Достоевского. Да и столь распространенный на Западе путь к рейтингам через литературные премии у нас пока остается тернистым. Лишь в этом году нынешние лауреаты "Букера" и "Большой книги" Александр Иличевский и Людмила Улицкая наконец-то удержались (с разными результатами) в первой полусотне лучших авторов. Но чтобы первые освободили места, надо сначала как-то подтянуть претендующих на пьедестал последних.
Самые популярные книги в 2007 году*
|
*По данным Московского дома книги.