В пятницу в Национальной филармонии состоялся авторский концерт композитора Мирослава Скорика, приуроченный к его 70-летию. Благодаря на редкость удачно составленной программе вечера можно было узнать не только о творческом пути господина Скорика, но и о том, как звучат эстрадная музыка и джаз в академическом обличье. Концерт посетила ЮЛИЯ БЕНТЯ.
Не будет преувеличением сказать, что творчество Мирослава Скорика — будь то музыка к фильму "Тени забытых предков" Сергея Параджанова или созданная по заказу папы римского опера "Моисей" — стало одним из самых выразительных явлений в украинском искусстве за последние полвека. Признание пришло к композитору в 1980-х годах, когда одна за другой на него посыпались степень доктора искусствоведения (1983), Национальная премия имени Тараса Шевченко (1987) и звание народного артиста Украины (1988). Далее были назначения директором Центра музыкальной украинистики и заведующим кафедрой украинской музыки Национальной музыкальной академии, одним из руководителей "Киев Музик Феста" и в 2006-м — сопредседателем Национального союза композиторов. Увы, вместе с официальным признанием на Мирослава Скорика посыпались и упреки — как со стороны коллег, так и критиков, а самые ожидаемые премьеры вроде хоровой Литургии или "Моисея" оставляли впечатление провала.
Собственно, музыкальная карьера внучатого племянника Соломии Крушельницкой — лучшей Баттерфляй по версии Джакомо Пуччини (своей великой родственнице композитор посвятил балет "Возвращение Баттерфляй") — изначально складывалась крайне удачно. Львовскую консерваторию он окончил по двум факультетам — композиторскому и историко-теоретическому, а затем аспирантуру Московской консерватории по классу Дмитрия Кабалевского. Позже написал монографию и защитил диссертацию по гармоническому языку Сергея Прокофьева. Тем не менее Мирослав Скорик никогда не принадлежал к академическому мейнстриму — ни в юности, когда он увлекался разного рода формами популярной музыки и долгое время возглавлял джазовый ансамбль "Веселые скрипки" (в его составе отметился Юрий Башмет), ни теперь, когда прививает характерный для эстрады лирический пафос монументальным жанрам, тем самым провоцируя упреки в вульгаризации языка и формы собственных сочинений. Регулярно съезжая с предписанной советскому композитору колеи, Мирослав Скорик, кажется, успел испробовать все: окончить и отредактировать несколько очень важных для истории украинской музыки партитур — оперы "На русалчин Великдень" Николая Леонтовича и "Купало" Анатоля Вахнянина, а также "Роксолану" Дениса Сичинского; расшифровать львовские лютневые табулатуры; оркестровать 24 каприса Паганини (к сожалению, запланированная Национальной оперой премьера балета на музыку Паганини--Скорика "Весна" в постановке Виктора Яременко отложена до следующего сезона).
Альтернативные виды творчества для Мирослава Скорика остаются актуальны и накануне 70-летия. Так, на нынешнем концерте он представил премьеру оркестровой транскрипции трех пьес Мориса Равеля ("Ночные бабочки", "Долина звонов" и "Альборада, или Утренняя серенада шута") из фортепианного цикла "Отражения" — символично, что авторский вечер закрывала "неавторская" музыка. Открывала же его симфоническая поэма "Вальс" (1960) — ярчайшая партитура, продемонстрировавшая не только любовь Скорика к закарпатскому колориту, но и его умение выстраивать крепкое музыкальное здание из единственного четырехзвучного мотива.
Однако сердцевиной программы стали три фортепианных концерта Мирослава Скорика. Приподнято сыгранный Марией Калугиной "Юношеский" концерт (#1, 1972 год), посвященный Дмитрию Кабалевскому,— разудалый, отдельными эпизодами очень напоминающий фортепианную Партиту #5 Скорика (популярную у пианистов сюиту 1975 года, в которой композитор задиристо пародирует припев из гимна Советского Союза). Также одночастный Второй концерт (1981) в исполнении Антония Барышевского — пасмурно-экспрессивный, с несколько эклектично подогнанной к финалу ритмической группой. И наконец, сыгранный Владимиром Винницким Третий концерт (1996) — с названиями частей в духе Чайковского ("Молитва", "Мечта", "Жизнь") и сравнимый разве что с Чайковским по пристрастию к банальностям музыкальной эстрады и умению извлечь из них не только недюжинную эмоциональную силу, но и вполне оригинальную философию искусства.