Легенды
Современным покупателям городской недвижимости не придет в голову считать, сколько плодовых деревьев растет на участке вокруг их будущего дома. А немногим более 100 лет назад именно это могло оказаться решающим аргументом при покупке дома в Москве. Именно так Лев Толстой выбирал себе московскую усадьбу.
Невозможно в это поверить, но в конце XIX века "квартирный вопрос" в Москве не стоял. Вообще. Предложение в городе настолько превышало спрос, что много жилья подолгу пустовало в ожидании квартирантов или покупателей. Хозяева расклеивали на окнах листочки с надписями: "Свободен. Цену узнать у дворника". И если находился арендатор, с ним даже не составляли договор о найме! В Москве тех лет было принято вселяться в чужой дом "на доверии", то есть просто уговорившись с владельцем. Да и покупатель тоже мог, договорившись о цене, въехать, а потом в обещанные сроки выплатить положенную сумму.
Примерно так поступил граф Лев Николаевич Толстой, когда принял решение "зимовать" не в Ясной Поляне под Тулой, а в Москве. Ему не составило труда найти подходящее жилье. Весной 1882 года в окрестностях Большого (Долгого) Хамовнического переулка он приобрел в рассрочку обширную усадьбу с деревянным одноэтажным домом в саду за немалые по тем временам деньги — 27 тыс. рублей.
Сегодня это здание имеет адрес улица Льва Толстого, 21 (неподалеку от станции метро "Парк культуры"). А в прежние времена московские дома вообще не нумеровались. Хозяева лишь прибивали к забору или фасаду табличку со своей фамилией. Правда, околоточные каждый год на улицах и в переулках устанавливали номерные знаки. Однако они рано или поздно куда-то пропадали. Лишь после того как московской градоначальник Николай Александрович Алексеев (двоюродный брат К. С. Станиславского) запретил писать на жилых домах и оградах фамилии, город стал приобретать более цивилизованный вид. И номера появились, и даже газовые фонари под ними, чтобы в темную пору можно было найти нужный двор.
Кстати, по воспоминаниям современников, Лев Толстой поначалу сомневался в том, стоит ли покупать в Хамовниках деревянный особняк с огромным, но совершенно запущенным участком. Решающим стало слово К. Иславина, дяди Софьи Андреевны. Он осмотрел участок и написал Льву Николаевичу: "Я любовался садом. Роз больше, чем в садах Гафиза. Клубники и крыжовника — бездна. Яблонь — деревьев с десять. Вишен — 30. Сливы. Много кустов малины и даже барбариса. Вода — лучше, чем в Мытищах! А воздух! А тишина! И это посреди городского столпотворения. Нельзя не купить".
Решение было принято. И деятельный Лев Николаевич сразу же принялся за капитальный ремонт старого особняка и других построек (флигеля, конюшни, дровяного склада, каретного сарая и т. д.), а также за наведение порядка в саду. Не один, конечно. Большой дом Толстых, у которых было восемь детей, перестраивался под руководством известного московского архитектора Михаила Никифорова.
К осени, когда работы были завершены, семья переехала в новый двухэтажный особняк золотистого цвета с зелеными ставнями. В доме теперь было 16 комнат, и места хватало всем. На первом этаже — гостиная (там стоял рояль) и столовая (скатерть на стол вышивала сама Софья Андреевна). На столе, который всегда накрывали на всех членов семьи, даже если кто-то отсутствовал, красовался бело-синий английский фаянсовый сервиз, купленный "по случаю" все той же неутомимой Софьей Андреевной за 50 рублей серебром. Кстати, супруга писателя сама шила одеяла и покрывала для всей семьи. Да и ее муж занимался не только писательством. На втором этаже рядом с его кабинетом (стол, черное кресло, диван сохранились до наших дней) располагалась рабочая комната, где по выкройкам Льва Николаевича Софья Андреевна сшила первую в мире "толстовку". Здесь же, на втором этаже, стоял всегда начищенный до блеска "английский" велосипед Толстого. Лев Николаевич научился ездить на нем в 67 лет, предварительно получив от городских властей разрешительный билет — что-то вроде водительского удостоверения. Документ запрещал велосипедисту Льву Толстому кататься по улицам Москвы в экстравагантной одежде, "дабы не пугать лошадей и публику". Граф неукоснительно соблюдал запрет.
А тишина, которой так восторгался господин Иславин, скоро кончилась. Довольно скоро на землях вокруг усадьбы стали подниматься неприглядные корпуса ткацких мануфактур, часть которых принадлежала дворянскому роду Всеволожских, а другая — купцу первой гильдии французских кровей Клоду Мари Жиро. Позже неподалеку был построен еще и пивной завод.
По этому поводу Лев Николаевич писал в статье "Рабство нашего времени": "Против дома, в котором я живу, фабрика шелковых изделий. Я сейчас, сидя у себя, слышу не перестающий грохот и знаю, потому что был там, что значит этот грохот. 3000 женщин стоят в продолжение 12 часов над станками". И еще писал: "Я живу среди фабрик. Каждое утро в 5 часов слышен один свисток, другой, третий, десятый, дальше и дальше. Значит, началась работа женщин, детей, стариков. В 8 часов утра другой свисток — это полчаса передышки. В 12 третий — это час на обед, и в 8 часов четвертый — шабаш..."
Раздражало и мешало это страшно. Дом оказался, как принято говорить сейчас, в центре промышленной зоны. Тем не менее хозяин усадьбы много работал в кабинете окнами в сад (позже вспоминал, что здесь же "с неохотой позировал" живописцам Илье Репину и Николаю Ге), и именно в Хамовниках им было написано больше 100 литературных произведений. В частности, "Крейцерова соната", "Смерть Ивана Ильича", "Плоды просвещения", "Холстомер", "Хаджи-Мурат" и главный труд московского периода роман "Воскресение".
При этом граф находил время для общественной работы. 23 января 1882 года Толстой явился в городскую комиссию, которая занималась переписью жителей Москвы, и предложил себя в качестве "счетчика". Чиновники направили графа пересчитывать народ в Проточный переулок вблизи Смоленского рынка, где, как позднее вспоминал Лев Николаевич, обитали лишь голытьба, своих имен не помнившая, женщины "странного вида" и полуголые дети. Как бы там ни было, перепись городского населения состоялась. И выяснилось, что в Москве проживает не 400 тыс. человек, как предполагали власти, а больше 1 млн.
Во время страшного московского голода в 1891 году Лев Николаевич оказал поддержку бедным горожанам, открыв на собственные средства бесплатные столовые. Он находил время обходить их и проверять, чем и как там кормят народ и чего недостает.
Занимался и просветительством. Вместе с Чертковым открыл небольшое издательство "Посредник", в котором выпускались самые дешевые (копеечные) в Москве книжки. И будучи членом Общества любителей российской словесности при Московском университете, советовал прозаикам: "Надо стремиться писать так, чтобы могло читаться с одинаковым интересом как профессором, так и кухаркой".
В 1899 году хозяин усадьбы в Хамовниках принял участие в традиционном гулянии студентов Москвы в связи с празднованием Татьянина дня. И был так потрясен "пьяными безобразиями", что назвал это повальным сумасшествием молодежи. Затем выступил со статьей, где писал, что Татьянин день должен быть не временем глумления над мозгом и самой наукой, а "праздником просвещения", к которому следует относиться с глубоким почтением.
Как-то Толстой заглянул в новый кинотеатр "Паризьен" (теперь "Художественный") на Арбате. Недолго сидел в первом ряду, изумленно рассматривая немые сценки, над которыми хохотали зрители. Через полчаса поднялся, вышел и пешком пошел домой. На вопрос Софьи Андреевны о впечатлениях посетовал на "нелепость представления".
Особняк, фасад и интерьер которого тщательно восстановлены, помнит многих знаменитостей. Здесь бывали Федор Достоевский, (одно время его дети учились вместе с детьми Льва Николаевича в лучшей московской гимназии Л. Поливанова), Александр Островский, Иван Бунин, Антон Чехов, Сергей Рахманинов, Максим Горький. О нем, кстати, Толстой после трехчасовой беседы написал в дневнике: "Настоящий человек из народа".
Происходили в этом доме и горестные события. Именно тут в 1886 году на руках родителей скончался сын Алеша, а в 1895-м умер от скарлатины любимый сын Ванечка. Позднее, когда не стало и самого Льва Николаевича, его дому, расположенному у фабричных стен, грозило уничтожение. Но обошлось. Сначала участок с графской усадьбой, постройками и садом за 125 тыс. рублей у Софьи Андреевны выкупила Городская дума. Затем землю национализировали большевики. Но вскоре глава Совнаркома В. Ленин издал краткое письменное распоряжение, касающееся "зимней квартиры Толстых": "Восстановить все как было, до малейшей подробности". Музей-усадьба Л. Н. Толстого на улице, названной его именем, был открыт 20 ноября 1921 года. Экскурсанты говорят: очень уютный дом. Кажется, что его владельцы вот-вот вернутся.
Галина Кириллова