Картина знаменитого польского режиссера Анджея Вайды "Катынь", посвященная главной польской исторической драме ХХ века — расстрелу польских офицеров в сталинских концлагерях, вошла в список номинантов на "Оскар" в категории "Лучший иностранный фильм". О том, как появился фильм "Катынь", АНДЖЕЙ ВАЙДА рассказал ОЛЬГЕ Ъ-ШЕРВУД.
— Известно, что в Катыни погиб ваш отец Якуб Вайда. Как и когда вы узнали об этой трагедии?
— О том, что польских офицеров нашли в могилах Катыни, мы узнали, кажется, 6 апреля 1943 года. В маленьком провинциальном оккупированном городке, где мы жили, была всего одна газета. Однажды мы прочитали в газете в списках погибших "капитан Вайда" — звание и фамилия совпадали, а имя было другое. Узнать, это наш отец или нет, было невозможно. Мама надеялась, что это кто-то другой, и позже действительно выяснилось — другой. Поэтому мама до конца войны и после нее искала отца через Красный Крест. Мама до конца жизни ждала папу. Она умерла в 1950 году.
— В таких случаях говорят: надежда давала ей силы?— Да. Понимаете, с одной стороны, это было убийство военнопленных, преступление власти — политическая тема. С другой стороны, тема психологическая — обман. Катынский обман. Да, на Нюрнбергском процессе не удалась попытка приписать это массовое убийство немцам, но все же с 1945 года в Польше официальная интерпретация событий была именно такова. Манипулировали датой расстрелов: если они были в 40-м году — значит, это НКВД, Сталин, а если в 41-м — то фашисты, поскольку уже они были на этой территории. И вот этот обман я должен был показать в фильме: ложь касалась моей матери. Как убийство — моего отца.
— Как вы искали литературный материал?— Я думал, что мы вообще не доживем до момента, когда станет возможно такой фильм сделать. Вплоть до 1989 года, когда Горбачев привез известные документы с подписью Сталина о том, что надо ликвидировать этих поляков, и стояла дата — "5 марта 1940". К сожалению, тогда не было никакого романа, книги, по которой можно было бы сразу сделать фильм. Первый сценарий появился два года назад. Его написал известный автор Анджей Мулярчик, он много работал для кино.
— Режиссеры обычно дорабатывают сценарий, вы внесли туда автобиографические элементы?
— Нет, дело было в другом. В сценарии Мулярчика фигурировала одна семья. А я, готовясь к фильму, понял: если вывести несколько семей, то можно использовать больше документов. Кроме того, стояла проблема первого фильма на эту тему. Он должен содержать определенное количество информации, которая позволит публике понять его. Я не могу говорить, что сделал фильм для всего мира, что весь мир будет его смотреть. Кстати, этот вопрос я задавал себе всегда: история Польши очень сложная, малоизвестная. Как сделать так, чтобы другие ее поняли?
— Как вы отвечаете на этот вопрос?— Надо всегда работать для своего зрителя. Мне — для поляков. Если удастся сделать так, что и другие будут смотреть,— очень хорошо. А если не удастся... так нет другого пути все равно.
— Ваш фильм рассказывает больше о женщинах — как о некоем "втором фронте"...
— Мне казалось, что фильм должен быть трогательный. Я помню, как переживала мама. Можно было сделать политическое кино — Сталин, Черчилль, польское правительство в Лондоне, в Москве, Ванда Василевская... Но это не будет волновать людей.
— Во второй части фильма вы показываете, как реагировали поляки на события в Катыни и на официальную их трактовку. Насколько сильны были репрессии по отношению к тем, кто не хотел молчать? Много ли их было?
— Девиз о вечной польско-советской дружбе, понятно, не оставлял места тому факту, что два десятка тысяч интеллигентов, офицеров могли быть убиты. Но это был секрет Полишинеля. Одни понимали, что приходится согласиться — система такая. Другие не могли. Это были единичные протесты. Все, кто протестовал, потеряли работу, их ссылали в деревню, сажали в тюрьму...
— Как отнеслось польское государство к вашему замыслу?— Единственное наше преимущество — чуть больший бюджет, поскольку картина требовала декораций, костюмов.
— То есть столь важный для нации кинопроект никаких госпривилегий не имел?
— Точно.— Но на премьеру пришел президент...
— Это не исключительный случай. Это правда, что был и Качиньский, и Валенса, но они и на другие фильмы приходили. Мы хотим восстановить престиж польского кино, и поэтому такие жесты, в том числе политические, важны.