Петербургский Михайловский театр спустя почти полгода после реорганизации разродился первой полноценной премьерой. Возрождение сравнительно старой постановки оперы Масканьи "Сельская честь", которую 12 лет назад осуществила великая Лилиана Кавани, доказал: в здешних пороховницах порох еще сухой. За поруганием и оправданием сельской чести наблюдала ОЛЬГА КОМОК.
Театр, который в 20-е и начале 30-х годов прошлого века прославился на весь Советский Союз и весь просвещенный мир сотрудничеством с самыми острыми композиторами, художниками и режиссерами, казалось, захирел и сник давно и надолго. В инициативы нового, почти скандального руководства Михайловского театра верилось с трудом. И первые плоды, которые принесла реформа театра, эту утопическую веру ничем особо не подтверждали. Однако вот оно, доказательство "от противного": заигранная и запетая донельзя одноактная опера отъявленного вериста Пьетро Масканьи "Сельская честь", которой в обед сто лет, зазвучала и, если можно так сказать, завыглядела здесь от души. Пота, слез и крови в ней хватило бы не только на сравнительно небольшую Михайловскую сцену, но и на площади и объемы Мариинского театра.
Секрет успеха новой постановки михайловцев и прост, и сложен. Берем культовое имя: Лилиана Кавани, та самая, что сняла легендарный фильм "Ночной портье" в незапамятном 1974 году, и та, что поставила "Сельскую честь" на знаменитом оперном фестивале в Равенне под руководством не менее знаменитого Риккардо Мути. Добавляем амбициозного юного дирижера Даниэле Рустиони, которого на этот ратный подвиг сам Мути и благословил. Оперную труппу, как водится у нового руководства театра, разбавляем заемными премьерами — Олегом Кулько из Большого театра (Турриду) и Кариной Григорян из "Геликон-оперы" (Сантуцца). Далее все пошло по накатанной. Скромная и демонстративно обшарпанная сценография Данте Ферретти держит равновесие между кинематографической неореалистической правдой и оперным вымыслом: тут классицистская церковь, тут обглоданный всеми ветрами многоквартирный дом, тут провод электропередачи, а тут еще какой-то малопонятный угол, но зато художественно облупленный, как водится в вечном городе Риме. Костюмы Габриэлы Пескуччи тоже не подкачали: мужички в обтрепанных костюмчиках и шляпах как будто сошли с фресок, посвященных фильму "Крестный отец" (в котором музыка из оперы "Сельская честь", как известно, играет не последнюю роль), грудастые тетки в долгополых юбках носят обязательные кружевные косынки (простонародье все-таки, не модницы столичные). Сценический свет оказался на редкость мягким и естественным, не в пример новомодной неоновой петербургской городской подсветке, и не в пример местной оперно-театральной моде, превращающей лица актеров-певцов в бесформенные сияющие блинчики.
Сама Лилиана Кавани на постановку взглянуть не приехала — весьма преклонный возраст и опасности сырого петербургского климата ей в том воспрепятствовали. Однако режиссер Марина Бьянки, верная помощница госпожи Кавани во время оно, следила за постановочным процессом пристально. В результате ее Сантуцца, чуть что, хваталась за свой кружевной платочек с истовостью вовсе не русской, ее Мама Лючия (Нина Романова) хмурилась и орала совсем не в оперном "высоком штиле", а в экзальтированном вполне по-итальянски духе. Ее Альфио (Методие Бужор) выглядел и звучал как киношный альфонс 50-х годов, а виновник всего переполоха Турриду мало того, что барствовал и вальяжно кривил рот, но и пел вполне и вполне прилично.
В итоге первая полноценная премьера Михайловского театра в активе имеет: мощные голоса, оправданную оркестровую истерию, качественную сценографию и хорошо налаженное неореалистическое правдоподобие на сцене. В пассиве — мелкие огрехи вокала и забавный диссонанс между приглушенным, солидным светом на сцене и бешеным сиянием Михайловского театра снаружи. Зачем это уважаемое заведение подсвечивать так усердно, если любители оперных страстей и без того Михайловскую "Сельскую честь" не пропустят?