В маленьком американском городке Недерланд каждый год весело празднуют День замороженного мужика. Парады и скачки с гробами случаются в честь одного настойчивого старичка, который завещал заморозить себя после смерти. Деньги у потомков жизнелюбца давно закончились, но пока находятся местные спонсоры. Обустройство жизни после смерти может оказаться вопросом не столько трагическим, сколько практическим, причем не лишенным черного юмора, — на этом и сыграла автор романа "Там" Анна Борисова.
"Там" — это место, куда тоже можно организовать однодневную блиц-экскурсию. Анна Борисова утрамбовывает в одну книгу сразу несколько маршрутов. У каждого из ее персонажей своя запись в анкетной графе "Вероисповедание". Молодой кинолог Губкин — православный, его ровесник Муса — мусульманин, стриптизерша Гражина — боязливая католичка, старый маньчжур Вада — буддист, разочарованная в личной жизни преподавательница Анна откликается на слово "агностик". Всего героев, включая кинолога и его мыслящую собаку, двенадцать. Все они оказываются в одно время в баре аэропорта Шереметьево и почти все погибают в результате теракта — постарался Муса и его демонический наставник. Довольно жестоко получилось, учитывая, что вместе с набожной стриптизершей на воздух взлетает и ее маленький сын. Впрочем, за короткое время мы все равно не получаем возможности как следует познакомиться ни с кем из будущих жертв: например, французы Жан и Жанна последние минуты проводят в кабинке туалета. Читатель едва-едва успевает прикинуть, как героев рассортируют "на выходе", но все равно оказывается неправ.
"Там" лишь с натяжкой можно назвать загробным путеводителем. Возможно, именно таков и был первоначальный замысел. Но довольно скоро неведомая сила перебросила автора от этики — к эстетике. Анна Борисова, конечно, отправляет отвратительного шереметьевского охранника Колыванова прямиком в ад. Но вместе с ним туда же спускается и Виктор Пелевин, чья стилистика грубовато пародируется в описании колывановских злоключений. Японская тема многоопытного Вады отсылает к Борису Акунину. Добродушная ирония в адрес праведного Губкина, который в своих "воздушных мытарствах" встречает самого Александра Невского ("Грешен я был в жизни, алчен, в гневе лют, но с князей земных спрос другой, чем с обычных людей", — вещает тезка героя), напоминает "Современный патерик" Майи Кучерской. Французской страстной парочке сначала достается далекий российский автор: лапидарное описание полового акта с многократным "-- Ых. — Аа!" повторяет сорокинское "Ха! — Ах!" из концептуальной "Очереди". А потом история погибшего Жана и выжившей Жанны возвращается в родную стихию слащавых авторов вроде Марка Леви. Ну а фальшивой символике финала мы обязаны исключительно эпидемии по имени Паоло Коэльо.
Кто бы ни скрывался за маской "Анна Борисова", ее или его собственного почерка в романе и не разглядишь. Издатели снабдили "Там" булгаковским слоганом "Каждому — по вере его". В не слишком лестной интерпретации получается — "Каждому — по прочитанному им". И на "гробовых скачках" мы оказываемся нагружены еще и томами из собственной библиотеки.
Анна Борисова. Там. — М.: Иностранка, 2007.