В театрально-административном ландшафте современного Петербурга худрук Александринского театра Валерий Фокин — примерно то же самое, что губернатор города — в ландшафте административно-политическом. Логично, что вслед за открытием катка на Дворцовой площади Фокин открыл свой собственный — на сцене Александринки, в своем новом спектакле "Женитьба".
ТАТЬЯНА ДЖУРОВА полагает, что разница между двумя катками есть: лед Дворцовой к весне растает, а лед Александринского претендует на то, чтобы остаться в веках.
ТАТЬЯНА ДЖУРОВА полагает, что разница между двумя катками есть: лед Дворцовой к весне растает, а лед Александринского претендует на то, чтобы остаться в веках.
Александринка — место вложения глобальных творческих инвестиций. Гоголевскую "Женитьбу" сочиняли композитор Леонид Десятников, художник Александр Боровский и молодой перспективный хореограф Мариинского театра Алексей Мирошниченко. Десятников написал для спектакля мистические перезвоны и вибрации. Боровский соорудил на сцене вращающуюся "музыкальную шкатулку": с одной стороны — уютная постелька Подколесина, с другой — каток под открытым небом, а между ними — окошко, в которое в финале радостно сиганет свободолюбивый Подколесин. Мирошниченко? Возможно, именно он показал актерам, как выразительно двигаться на коньках и при этом не падать.
Начало весьма интригующее. Расслабленный Подколесин, полеживая на кушетке, наслаждается статусом жениха. И тут к нему через окно начинают поочередно заползать люди-зомби: сначала слуга Степан в трусах и валенках, потом сваха Фекла Ивановна в платке, потом Кочкарев в цилиндре. Движения у них заторможенные, голоса глухие, и мычат они что-то совсем нечеловеческое. Зато рюмка водки воодушевляет их не хуже, чем вампира — запах свежей крови. Однако затем сюжет посредством злой воли Кочкарева набирает соответствующие пьесе обороты, и наш герой внезапно оказывается на катке, где в ожидании суженого рассекает лед Агафья Тихоновна.
Галерея женихов представлена довольно традиционно, хотя и играют их молодые новобранцы: Павел Юринов, Андрей Матюков и Валентин Захаров. Разве что Жевакин здесь и вовсе безногий инвалид, но даже он на своей каталке лихо выделывает всевозможные тройные тулупы. А эпизодический чиновник Пантелеев (у Гоголя так и не явившийся на смотрины) выведен в образе лилипута. Комическое соперничество женихов выражено ледовым танцем, положенным на советский шлягер господина Бабаева "Любимые глаза". Аттракционов много, и они грамотно разложены на два часа сценического времени. Едва внимание зрителя ослабевает, режиссер, как прирожденный фокусник, тут же извлекает из мешка очередного кролика, к примеру, в виде эффектного выезда купца Старикова (Аркадий Волгин) в санях натуральной величины, которые с гиканьем волокут три мужика. Из-под Кочкарева вдруг вырастает пьедестал. Сваха взлетает под колосники, откуда смачно плюет на женихов. А в мечтаниях Агафьи на вращающейся сцене в призрачно-зеленоватом свете безмолвно проплывают, будто аквариумные рыбы, эротические фантомы женихов с обнаженными торсами.
Кочкарева играет свежее приобретение Александринки — Дмитрий Лысенков, ранее служивший в Театре Ленсовета и утвердившийся в амплуа инфернального злодея. Надо сказать, на драматической сцене последних 10-15 лет сложился устойчивый стереотип: Кочкарева играют этаким чертом, злым гением Подколесина. У Лысенкова не так. Его герой — не бес, но бесноватый, одержимый идеей женитьбы. Понятно, что актеру есть куда расти дальше — в сторону Достоевского. В завязке он, заторможенный, со спазматическими движениями, похож на игрушку с подпорченным заводом и даже, кажется, испускает какое-то механическое жужжание. Зато потом злая и бессмысленная энергия буквально разрывает его на части. Даже Агафья Тихоновна, лупоглазая фефела в папильотках (ее играет молодая прима Юлия Марченко), воспламеняется от одного его прикосновения и, сомлевшая, падает в объятия.
Подколесина играет Игорь Волков — сильный драматический актер, один из немногих в спектакле представителей "старой", дофокинской Александринки. Этот мягкий вольнодумец, который ни за что не станет действовать из-под палки, похож на Басилашвили времен "Осеннего марафона". Однако на коньках он стоять не умеет и совершенно теряется в стране калек и уродов, чьи синхронные прискоки и вращения вокруг прибалдевшей невесты — настоящий бал монстров.
Александринская премьера напоминает вольные переложения классики более молодых представителей московской режиссуры — Кирилла Серебренникова и Нины Чусовой. Послания здесь — ноль, но образы буквально отпечатываются на сетчатке. В результате программная легкомысленность "Женитьбы" подкупает больше, чем тяжеловесные образцы концептуальной режиссуры.