Премьера театр
В театре Et Cetera собралась компания книгочеев: режиссер Адольф Шапиро, художник Борис Заборов, актер Сергей Дрейден и примкнувший к ним эстонский режиссер и актер Эльмо Нюганен. Вместе они решили напомнить зрителям, что читать книги хорошо, а смотреть телевизор — плохо. АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА с ними согласна, но считает, что спектакль по повести Рея Брэдбери "451 градус по Фаренгейту" получился слишком уж назидательным.
Написанная 50 лет назад повесть Рея Брэдбери сегодня уже вовсе не кажется фантастической. Когда в первой же сцене пожарник Гай Монтэг (Эльмо Нюганен), затянутый в кожу на манер байкера, объясняет незнакомой девушке преимущества технического прогресса: "Вот построили 20-е кольцо — и пробок не стало", речь его вполне актуальна. Три плазменные стены в его доме (огромные экраны, натянутые по периметру сцены), заменяющие обстановку и подменяющие собой весь мир для его жены Милдред (Марина Чуракова), кажутся демонстрацией сегодняшних бытовых новинок. Не читавшего повесть Брэдбери смутит лишь странная подробность: пожарные здесь вовсе не тушат огонь, а разжигают, уничтожая в нем книги — главный источник бед.
Все это Адольф Шапиро ставит как вполне реалистичный сюжет — подробная психологическая игра зримо оттеняет бездуховный мир будущего. Смачные семейные сцены, в которых Монтэг тщетно пытается пообщаться с женой, наркозависящей от плазменных панелей, чередуются с романтическими встречами с юной мечтательницей (Мария Скосырева), зародившей в его душе сомнения насчет правильности жизненного уклада. Чтобы окончательно разбудить душу героя, режиссер доверяет девушке декламировать ахматовское "Но я предупреждаю вас, / Что я живу в последний раз...", но в ее устах это звучит неловко.
Назидательным вышел и Фабер — случайный знакомый Монтэга, спрятавшийся от власти старичок-профессор. На долю великолепного артиста Сергея Дрейдена выпало объяснить неразумному, но жаждущему знаний Монтэгу, а вместе с ним и зрителям, что такое хорошо, а что такое плохо. Однако придуман Фабер столь изобретательно, что глаз не оторвешь. Прячущийся от мира, как улитка в раковине, он передвигается по сцене в инвалидной коляске, которая при подробном рассмотрении оказывается целым островом прошлого: с потайным книжным шкафчиком, бюстиком кого-то из великих и даже привешенным над креслом желтым абажуром (поклон Михаилу Булгакову!). Сидя в кресле, поправляя еврейскую кипу, этот Фабер кажется старым диссидентом, излагающим до боли знакомые реалии: когда стали арестовывать — я струсил. Когда стали закрывать библиотеки под видом ремонта — я мог возмутиться, но я предпочел отмалчиваться... Мало-помалу его монолог начинает смахивать на лекцию по советской истории ХХ века.
Избежать такого настырного просветительства в спектакле выпало только Виктору Вержбицкому, которому достался самый спорный и двойственный персонаж повести — начальник пожарных брандмейстер Битти. Одетый в черный воландовский плащ и цилиндр, он сперва кажется олицетворением власти, но становится той силой, которая толкает Монтэга на все новые и новые "преступления". Он цитирует Шекспира и древних римлян и без паузы, с безапелляционной скороговоркой Жириновского, объясняет ошарашенному Монтэгу: "Из людей надо вытряхнуть лишние мысли. Писатели должны писать комиксы и про 'это'. ТВ — крутить сериалы и про 'это'... Меланхолия не должна захлестнуть мир!" Наставления подчиненным, а заодно и залу он произносит, почти танцуя, превращая происходящее в политическое кабаре, а собственную смерть — в адский, безукоризненно сыгранный скетч: явно провоцируя Монтэга, направившего на него огнемет, Битти буквально растворяется в облаке дыма, незаметно опускаясь под сцену.
С его гибелью силы зла из спектакля исчезают окончательно, хотя сюжету Брэдбери это и противоречит. Монтэг, готовый сразиться со всем миром, спасается от преследующих его властей, на бегу декламируя стихи Ходасевича. Кстати, играет господин Нюганен весьма неплохо, говорит по-русски без акцента, и даже манера выкрикивать строчки Ходасевича или Ахматовой а-ля Высоцкий в его устах очень убедительна. Но, как хороший актер, он всегда зависит от партнера. Потому в финале, когда на смену злодею Битти являются добрые хранители знаний, сцены с которыми поставлены в манере поэтического театра 60-х: с песнями под гитару, декламацией и очередными причитаниями на тему, как спасти культуру, он тушуется и просто подает реплики.
Тут становится совсем досадно: ну почему же зло было сыграно так современно, притягательно и остро, а добро вышло таким правильным и скучным?! Ведь не этого же, в конце концов, добивался Рей Брэдбери, полвека назад поставивший над своей повестью эпиграф: "Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперек".