Происки утраченного времени

Происки утраченного времени

Анна Наринская

Ко множеству вещей, которые говорят о 1990-х, в последнее время прибавилась еще одна, а именно что мы их теряем. Что они по-настоящему не описаны, не каталогизированы, не освоены. Это понятно — пока эти годы длились и мы в них жили — с первой защиты Белого дома до ельцинского отречения — и не могли видеть происходящего трезво. И теперь культурное сообщество спохватилось и предлагает взглянуть назад отстраненно и независимо — и все описать.

Скорее всего, это вдруг наступившее всеобщее желание видеть 1990-е разложенными по полочкам, объясненными оказалось таким жгучим именно сейчас потому, что этот период получил жесткую и вполне окончательную оценку. Сами мы не смогли, но нашлись люди, которые разъяснили нам, что это было за время такое. Последний вариант этого объяснения звучал примерно так: 1990-е были временем "слабого, больного государства, дезориентированного, разделенного общества", за спиной которого темные личности "обделывали свои делишки и получали коврижки", ну и как результат "наступала коррупция, наркомания, организованная преступность". То есть "Постановление о 1990-х". Оно предлагает помнить "делишки и коврижки", а совсем не первые шаги демократии или появление по-настоящему свободной прессы. И не мощный культурный шок от падения железного занавеса, от хлынувших из-за него музыки, книжек и фильмов. И не осознание того, что площадь Сан-Марко действительно существует, а не является только изображением на цветной открытке.

Ответ на спущенную сверху директиву может быть только одним — вспомнить все по новой. И главное — самостоятельно и непредвзято.

Совсем непредвзято вспоминать очень сложно. Реальные образы 1990-х давно и накрепко перепутаны с образами их высоко- и невысокохудожественных описаний, сделанных в "реальном времени", разнообразных реакций на ту жизнь, которые уже вошли в нашу плоть и кровь. А всего этого — и описаний, и рефлексий, несмотря на нынешнее беспокойство по поводу "неохваченности 1990-х", имеется очень много.

Призывно светящийся по ночам ларек с забранным решеткой окошечком, а внутри девушка неопределенного возраста и неимоверное количество страннейших сортов водки, а рядом угрожающего вида лицо южной национальности — это правдивое воспоминание или отпечатавшиеся в памяти эпизоды из пелевинского "Generation П"? Малиновый, собирающийся в складки под мышками пиджак и толстая золотая цепь на жирной шее — много ли мы их видели? Или они из какого-нибудь малобюджетного проекта студии Горького? Или из какой-нибудь серии "Бандитского Петербурга"? Просмотра хотя бы одной, наверное, не удалось избежать даже самому высокомерному интеллектуалу. А та сбивающая с ног галлюцинация, тот, не побоимся этого слова, трип, который сегодня кажется чуть ли не ярчайшим воспоминанием жизни,— это действительно было или это кадры фильма "На игле", которые приходилось пересматривать так часто, что они перешли в разряд практически личных воспоминаний?

Возможно, наиболее адекватно описывает наши 1990-е показанный в их начале по ТВ сериал Дэвида Линча "Twin Peaks". Он тогда впечатлил невероятно, по поводу каждой новой серии печатались запутанные и восторженные рецензии на культовых для того времени страницах отдела искусств газеты "Сегодня". Эти рецензии, однако, не затрагивали удивительной актуальности линчевской мистической саги для нашей действительности тех лет, которую, казалось, легче всего можно было объяснить заговором потусторонних сил — именно таким, как у Линча: страшноватым, но веселым.

Так что считать 1990-е вовсе не описанными несправедливо — существует целый пласт конкретно к ним относящихся и просто ассоциируемых с этим временем произведений, которые, возможно, не вполне полно, но вполне ярко их выражают.

Почему же нас сегодня не оставляет чувство, что о 1990-х сказано совсем не все или даже совсем не то? Скорее всего, потому, что имеющиеся и поразившие нас когда-то их описания странным образом создали базу для последующей официальной оценки. Что нам показывают, например, в фильме "Мама, не горюй"? Правильно — "коррупцию, наркоманию, организованную преступность". Конечно, интонация в этом фильме отнюдь не обличительная, все, наоборот, очень задорно и весело, но, как ни кинь, дает материал для сентенций о "дезориентированном обществе".

Получилось вот что. Мы прожили страшноватое, но при этом яркое десятилетие — с братками в голде, путанами в лосинах, чеченами в трениках, раздолбанными бэхами и бесперебойной стрельбой, которое к тому же совпало со временем Pulp Fiction и мировой киномодой на почти таких же братков и совсем таких же путан. Так что все их знаменитые фильмы оказались практически про нас, их гангстеры смешались с нашими ребятками. Все легко сложилось в какой-никакой миф. И вот нас его лишают, а подсовывают "дезорганизованное общество". И — что самое противное — поступают, выходит, совершенно логично.

Вот, почувствовав это, культурное сообщество и спохватились — надо описать! Хотя, конечно, не описать — переописать. Должны найтись люди, которые создадут новую энциклопедию этого десятилетия, из которой будет видно, что это было еще и время новых возможностей, время нашей адаптации к мировой культуре, время, когда мы впервые увидели мир. Конечно, если такие люди найдутся.

Как опознать человека, который пережил 1990-е в России

Он до сих пор считает, что:

1. Сто долларов — единица измерения больших денег.

В рублях считают только в булочной, а перед совершением крупной траты рублевая цена привычно пересчитывается в американскую валюту.

Если курс "удобный", то необходимые вычисления производят в уме, а если нет — приходится пользоваться калькулятором.

2. Малиновый пиджак выглядит уместным только на ростовом портрете симпатичного молодого человека, который проникновенно смотрит с гигантского гранитного надгробия.

Малиновые пиджаки стали первыми и наиболее массовыми жертвами естественного отбора — чаще всего они погибали в разборках. Несколько больше шансов выжить было у тех, кто надел костюм "от Версаче": просто так их уже не убивали, а деликатно поручали заказ киллеру. И только поклонники Йоджи Ямамото дожили до наших дней почти без потерь.

3. Афганец — не национальность, а род занятий, обогащающий, но повышенно опасный.

Те, кто не был готов совмещать финансовые операции с боевыми действиями, предпочитали иметь дело с инвалидами. За скромную мзду их целительное прикосновение могло превратить мертвый безнал в живую наличку.

4. "Наперсток" — это название трагедии в стихах.

Она начинается словами: "Не проходим, а подходим, деньги вынимаем — в два раза больше получаем. Кручу-верчу — обмануть хочу, мужчина без денег — это мужчина бездельник".

5. Диджеи радио "Станция 106.8 FM" и фамилия Саши Птюча по-прежнему известны всем.

Знакомые, которые почему-то не могут вспомнить ни того, ни другого, вызывают раздражение.

6. Если раз в жизни предлагали купить "цинк патронов" к "калашникову" — об этом нельзя забыть.

Поэтому история о том, как мог купить его или расточенный под боевые патроны итальянский газовый пистолет на Рижском рынке, но отказался, часто звучит в беседах с подрастающим поколением.

7. Слова "расселили коммуналку", "снести несущую стену" и "джакузи" звучат романтично.

Хотя слово "евроремонт" и скомпрометировано.

8. Когда у детей пропадает аппетит, можно пробудить в них остатки совести душещипательными рассказами о голодных годах.

И о "ножках Буша", за которыми надо было ехать в неотапливаемом троллейбусе на другой конец города.

9. Мы живем в демократической стране.

Потому что нам не нужно добиваться в ОВИРе разрешения на поездку за границу, достаточно отстоять многочасовую очередь перед входом в какое-нибудь европейское посольство и получить въездную визу.

10. Можно хвастаться тем, что у первого мобильного телефона был черно-зеленый экран, не было SIM-карты и он не помещался в кармане брюк.

Потому что с покупкой такого телефона более успешные друзья перестали обзываться "тинейджер — сбоку пейджер", которому нужно "повторять три раза через пять минут".

11. Операция аортокоронарного шунтирования ассоциируется с крепким рукопожатием в пересказе Ястреба Женского.

А предшествует ей долгая работа с документами под присмотром Рената Окачурина и профессора Добейки.

12. Смысл эвфемизма "девушка с Тверской" объяснять не нужно.

А "крыша" — это качки в кожаных куртках, а не сотрудники спецслужб.

13. Значение слова "митинг" делается ясным после устройства на работу в западную компанию.

А вот смысл толлинга, который с помощью рекламных щитов несколько месяцев кто-то призывал то ли разрешить, то ли запретить, остался загадкой. Зато точно известно, кто такой Рома и за что его так любит "семья".

14. Правильный ответ: "Да, да, нет, да".

15. Светской персоной считается человек, который в течение недели появляется как минимум на трех презентациях.
Он одинаково легко находит темы для разговора и с посетителями казино, и с посетителями Музея кино.

С первыми полагалось обсуждать свежий номер "Плейбоя" или недостаточный фейс-контроль в клубе "Титаник", а со вторыми — статью в отделе культуры газеты "Сегодня".

16. Завещание друзей-экспатов: завтракать надо в "Старлайте", обедать — в "Шемроке", а отплясывая на столе в "Хангри Даке", чувствовать себя совершенно естественно.

17. Главное правило рождественского алкогольного этикета: "До первой звезды — нельзя".

И еще некоторое количество исторических сведений, почерпнутых из рекламных роликов банка "Империал".