Из глубины сибирских руд
Кого и где на самом деле разбудили декабристы
Когда говорят о восстании декабристов, всегда вспоминают заученную со школьного детства дату — 14 декабря 1825 года. На самом деле с учетом разницы юлианского и григорианского календарей 200-летие вооруженного выступления на Сенатской площади приходится на 26 декабря. Выступление в день восшествия на престол Николая I вызвало кровопролитие в центре Петербурга, но в политическом отношении не привело ни к чему, кроме укрепления самодержавия. Пятеро главных заговорщиков были казнены, еще 120 отправились в Сибирь на каторгу и в ссылку. И хотя не все осужденные дожили до окончания срока, Иван Тяжлов обнаружил, что многих перемен они добились уже после восстания — в городах и провинциях Сибири, в которых оказывались. В Чите они, например, не только построили себе тюрьму, но и составили первую карту местности, вырастили огурцы и брокколи и учредили импровизированный университет. Этой публикацией «Ъ» начинает небольшой цикл, посвященный местам пребывания декабристов за Уралом и тем изменениям, которые вольно или невольно вызвали там участники восстания.
Сенатская площадь в Петербурге
Фото: Михаил Разуваев, Коммерсантъ
Сенатская площадь в Петербурге
Фото: Михаил Разуваев, Коммерсантъ
«Самое невероятное впечатление производит человеческое достоинство»
Две выставки соседствуют в Москве зимой 2025–2026 годов, в год 200-летия выступления декабристов. В Государственном историческом музее на Красной площади открыта экспозиция, посвященная «идеальному самодержцу» Николаю Первому, правившему Российской империей почти три десятилетия, с драматического конца 1825-го по начало 1855 года. В получасе ходьбы, в пространстве фонда In atribus на Пречистенской набережной, открыта меньшая по размеру, но не по значению выставка «Во глубине сибирских руд» — о жизни декабристов в сибирской ссылке. В помещении, разгороженном импровизированными габионами с образцами тех самых руд, представлены около 500 акварелей и рисунков, созданных самими ссыльными или теми, с кем их сводила судьба на зауральских просторах.
Изображения и документы в фонд для показа передали Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, собственно Всероссийский музей А. С. Пушкина, Исторический музей, Эрмитаж, Пушкинский дом и Научная библиотека МГУ. «Эти изображения — живая визуальная история, увиденная не с актуальной официальной позиции сверху, не с академической дистанции, а изнутри, с максимально близкого, субъективного ракурса непосредственных героев и свидетелей событий,— говорит президент фонда In artibus Инна Баженова.
— Абсолютное большинство представленных работ — акварели, создание которых не требовало специальной художественной подготовки и материалов. Листы небольшого формата можно было отправить на память родным домой и сохранить даже в тяжелых условиях сибирской жизни. Эти хрупкие свидетельства нечасто покидают свои хранилища, и выставка предоставляет уникальную возможность увидеть все сибирское наследие в одном пространстве… Виды скудного тюремного и поселенческого быта, зарисовки домов, построенных по собственным проектам их обитателей, их огородов и парников, бурятских юрт, моменты работ по снятию плана окрестностей Читы — все это позволяет хоть отчасти представить ту кипучую деятельность, которую развернули декабристы в Сибири».
Большую часть экспозиции занимают портреты ссыльных, созданные Николаем Бестужевым, участником восстания на Сенатской площади, приговоренным к пожизненной каторге и умершим в Селенгинске (ныне Новоселенгинск, Бурятия) в 1855 году в возрасте 64 лет. Но кроме портретов кисти Бестужева тут можно увидеть уникальные орнитологические и ботанические альбомы, составленные неутомимыми исследователями окружающего мира из числа осужденных, ландшафты и виды поселений, изображения прежних усадеб и новых домов.
Утверждая приговоры участникам мятежа, Николай I полагал, что заживо хоронит государственных преступников на краю света. Но еще до снятия кандалов, которые многим из них пришлось носить годами, выяснилось, что жизнь не кончена.
Император постепенно смягчал наказания. К одним приехали жены, другие стали заводить отношения, обустраивать быт. А после выхода на поселение многие занялись общественной деятельностью, некоторые даже оказались на своего рода государственной службе. «Во всей этой долгой истории с очень большим количеством участников самое невероятное впечатление производит человеческое достоинство — его сохранили осужденные, но его проявляли и по отношению к ним».
Российская империя имела в лице декабристов дело с первой в своей истории массовой ссылкой государственных преступников. И император, и чиновники в Сибири в случае с декабристами интуитивно пытались найти такой баланс в использовании права казнить и права миловать, который не позволил бы гражданам усомниться в силе политической воли и последовательности властей, но и не дал бы повода уличить их в чрезмерной жестокости. И хотя соблюсти необходимый баланс российской карательной системе удавалось, конечно, далеко не всегда, но в целом это, вероятно, не меньшая по значимости работа, чем натуралистские и картографические опыты осужденных, их просветительские проекты и попытки преобразовать места, в которые занесла судьба. И она едва ли оказалась бы возможна, если бы не человеческие качества осужденных — на это в пространстве на Пречистенской набережной намекают камни, сложенные в габионах, символизирующих рудник: некоторые из них прозрачны, как горный хрусталь.
Фото: Государственный исторический музей
Фото: Государственный исторический музей
Фото: Научная библиотека МГУ
Фото: Литературный музей Института русской литературы
Фото: Литературный музей Института русской литературы
Фото: Государственный исторический музей
«Ценою крови моих подданных»
Первая половина XIX века может считаться одним из пиков монархии Романовых. Двое родных братьев, Александр и Николай, сыновья Павла I и внуки Екатерины Великой, в совокупности правили империей больше полувека. Переход престола от Александра к Николаю ознаменовался восстанием — или скорее двумя отдельными восстаниями, инициированными двумя связанными между собой группами радикально настроенных дворян, которые сомневались в допустимости сохранения крепостного права и были увлечены идеями конституционного ограничения самодержавия или даже республиканского правления.
Александр Пушкин осенью 1825 года, примерно за месяц до кончины государя Александра Павловича, полагал, что император заслужит благодарную память потомков: «Простим ему неправое гоненье: он взял Париж, он основал лицей». В этой короткой строке отражены два главных сюжета долгого царствования Александра, начавшегося, как известно, с переворота и убийства Павла I в Михайловском замке в марте 1801 года.
Запись Александра Пушкина на листе «И я бы мог, как шут ви» с рисунками виселицы и портретами знакомых (1826 год)
Фото: Институт мировой литературы им. Горького
Запись Александра Пушкина на листе «И я бы мог, как шут ви» с рисунками виселицы и портретами знакомых (1826 год)
Фото: Институт мировой литературы им. Горького
- Во-первых, Александр вновь вывел империю в первый ряд европейских держав, добившись полного поражения Наполеона и покончив таким образом с эпохой войн на континенте, начало которым положила Великая Французская революция.
- Во-вторых, Александр не мог не понимать значения, которое революция во Франции имела для старой, сословной, абсолютистской Европы. Он с самого начала раздумывал о политической реформе — но скорее заигрывал с этой идеей, чем проводил ее в жизнь, а вскоре после Заграничного похода 1814–1815 годов стал скорее консерватором, чем преобразователем.
Между тем на просвещенное дворянство оба фактора не могли не повлиять: молодые офицеры—участники кампании 1812 года и Заграничного похода не только усвоили ряд идей революции, адаптированных Наполеоном, но и уверовали в политическую силу привилегированного военного сословия, к которому принадлежали. А несколько подходов императора к реформам сформировали у них ожидания, реализовать которые они к какой-то момент решили сами.
Фото: Государственный Эрмитаж
Фото: Государственный Эрмитаж
Момент был выбран, исходя из старой доброй логики военного переворота: примеры имелись в сравнительно недавней отечественной истории и в ближайшей истории Франции. 19 ноября (1 декабря) 1825 года в Таганроге умер 47-летний Александр I. Новость об этом достигла Петербурга только через восемь дней, 27 ноября (9 декабря). Несмотря на то что великий князь Константин Павлович, который должен был наследовать корону по старшинству, заявил о намерении отречься еще в 1819 году, а в 1823-м предпринял необходимые для этого формальные шаги, Николай первым присягнул императору Константину, находившемуся в Варшаве, и начал приводить к присяге войска и чиновников. Но Константин в письмах брату, а также в Государственный совет и Министерство юстиции империи подтвердил твердое намерение отречься, причем до того, как страна будет приведена к присяге. Поздним вечером 13 (25) декабря 1825 года в Государственном совете был оглашен манифест о восшествии на престол Николая I, и утром следующего дня должна была начаться церемония «переприсяги». Неизбежным промедлением и воспользовались декабристы, выведшие оказавшихся в замешательстве солдат на Сенатскую площадь, но так и не определившиеся с дальнейшими действиями.
У 29-летнего Николая и так не было особого выбора, а после того, как мятежники смертельно ранили выехавшего к ним военного губернатора Петербурга генерала Михаила Милорадовича, он приказал лояльным частям задействовать выведенные на Сенатскую площадь пушки. Каре восставших рассыпались, солдаты побежали на лед Невы, многие — в том числе праздные зеваки — погибли. Николай, сохранявший хладнокровие в часы восстания, был, безусловно, крайне взволнован и раздосадован трагическими обстоятельствами своего восшествия на престол: «Дорогой мой Константин! — писал он брату.— Ваша воля исполнена: я — император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных».
Фото: ГМИИ им. Пушкина
Фото: ГМИИ им. Пушкина
Фото: Государственный Эрмитаж
Фото: Государственный Эрмитаж
Фото: Государственный исторический музей
Фото: Государственный исторический музей / Государственный исторический музей
«Для поддержания сил и здоровья»
Очевидно, что сам факт выступления дворян против законной власти привел Николая в ярость, которая тем более усилилась, когда через несколько дней южная ветвь общества декабристов взбунтовала на Украине Черниговский полк и несколько дней водила ничего не понимающих солдат по окрестностям Белой Церкви.
Николай сам возглавил следствие и позднее утверждал приговоры, вынесенные специально созданным Верховным уголовным судом. Пятеро — Павел Пестель, Кондратий Рылеев, Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин и Петр Каховский, как имевшие умысел на цареубийство, были приговорены к смертной казни четвертованием. Его в России не практиковали со времен приведения в исполнение приговора Емельяну Пугачеву в 1775 году и заменили на повешение.
Кроме них Верховный уголовный суд вынес еще более сотни приговоров, объединенных в 11 разрядов. По первому, самому тяжелому разряду, проходили наиболее видные участники Северного и Южного тайных обществ числом 31, включая Сергея Трубецкого, Евгения Оболенского, Александра Барятинского, Ивана Пущина, Сергея Волконского, Александра Якубовича, Вильгельма Кюхельбекера, Матвея Муравьева-Апостола, братьев Петра и Андрея Борисовых и др. Их приговорили к отсечению головы, которое затем заменили 20 годами каторги и поселением в Сибири. Наказание позже еще не раз смягчалось, и в итоге после начала нового царствования в 1855 году некоторые из «перворазрядников» вернулись из ссылки в Европейскую Россию, а кто-то даже уехал за границу.
Стела на месте казни декабристов в Санкт-Петербурге
Фото: Ирина Быстрова / Фотобанк Лори
Стела на месте казни декабристов в Санкт-Петербурге
Фото: Ирина Быстрова / Фотобанк Лори
Второй разряд, еще 17 человек, приговорили к «политической смерти», то есть гражданской казни и последующей пожизненной каторге, но позже заменили пожизненную каторгу на 15-летнюю с последующим поселением в Сибири. Третий разряд (двое осужденных) отправлялись на пожизненную каторгу (ее также сразу сократили до 15 лет). Тем, кому сразу назначили 15 лет каторги, срок сначала сократили до 12, а потом до 8. Начиная с шестого разряда шестилетняя каторга ввиду раскаяния сразу заменялась высылкой в Сибирь — в некоторых случаях без лишения прав состояния, и так далее, до одиннадцатого разряда, в котором восьмерых осужденных разжаловали в солдаты, не лишая прав состояния, и отправили в Кавказский корпус.
Ни 15, ни 20 лет каторги ни в одном случае не стали реальностью, хотя некоторым из осужденных по первому, второму и третьему разрядам действительно довелось поработать на сибирских рудниках.
Но первоначально эти сроки, конечно, представляли собой растянутую во времени смерть. Император хотел, чтобы осужденные уже во время этапа были лишены возможности с кем-либо общаться, получать и отправлять письма, быть адресатами денежных переводов. При этом их семьям были сохранены все права состояния, а возобновление контактов было только вопросом времени.
Репродукция Семена Левенкова «Декабристы»
Репродукция Семена Левенкова «Декабристы»
Первые год-два после восстания почти все они провели в тюрьме, как правило — в одиночных камерах. Их отправки в Сибирь начались летом 1826-го и осуществлялись по особым, можно сказать, индивидуальным правилам. К каждому осужденному был приставлен жандарм, а к каждой группе, двигавшейся на нескольких подводах,— фельдъегерь. При этом фельдъегери имели предписание заботиться о здоровье и пропитании подопечных на очень приличную по тем временам сумму 50 копеек в сутки. «Отнюдь не останавливаться дорогою нигде в трактирах, харчевнях и тому подобных заведениях и ни под каким предлогом в оные не заезжать, особенно в городах, а стараться доставать нужную на продовольствие пищу на самих станциях, дозволяя преступникам употреблять, что только необходимо нужно будет для поддержания сил и здоровья, но избегая всякой роскоши и излишеств, как-то больших обедов, употребления шампанских и других виноградных вин»,— гласило предписание.
Ехали в обход Москвы, через Ярославль, Кострому, Пермь, Екатеринбург, Тюмень, Красноярск — в Иркутск, где осужденные препоручались вниманию генерал-губернатора Восточной Сибири Александра Лавинского.
Фото: Государственный исторический музей
Фото: Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина
Читинский острог
«Если бы мы были разосланы по заводам, как гласил закон, то не прошло бы и десяти лет, как мы все бы, наверное, погибли, или пали бы морально под гнетом нужд, или наконец сошли бы с ума от скуки или мучений»,— писал в воспоминаниях Михаил Бестужев, на момент восстания — штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка, осужденный по второму разряду к пожизненной каторге, в 1839 году переведенный на поселение в Селенгинск, амнистированный в 1856-м и умерший в Москве в 1871 году.
Николай I почти сразу изменил первоначальное решение, предположив, что, разбросанные по разным рудникам и заводам бескрайней Сибири, осужденные смогут спровоцировать целую серию беспорядков в разных местах. Поэтому для содержания наиболее опасных преступников было решено строить специальную тюрьму в Петровском заводе (ныне Петровск-Забайкальский), а до завершения строительства собрать большинство из них в Читинском остроге (ныне Чита). Надзор за декабристами император поручил назначенному на должность коменданта Нерчинских рудников Станиславу Лепарскому, боевому генералу, хорошо знакомому с Николаем лично по военной службе. Главной миссией Лепарского в Восточной Сибири и стала работа со ссыльными декабристами. Лепарский отнюдь не был неумолимым тюремщиком, во многом помогал подопечным и никогда не скупился в отчетах на комплиментарные оценки их поведения.
По воспоминаниям осужденных, Лепарский общался с ними, допуская даже жалобы на повышенных тонах, просил только, чтобы ругали его по-французски, чтобы нижние чины не могли донести.
Население Российской империи к концу 1820-х составляло около 56 млн человек, но на громадной территории от Урала до Тихого океана едва ли можно было насчитать существенно больше 3 млн, включая коренных жителей. Чита — один из опорных пунктов в Забайкалье — представляла собой крошечный форпост на два десятка домов, где фактически не было ни достаточно вместительной тюрьмы, ни рудника для каторжных работ. К весне 1827 года в Чите собралось около 70 ссыльных декабристов, которые первые месяцы провели в весьма стесненных бытовых условиях: спали по несколько десятков человек в комнатах и по двое на одной кровати, носили ножные кандалы, снимавшиеся только во время посещения бани.
«Помещение чрезвычайно тесно,— писал Николай Басаргин, осужденный по второму разряду к пожизненной каторге и умерший в Москве в 1861 году.— На нарах каждому из нас приходилось по три четверти аршина для постели, так что, перевертываясь ночью на другой бок, надобно было непременно толкнуть одного из соседей, особенно имея на ногах цепи, которых на ночь не снимали и которые при всяком неосторожном движении производили необыкновенный шум и чувствительную боль. Но к чему не может привыкнуть, чего не может вынести молодость!» Басаргину в Чите исполнилось 30. «Нам было тяжело, но не скучно,— вспоминал Андрей Розен, пятый разряд, первоначально — десять лет каторги, в 1837 году переведен в Кавказский корпус, умер в 1883 году в своем имении в Харьковской губернии.— Цепи наши не давали нам много ходить, но по мере того как мы стали к ним привыкать и научились лучше подвязывать их на ремне, или вокруг пояса, или вокруг шеи на широкой тесьме, то могли ходить в них даже скоро и даже вальсировать».
Карта, лекция, арбуз
Поначалу каторжанам Читинского острога было нечего делать. «Ничем заниматься не было возможности,— писал Иван Якушкин, первый разряд, пожизненная каторга, умер в Москве в 1857 году.— Едва удавалось в течение дня что-нибудь прочесть. Игра в шахматы и взаимные рассказы были главным нашим занятием и развлечением». Но все же каторга есть каторга: заключенных использовали на строительстве здания тюрьмы, предназначенной для их же содержания, на помоле муки на ручных мельницах, а также на земляных работах, в ходе которых они пытались засыпать овраг, ежегодно образуемый дождевыми стоками.
Когда тюрьма была готова, в ней оказалось четыре больших помещения, рассчитанных на 15–20 человек каждое. Распределял осужденных по камерам генерал Лепарский. Его попечениями арестанты из Москвы попали в помещение, которое и прозвали в честь старой столицы.
Еще две камеры за неумолчные политические споры назвали «Новгородом» и «Псковом»: декабристы, может, и раскаивались, но о символическом значении средневековых республик русского Северо-Запада не забывали.
За три года они обжились в Чите. Пили чай, занимались ремеслами, завели огород. По словам Розена, в Забайкалье в ту пору из овощей выращивали только лук да капусту, но Александр Поджио (осужден по первому разряду к пожизненной каторге, умер в 1873 году в черниговском имении декабриста-перворазрядника Сергея Волконского) «возрастил в огороде нашего острога огурцы на простых грядках, а арбузы, дыни, спаржу, цветную капусту и кольраби — в парниках, прислоненных к стене острога. Жители с тех пор с удовольствием стали сажать огурцы и употреблять их в пищу».
Басаргин не мог нахвалиться климатом Читы: «Местность и климат были бесподобны. Растительность необыкновенная. Все, что произрастало там, достигало удивительных размеров. Воздух был так благотворен, и в особенности для меня, что никогда и нигде я не наслаждался таким здоровьем… Вообще все мы в Чите очень поздоровели, и приехавши туда изнуренные крепостным заточением и нравственными испытаниями, вскоре избавились от всех последствий перенесенных нами страданий». Басаргину нравились и местные жители: «Чем далее продвигались мы в Сибири, тем более она выигрывала в глазах моих. Простой народ казался мне гораздо свободнее, смышленее и даже образованнее наших русских крестьян, в особенности помещичьих. Он более понимал достоинство человека, более дорожил правами своими».
Ссыльные побогаче получали от родных деньги. Но поскольку это ставило в неравное положение тех, кто был бедней, средства решили обобществить: так декабристы на практике проверяли некоторые из своих социальных идей. Вести дела «артели» помогал Лепарский, который несколько раз негласно вкладывал в нее свои собственные средства. Впрочем, помогать друг другу ссыльные старались не только средствами, но и знаниями: в помещениях тюрьмы составилось что-то вроде импровизированного университета, в котором Никита Муравьев (осужден по первому разряду, умер в Урике Иркутской губернии в 1843-м) читал курс стратегии и русской истории, Христиан Вольф (третий разряд, умер в Тобольске в 1854-м) — физику, химию и анатомию, Александр Одоевский (четвертый разряд, умер в 1839 году от лихорадки на Кавказе) — словесность. Николай Бестужев и Петр Фаленберг (пятый разряд, умер в 1873-м в Белгороде) уговорили Лепарского разрешить им провести картографическую съемку Читы и окрестностей, что подразумевало относительно долгие дальние прогулки, зарисовки и сбор ботанических и энтомологических коллекций. Их карта города и окрестностей стала одним из первых выполненных по современным правилам чертежей Восточной Сибири.
А потом в Читинский острог приехали женщины.
Продолжение читайте в январе на сайте kommersant.ru
Фотогалерея
«Россия вспрянет ото сна»
Фото: Государственный Эрмитаж
Фото: Государственный Эрмитаж
Фото: Mayer Brothers / Wikimedia
Фото: Государственный музей истории религии / Wikimedia
Фото: Сергей Левицкий / Wikimedia
Фото: Schweizer Illustrierte Zeitung / Schweizerische Nationalmuseum
Фото: Забайкальский краевой краеведческий музей имени А.К. Кузнецова
Фото: Wikimedia
Фото: Ленинградский фарфоровый завод им. М.В. Ломоносова / Государственный Эрмитаж / Государственный Эрмитаж
Фото: «Ленинградкино» / Ленфильм
Фото: Киностудия «Ленфильм»
Фото: Владимир Кузьмин / Иркутский Областной Историко-Мемориальный Музей Декабристов
Фото: Николай Клемин / pastvu.com
Фото: Коммерсантъ / Михаил Разуваев
Фото: ЗАО «Дирекция кино»
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Алексей Смагин
Фото: Киностудия «Ленфильм»