премия литература
Киносценарист и писатель Андрей Дмитриев по известности значительно уступает иным своим коллегам по шорт-листу "Русского Букера". Но для знатоков отечественного литературного процесса его появление в подобном списке не новость — скромные по объему и тиражам романы Дмитриева ценят любители изящной и многоречивой русской словесности. Роман "Бухта Радости" читала КИРА Ъ-ДОЛИНИНА.
Здесь все скромно. И сам автор — именитый, но не слишком киносценарист, участвовавший в создании фильмов "Черная вуаль", "Ревизор" и "Алиса и ревизор"; написавший несколько романов, отмеченных и увенчанных, но не так чтобы быть у всех на слуху. И сама книга — для романа почти оскорбительно тоненькая, легкая, на книжной полке готовая затеряться. И рассказанная в ней история тоже чрезвычайно скромна.
Некрасиво и неумолимо стареющий 40-летний редактор Стремухин, холостяк и маменькин сынок, горюющий по недавно умершей матери, получает приглашение от одноклассников поехать на шашлыки в подмосковную бухту Радости. Никаких одноклассников он не помнит, но, привыкший повиноваться чужой воле, покупает мясо, маринует, грузит его в кастрюлю, а себя на "Ракету" и отправляется навстречу одному странному дню. Искушенному нервозными сюжетами отечественного телевидения читателю не надо объяснять, что одноклассники оказываются совсем не одноклассниками, а почти спонтанно образовавшейся шайкой наивных мошенников, которые по наводке нотариуса задумали заманить недотепу Стремухина подальше от дома, напоить и заставить отписать им маменькину трехкомнатную квартирку с видом на ипподром. Читатель-то уже знает, что нет никакой квартирки,— продана давно, и беспокоиться, что Стремухина обдерут как липку, явно не стоит, но тут повествование делает свой первый из множащихся затем десятикратно поворотов, и все вообще оказывается не так, как проницательный читатель уже себе напредставлял.
Именно этот рваный ритм сперва неспешного и, прямо скажем, перегруженного витиеватыми и приторно-красивыми, пафосными и неутомимо самовлюбленными описаниями природы/погоды текста, делает его не только читаемым, но и действительно завораживающим. И делает его настоящим романом. Тут и вставные мини-новеллы (о 90-летнем бывшем вертухае, в припадке ярости убившем зэка и спасшемся лишь благодаря своему умению ловить сома "на квок", которым покорил начальника, рыбака-неофита; о виртуозе-кондитере, поменявшем свой дар на маску охранника и гнев русского патриота; о старике-армянине, бежавшем из бакинской бойни в гробу; о бывшем офицере наших войск в братской Венгрии, сдававшем своих солдат в аренду местным фермерам).
Тут и постоянные "обломы" всех и вся. Мошенники опоздали на встречу из-за банальной пробки; они разминулись со Стремухиным, не опознав жертву в мужчине с ноющим мальчиком, оказавшимся, впрочем, не потеряшкой, а попрошайкой, таким образом не столько обобравшим главного героя, сколько защитившим. Экс-кондитер не смог натравить банду пацанов-скинов на мигрантов-шашлычников, потому что в качестве охранника был привезен в ту же бухту разбираться с обидевшим жену начальника Артуром, Артур спасся, схоронившись в окопах пейнтбольного клуба; один "одноклассник" сбежал, испугавшись расправы за сломанный ключ от машины подельника, другая оказалась за одним столом, а потом и в объятиях "жертвы".
И так все время: все происходит не так, как казалось читателю еще страницей назад. Так и идет этот текст — в несбивающемся, но затягивающем ритме, в котором раз за разом герои ускользают от смерти или действительно больших неприятностей, в котором гадость и грязь подмосковного пляжа, гнусность замыслов, мразь и чернота идей отступают все дальше и дальше, смываются ливнем, очищаются утренним светом. Единственная смерть этого романа — тот самый беженец-армянин. Она же история про самого светлого в этом пространстве человека. Кульминация, после которой нужно поминать и очищаться.
Критики "Бухты радости" разделились полярно. Одни видят в этом ритме чуть ли не "Оду к радости" Бетховена, другие изрыгают проклятия позднесоветскому стилю и праздной пустоте героя. Правы и те и другие. И не правы тоже. Своей "малостью" роман не претендует на что-то из ряда вон выходящее. Своим будоражащим ритмом вытягивает стилистические провалы высокопарных описаний. Своей светлостью немного ободряет тех, кто видит вокруг одну лишь грязь. А это не так уж и мало.
"Вот он, Храмков, всегда упрямо следует установлениям и потому имеет право считать себя живым. Побыв на травке девяносто лет и все не торопясь уйти под дерн, он точно знает, что — неважно, идут ли нынешние установления наперекор вчерашним, неважно, как одно установление сопряжено с другим, вообще неважно, в чем их суть, лишь бы они существовали. Был установлен, например, гигиенический подход к попам, как к гнилостным микробам, — Храмков блюл гигиену: бывало, конвоировал микроба в подвал централа; сдавал там под расписку и, уходя, глухой хлопок за дверью, окованной железом, слышал с облегчением. Теперь пришло установление поститься и поклоны бить — Храмков ест пшенку на воде и луке с февраля по май".
Андрей Дмитриев "Бухта Радости" 2007 Издательство "Время"