«Для Дальнего Востока десять лет — не такой большой срок»

Глава Минвостокразвития Алексей Чекунков в интервью “Ъ” рассказал о том, как менялся подход к развитию Дальневосточного федерального округа (ДФО), о приоритетах на ближайшее десятилетие и о концепции единого преференциального режима для всего региона.

— С момента создания территорий опережающего развития (ТОР) на Дальнем Востоке прошло десять лет. Как изменилась концепция развития макрорегиона за это время?

— Для такой территории, как Дальний Восток, десять лет не такой большой срок, но за это время определенный спринт удалось пробежать. Я десять лет называю спринтом, поскольку речь идет о громадной территории, которую развивать надо поколениями,— 41% страны, что по площади практически сопоставимо с Китаем. Этот период можно разбить на две пятилетки: до 2020 года и после. Многие крупные проекты были задуманы до 2020 года. Вначале инвесторы не верили, что подобные условия по льготам возможны, а когда поверили, начался инвестбум. В итоге за десять лет вдвое выросли темпы роста инвестиций, втрое — строительства жилья, АПК. В каждом регионе появился проект эпохального масштаба, построены новые аэропорты.

В 2020 году наша команда, придя в министерство, сконцентрировалась на синхронизации социального развития с экономикой, первой начала разрабатывать мастер-планы городов. И здесь важно правильно определять метрики. Главная для нас — настроения людей. Каждый год ВЦИОМ делает опрос, задавая прямой вопрос: «Какая причина может побудить вас уехать с Дальнего Востока?» В 2015 году 76% людей отмечали плохое здравоохранение, 72% — недоступность жилья, 31% — некачественное образование. По итогам десяти лет о проблемах в здравоохранении говорят уже 43% дальневосточников, в образовании — 27%. Неудовлетворенность доступностью жилья снизилась до 39% благодаря «Дальневосточной ипотеке».

— Оценивалось влияние такого подхода на экономику?

— Зависимость почти бинарная — не будет социальных условий, не будет и экономики. Конкурентоспособность — это вопрос не только технологий, но и кадров, которые будут на предприятиях через десять лет. Уже сейчас нужно заполнить более 200 тыс. рабочих мест. Привозить людей из центральных регионов нерентабельно, поэтому критически важно, чтобы выпускники школ и абитуриенты не уезжали. В 2019 году вклад образовательной миграции в отток населения составлял 50%, сейчас — 25%.

Когда речь идет об удержании и переходе к росту численности населения, никто ни в коем случае не говорит о том, чтобы Дальний Восток обнести забором и не выпускать людей.

Он должен быть конкурентоспособным, чтобы люди из Москвы приезжали учиться. Сейчас уже 10% студентов дальневосточных вузов — из других регионов. Близость к азиатским соседям — это плюс. Учить китайский язык и взаимодействовать с Китаем где лучше — в Москве, Питере или в Хабаровске? Без сомнений, это наш козырь.

Социальные цели остаются важной частью и новой стратегии развития Дальнего Востока на следующие десять лет. При ее обсуждении на стратегической сессии под руководством председателя правительства Михаила Владимировича Мишустина одним из акцентов стала тема школьного образования. Это сложная сфера — ДФО по результатам ЕГЭ не в верхней части турнирной таблицы. Задача — чтобы этот показатель был выше среднероссийского к 2036 году.

— Какие еще направления закладываются в стратегию?

— Преодоление инфраструктурных ограничений — речь прежде всего об энергетике. Большие проекты на автономной энергетике не летают — нужны новые решения. Самый яркий пример — Баимское месторождение меди на Чукотке, третье в мире. Для него строятся четыре плавучие атомные электростанции — никто такого не делал. Второе направление — транспорт. Мы уже сталкивались с тем, что пропускная способность сдерживала экономический рост Дальнего Востока. Год-два назад продукция новых проектов из Якутии, Забайкалья не попадала на БАМ и Транссиб, потому что ехал уголь из Кузбасса и быстро исчерпывались пропускные возможности.

При этом планируем наращивать добычу и переработку полезных ископаемых — в 2,3 раза к 2036 году. На Дальнем Востоке изученность недр составляет 35% при средней по стране в 44%. Цель — 60%.

И нужно гордиться и пользоваться тем, что у нас есть полезные ископаемые и они нужны мировой экономике, я считаю, что нас долго водили за нос, рассказывая про сырьевое проклятие. В России диверсифицированная экономика — добывающий сектор дает всего около 15% ВВП. На Дальнем Востоке доля вдвое больше, но все равно 70% приходится на иные секторы. Добывающие отрасли дают высокую добавленную стоимость, производительность труда, высокие зарплаты. Если работа нацелена на мировой рынок, то это фундамент, на котором можно отстраивать все остальное.

Третье — новые технологии. Есть планы по созданию производств микроэлектроники и развитию высокотехнологичных подходов к традиционным отраслям — импортозамещение, в частности, в судо- и авиастроении. Возьму на себя смелось утверждать, что развивать технологии на Дальнем Востоке сейчас рациональнее, чем в европейской части страны.

— Почему?

— Из-за близости к Азиатско-Тихоокеанскому региону. Например, производство микроэлектроники зависит от близости к поставщикам оборудования и комплектующих. В Благовещенске в 2026 году откроется канатная дорога, по которой переезд из России в Китай займет три минуты. И в целом из Хабаровска в Харбин проще лететь, чем из Москвы или Дубны. Во-вторых, безопаснее из-за удаленности от конфликтных зон.

— Планируются дополнительные меры поддержки для развития технологий?

— Да. Пришла пора для следующего кардинального шага — сделать весь Дальний Восток единым преференциальным режимом. Не скрою, это было мечтой — мы давно боролись за то, чтобы весь ДФО стал ТОР.

— Что мешало?

— Мы в правительстве в одной команде работаем и должны принимать во внимание налоговые соображения — нужно и развиваться, и казну пополнять. Может быть много точек зрения, но консенсусная такая: есть отрасли и проекты, которым льготы нужны в первую очередь, а есть те, кому в меньшей степени. Если раньше была территориальная дифференциация и мы каждый раз выходили на правительство с конкретными проектами, которые физически будут в ТОР, то с единым префрежимом это упражнение теряет смысл.

Теперь дифференциация будет отраслевой — приоритет будет отдаваться высокотехнологичным, сервисным, туристическим секторам, в которых создаются новые компетенции.

Более традиционные проекты будут поддерживаться только в том случае, если они не добивают по рентабельности до среднероссийского уровня. Механизм будет динамическим: как только предприятие становится сверхрентабельным, льгота автоматически выключается. Это будет работать как страховка на случай плохого рынка. Например, я когда-то занимался инвестициями в сфере золотодобычи и помню золото по $350 за унцию в 2006 году — тогда никто не думал, что это какой-то крутой бизнес, где вообще можно деньги зарабатывать. В таком случае льготы нужны, но когда золото по $4,5 тыс. за унцию, то ситуация уже другая. Нужно наполнять казну на суперциклах и инвестировать прибыли в те сферы, которые нужно поддерживать.

Второе отличие — концентрируем льготы по соцвзносам на дальневосточниках, что будет стимулировать и семьи вахтовых сотрудников оседать в регионе. Льгота напрямую транслируется в зарплату, работодатель часть экономии делит с сотрудниками — в первых ТОР средняя зарплата на 50% выше, чем по стране. Это связано и с тем, что вложены большие инвестиции и созданы более производительные рабочие места. Высокая производительность труда — важная для нас цель, поскольку инвестиции в технологии снижают потребность в кадрах, но и увеличивают среднюю зарплату на предприятии.

— Неналоговые преференции сохранятся?

— Неизменным останется приоритетное предоставление всем видам бизнеса земельных участков от Корпорации развития Дальнего Востока и по возможности снабжение проектов инфраструктурой. Почему я говорю «по возможности»? Пообещать в полном объеме всю инфраструктуру, запрошенную каждым инвестором, мы не можем в силу бюджетных ограничений — приходят заявки на проекты с инвестициями в сотни миллиардов рублей, и на инфраструктуру приходится около 10% от суммы инвестиций. Но такие проекты мы все равно сопровождаем, снабжая участками, и выносим вопрос их обеспечения инфраструктурой на уровень правительства — принимаются комплексные планы реализации проектов и решения о федеральной поддержке. Такие планы есть по Баимскому месторождению, Находкинскому заводу удобрений и ряду других проектов федерального значения. Наша задача — быть катализатором.

— На каком этапе сейчас эта работа?

— Сейчас идет согласование, и я отмечу конструктивную позицию Минфина, ФНС, Минэкономики. На стратсессии председатель правительства поддержал основные подходы. Сейчас их нужно откалибровать, и мы понимаем, что нужен баланс: нам потом за счет налогов развивать территорию. Этот баланс будем искать в первом квартале 2026 года, чтобы в весеннюю сессию закон был принят Госдумой. Дальше полгода будут приниматься подзаконные акты, чтобы с 1 января 2027 года, как и поручил президент, единый префрежим заработал.

— Какой основной вопрос в поиске этого баланса?

— Дьявол уже в нюансах — какие отрасли, какие уровни рентабельности мы фиксируем. Самым дискуссионным вопросом стали льготы по соцвзносам. Я убежден, что концентрация льгот только на жителях Дальнего Востока должна снять опасения с точки зрения выпадающих доходов. Тогда мы реально стимулируем приезд людей и получим приток квалифицированных кадров. И это командная работа вместе с бизнесом — инвестор, вложив деньги, не будет же смотреть на свой пустой завод.

Еще один дискуссионный аспект — «дедушкина оговорка». Я считаю важным, чтобы государство с инвестором на берегу договаривались, что условия не изменятся. При этом понимаю и подход коллег из финансового блока правительства, которые говорят, что условия могут меняться: бывают «черные лебеди», и тогда нужно иметь возможность для фискального маневра, бывают и сверхприбыли. Поэтому мы и закладываем механизмы, которые поддерживают инвесторов в трудные времена, а в сверхприбыльные времена дают государству ресурсы, чтобы поддерживать разные слои населения и делать жизнь на Дальнем Востоке и в Арктике лучше, а это дорого.

— В Госдуме рассматривается законопроект об ограничении налоговых льгот для резидентов префрежимов размером капвложений. Усложнит ли это жизнь инвесторов в ТОР?

— Большой трагедии в этом не вижу. Наверное, для бизнеса, вкладывающего в ноу-хау или программное обеспечение, который мало инвестирует по балансу, это не очень хорошо. Но, как правило, такие бизнесы очень рентабельны — зачем льготы при 70–80% маржи? У капиталоемкого же бизнеса, которым в основном Дальний Восток характеризуется, объем льгот будет ограничен суммой вложений. Уже заключены соглашения на инвестиции в 12 трлн руб., из которых 6 трлн руб. вложено. Заявлено более десятка проектов с инвестициями свыше 100 млрд руб. и несколько — более 1 трлн руб. Обычно если бизнес получает льготы на такие суммы, то проект уже настолько рентабельный, что все довольны.

Тем более никакие льготы не отменяют текущие налоги — НДС, НДФЛ. Например, предприятия строятся, подрядные организации, как правило, прописываются в регионе, чьи бюджеты получают НДФЛ. В целом за десять лет бюджеты регионов увеличились вдвое, и если в 2015 году весь ДФО инвестировал 1 трлн руб. в год, то в этом году — 4 трлн руб. Экономический мотор региона раскрутился и должен набирать обороты в ближайшее десятилетие.

— Задача нарастить объем инвестиций на Дальнем Востоке до 12 трлн руб. к 2030 году предполагает, что за пять лет нужно привлечь в полтора раза больше средств, чем за предыдущие десять. Насколько это выполнимо с учетом ожидаемого спада инвестактивности? Достаточно ли модернизации префрежимов или прорабатываются и иные меры?

— Инвестиции, прошу прощения за тавтологию, совершают инвесторы. Есть три инвестиционных фактора: капитал, ресурсы и труд. И эти факторы объединяет четвертый, без которого нет проекта,— организатор, который понимает свой рынок, клиентов, поставщиков и может сшить все воедино. Крупнейшие 20 инвесторов на Дальнем Востоке формируют 80% кассы. Пока такие лидеры будут обладать волей браться за новые проекты, все будет хорошо. Задача нашей команды под руководством вице-премьера и полпреда президента в ДФО Юрия Петровича Трутнева — создавать такие условия, чтобы бизнес брался за проекты. Проекты сложные — например, многие месторождения открыты десятилетия назад. Удокан — в 1949-м, Баимское — в 1972-м. Недостаточно просто знать, где залегает металл. Чтобы собрать инвестиции, технологии, команду, взять на себя риск, должно много факторов сойтись воедино, и необходимо обеспечить проекты инфраструктурой и стабильными правилами игры.

— Вы уже упоминали «черных лебедей». Как повлияли на политику развития Дальнего Востока пандемия и военная операция на Украине?

— В 2020 году мы вступили в полосу, которую можно характеризовать как время вызовов, и, думаю, сработал чисто русский фактор. Мы становимся сильнее, проходя через вызовы, без всякой иронии говорю. Консолидация бизнеса нивелировала объективные сложности, которые возникли с расчетами, технологиями, цепочками, которые во многом на Запад были завязаны. В таком экстремальном режиме период адаптации прошел, и сейчас начинается довольно интересный период прокачки мышц в конкурентоспособном спорте.

Чего бы не хотелось видеть в следующие десять лет ни на Дальнем Востоке, ни в стране в целом — это автаркии, то есть когда все свое, но похуже и неконкурентоспособное на мировом рынке.

Я еще помню Советский Союз — пионером был. Надо не бояться конкурировать. Я бы хотел, чтобы в бизнесе мы не разводили руками и не говорили, что в Китае больше людей, больше концентрация инфраструктуры и капитала. Это, конечно, играет значение, есть законы физики: большое тело создает гравитацию, которая маленькое тело втягивает. Если уж в автопроме Германия теряет конкурентоспособность по сравнению с Китаем, это значит, что будет очень непросто конкурировать, но бояться нельзя. Использование новых технологий создаст окно возможностей, чтобы перепрыгнуть ограничения, которые сейчас придушили лидеров мировой экономики в автопроме, судостроении.

— С точки зрения регулирования что менялось?

— Когда была пандемия, мы принимали адресные решения, для того чтобы стройки не останавливались, по прохождению карантина при заезде на вахту, помощи с кредитами. После 2022 года помогали наладить расчеты и поставки оборудования, защититься от санкционных рисков и выбирать иностранных партнеров, которые хотят инвестировать в Россию. Такие есть, поверьте. С 2026 года заработает новый механизм — международные ТОР. И уже сейчас идет мини-соревнование, кто станет первым резидентом. В основном это китайские компании среднего эшелона, но все равно очень крупные инвесторы с инвестициями в десятки миллиардов рублей, которые хотят завоевывать те ниши на рынке, которые освободили европейские, корейские, японские компании. Интересно и поучиться чему-то у них в рамках совместных предприятий.

— Многие меры были временными, стали ли какие-то постоянными?

— Первое — должен быть баланс между конъюнктурой, сменой правил и гарантиями бизнеса. Одним из таких решений стала возможность продлить действие налоговых льгот для крупнейших проектов. Были проекты, которые съехали на два-три года: если максимальный льготный период равняется пяти годам, а три из них инвестор потерял, то бизнес-модель сыпется.

Второй фундаментальный подход заключается в том, что жизнь не только экономика и не только зарабатывание денег. В первую очередь речь идет о разработке мастер-планов развития городов.

Мы анализировали структуру занятости каждого города и отвечали на вопрос: «Как сделать так, чтобы в этом городе было больше людей с высокой зарплатой, чтобы люди более соответствовали экономическим возможностям, которые этот город дает?» Например, в таком рыболовном центре, как Петропавловск-Камчатский, нет центров судоремонта. Мы опрашивали рыбаков, и они указывали на карту Южной Кореи. Судоремонт должен развиваться и на Камчатке, и в Приморье, и на Сахалине — флот большой, на Дальний Восток приходится 70% вылова рыбы в стране.

Другой пример — арт-кластеры. Например, в Якутске сделали первый кластер «Квартал труда» за 1 млрд руб. Для нас это большая инвестиция была. Из старого мясокомбината сделали модное место, где собирается молодежь. И там возникают классные проекты: и программное обеспечение, и кино, и ремесла, и производство беспилотников во время военной операции появилось — все в одном месте. На этом примере мы практически во всех мастер-планах крупных центров регионов запланировали арт-кластеры. Признаю, десять лет назад мы начинали с того, что сначала нужно дать удочку, а потом научить ловить рыбу. Но за последние пять лет мы стали не только министерством по привлечению инвестиций, но и социального развития Дальнего Востока и Арктики.

— В 2019 году в сферу ответственности Минвостокразвития включено и развитие Арктики. Почему в Арктике пошли по пути создания единой особой экономической зоны? Стал ли этот опыт предпосылкой для создания единой супер-ТОР на Дальнем Востоке?

— Арктика другая и с экономической точки зрения похожа на ночное небо в Москве, где пробиваются только самые яркие звезды. С одной стороны, и в Арктике, и на Дальнем Востоке многое одинаково — вечная мерзлота, экстремальные условия, но все же от Байкала до Сахалина люди проживают не в тех же условиях, что выше Полярного круга. В Арктике нет задачи по непременному росту численности населения.

Я убежден, что Арктика не для всех, а для профессионалов, увлеченных и опытных людей.

Там с наскока ничего не происходит, средний цикл инвестпроекта — больше пяти лет, я бы даже сказал, десять лет с момента задумки до выхода на проектную мощность.

Поэтому и арктические решения несколько другие. Арктику сделали единой преференциальной территорией, чтобы для любого бизнеса автоматически включался режим максимального благоприятствования. Это неплохо сыграло на малом и среднем бизнесе, на туристических услугах, на гастрономическом кластере и позволило запустить сотни небольших проектов, которые делают жизнь в Арктике интереснее и приятнее. Что же касается мегапроектов, там работают те же адресные условия, те же ТОР. К новой супер-ТОР будет ровно то же самое отношение. По одинаковым правилам строить турбазу на Курилах и разрабатывать новое газовое месторождение на шельфе — это глупость, мы, конечно, так делать не будем.

— То есть будет дифференциация для Дальнего Востока и Арктики в рамках единой ТОР?

— Будет дифференциация в зависимости от того, что мы хотим для региона. И для Дальнего Востока, и для Арктики общая сквозная тема — туризм. Сейчас во внутреннем туризме происходит бум, и у нас есть цель по удвоению турпотока к 2030 году. По количеству иностранных туристов в ДФО хотим вырасти в семь раз — с 350 тыс. в 2024 году до 2,5 млн в 2030-м. Это большой вызов, начиная с количества перелетов и заканчивая средствами размещения, транспортом, гидами, ресторанами. Там не такая высокая производительность труда, но с точки зрения занятости это более гибкая сфера для людей с самыми разными квалификациями.

Интервью взяла Евгения Крючкова