Демоны и домны

Самый успешный современный беллетрист Алексей Иванов, более двадцати лет исследующий идентичность древних жителей Урала (роман «Сердце пармы» вышел в 2003 году), в новом романе «Невьянская башня» одновременно развивает излюбленную тему «горнозаводской цивилизации» и создает авторскую мифологию знаменитого архитектурного памятника. Книгу прочитал Сергей Чередниченко.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Сюжет романа построен на крепком историческом фундаменте. В начале XVIII века Акинфий Демидов, старший сын знаменитого тульского промышленника Никиты Демидова, расширяет производство на невьянском чугунолитейном заводе. Строительство плотины, возведение башни и установка английских курантов, чеканка в подвале башни фальшивых серебряных рублей, ввод в эксплуатацию Царь-домны — все эти события и предметы не просто исторические декорации, а важные элементы сюжета, напрямую влияющие на судьбы и характеры персонажей. Множество эпизодов посвящено укладу жизни и психологии уральских старообрядцев — надменных людей «с угрюмыми глазами». Их поступки, среди которых и протестное самосожжение, добавляют в роман пафос несмирения.

В центре романа глубокий и противоречивый образ Акинфия, который «всегда был полон каких-то намерений, плел какие-то интриги, кого-то к чему-то склонял, уговаривал кого-то, подкупал, боролся <…> яростно прорубался сквозь беды». Акинфий спасает старообрядцев от преследования властей, переманивает лучших мастеров с государственного завода, живет в неофициальном браке с роковой женщиной Невьяной. Словом, титаническая личность новой формации любыми способами перестраивает окружающий мир под себя.

Такого набора событий и лиц хватило бы на добротный исторический роман, но Иванов модифицирует жанр, добавляя в повествование мистический компонент — демона огня, требующего человеческих жертвоприношений.

Читатели уже успели окрестить «Невьянскую башню» «мрачным фэнтези», но это ошибка, ведь в таком случае под понятие «фэнтези» подпадают и «Фауст» Гете, и «Мастер и Маргарита» Булгакова.

Мир романа Иванова, основанный на истории, а не на сказке, лишен фэнтезийной условности и полностью правдоподобен. А демон в итоге оказывается метафорой человеческих страстей — жадности и жажды власти.

Выясняется это ближе к концу романа, а первые две трети автор искусно нагнетает напряжение, заимствуя кинематографические приемы. Люди добровольно идут в огонь и сгорают дотла, в народе расползается слух: «Демон у нас рыскает». Власти уже готовы обвинить в смертях игуменью старообрядцев Лепестинью, которая проповедовала: «Бог людям заводов не давал <…> Преисподнюю вы из недра-то подземельного в свои горны и домны вздымаете, и расплата за то — пепел и горечь каленая». Саспенс растет, сюжет развивается через постепенное раскрытие тайны происхождения демона. Кроме того, в конце почти каждой главы использован клиффхэнгер, то есть повествование обрывается на самом интересном месте. Возникает стойкое ощущение, что Иванов, в последние годы избалованный экранизациями («Географ глобус пропил», «Ненастье», «Тобол», «Пищеблок», «Сердце пармы»), писал новый роман с прицелом на будущую сериальную постановку.

Когда же тайна демона раскрыта, начинается главный виток сюжета, ради которого и затевался роман. Акинфия ничуть не страшит темная природа адского существа, у промышленника одна религия — завод. Он хочет подчинить демона огня своей воле и заставить его работать в домне, заранее прикидывая, какая будет выгода от экономии топлива. С этого момента демон воспринимается не как мистический компонент, а как симптом помешательства Демидова: «На Руси, может, демонам и воля! — победно гремел Акинфий Никитич.— А у нас на заводах они работать должны! Умеешь огнем адским палить — тогда лезь в домну, там тебе и место! Заводам демоны — холопы!»

Распространенный в культуре сюжет: искушение героя демоническим могуществом всегда заканчивалось крахом. Иванов решает эту коллизию по-своему — с уральским акцентом.

Савватий, от которого к Акинфию ушла Невьяна, поначалу воспринимается только как персонаж любовного треугольника. Но постепенно в нем раскрываются черты главного героя всей уральской мифологии — Мастера. Хитроумным способом Савватию удается пленить и навеки заточить демона огня в подвале Невьянской башни. И это кульминация не явного, но важнейшего мотива: абсолютная симпатия автора на стороне людей дела, посвятивших свою жизнь мастерству. В этом плане самым эмоционально заряженным оказывается эпизод, когда строитель Царь-домны Григорий, «истовый трезвенник, почтительный младший сынок в строгой раскольничьей семье и примерный работник», уходит в запой: «А ежели демон плавить будет, дак разум-то ни к чему. Понапрасну у Григория старанье к лучшей домне. Насмарку дело мастера».

Окромя лепоты есть в сей повести и… хотя нет, лучше писать на современном русском… режущий глаз и слух недостаток. Фраза «с утра охвицер Лепестинью и ослобонил» сойдет за пусть и неуклюжую речевую характеристику персонажа. Но в авторской речи без очевидной стилистической системы на равных правах используются просторечное «одежа» и нейтральное «одежда», постоянно звучит «Питербурх», но дважды все-таки «Петербург». Такие внезапные лексические аномалии дают «Невьянской башне» совершенно ненужный уклон в сторону то ли постмодернистского пастиша, вроде «Лавра» Водолазкина, то ли банальной развесистой клюквы a la russе.