«Для театра это довольно дерзкий поступок — открываться Шостаковичем»

В миланском театре «Ла Скала» прошла премьера оперы Дмитрия Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» в постановке Василия Бархатова и музыкального руководителя театра Риккардо Шайи. Эсфирь Штейнбок расспросила российского режиссера о работе над спектаклем.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Открытие сезона в «Ла Скала» всегда больше, чем просто премьера и просто начало нового театрального года. Это почти национальный праздник с участием президента Италии и прочих политиков и селебритис. На процессе работы особый статус этого события как-то отразился?

— Да, оперный сезон всегда открывается в День святого Амвросия, небесного покровителя Милана. И в ложе на премьере сидели самые высокие чиновники Италии, но это особый протокол, к происходящему за кулисами не имеющий отношения. А вот что меня действительно удивило, так то, что на следующий день после премьеры меня останавливали прохожие в метро и на улицах и поздравляли, расспрашивали. То есть причастные к открытию сезона в «Ла Скала» становятся героями не только театра, но и всего города. Там же еще идут трансляции, в том числе на уличных экранах. И режиссер этой трансляции была со мной на репетициях фактически с первого дня работы, обсуждала до мелочей, что важно показать. Это лучший лайв-стриминг спектакля в моем опыте. Обычно испытываешь неловкость, когда видишь эти трансляции, потому что их часто делают тяп-ляп, не слишком погружаясь в материал. Трансляция в Милане выглядела как продуманный, качественно смонтированный фильм.

— Наверняка даже по оперным меркам такие постановки — затяжная история. Название было предложено театром?

— Долгий процесс был. Мы начали обсуждать постановку еще с предыдущим интендантом лет пять назад, еще до пандемии. «Леди Макбет…» предложил сам театр, но опера Шостаковича была в моем личном списке, так что все сошлось удачно. Для театра это довольно дерзкий поступок — открываться Шостаковичем. Обычно они предпочитают что-то абсолютно бесспорное, знакомое наизусть.

— К тому же это русская опера...

— Шостакович в свое время достаточно пострадал от властей на родине, чтобы опять подвергаться каким-то санкциям. Кстати, два года назад в «Ла Скала» открывали сезон «Борисом Годуновым», но он все-таки в большей степени является «утвержденной» академической классикой. «Леди Макбет…» тоже не новинка, конечно, она все время присутствует в европейском репертуаре, да и в театре «Ла Скала» ее ставили, если брать обе редакции оперы, уже три раза, но все-таки это довольно жесткая, можно сказать, слишком залихватская партитура для Милана. В ней столько максимализма, остроты, неприкрытой страстности, даже эротизма, много всяких резкостей… Я бы не удивился, если бы новый интендант театра Фортунато Ортомбина решил не рисковать. Но и ему тоже идея показалась хорошей.

— У Риккардо Шайи это последний сезон в «Ла Скала», то есть и для него тоже это был неслучайный выбор материала?

— Он абсолютный авторитет в театре, последний раз такой пиетет к музыкальному руководителю, когда все ходят вокруг него на цыпочках, я наблюдал в Мариинском театре по отношению к Валерию Гергиеву. Говорят, маэстро Шайи далеко не всегда ладит с режиссерами, но у меня с ним было полное взаимопонимание, он почему-то сразу подключился, и еще два года назад, когда мы начали общаться, он стал вносить в партитуру какие-то замечания в соответствии с моими предложениями. Он очень подробно и скрупулезно работал. Дело в том, что он продирижировал все симфонии Шостаковича вдоль и поперек и остается, как я понимаю, фанатом композитора, но никогда не работал именно с этой оперой. К певцам он был невероятно требователен. «Леди Макбет…» — немыслимо сложное произведение для солистов, можно сказать, недостижимое и невыполнимое с точки зрения идеала.

Не существует ни одной студийной записи оперы, в которой не было бы ошибок. Но Шайи был непреклонен: нет, все должно быть точно так, как у Шостаковича, не отступая ни на миллиметр, и такого, что где-то не допели и не доиграли — все равно ведь почти никто из зрителей не поймет,— не будет.

Я должен сказать, что в конце концов он своего добился.

— То есть Риккардо Шайи к режиссерскому решению отнесся с пониманием? Притом что действие спектакля перенесено в советскую эпоху, в то время, когда опера была написана.

— Не совсем. Скорее, ближе к тем годам, когда Шостакович сделал вторую редакцию — оперу «Катерина Измайлова». У нас первая редакция, но действие происходит при позднем сталинизме. Мне показалось, что стилистически и ментально это время (кстати, сейчас уже это как-то подзабыли, но частная собственность тогда существовала, и такой вот ресторан для элиты, который построен у нас на сцене, вполне мог существовать) очень хорошо подходит героям оперы. Шостакович же сам довольно далеко ушел от оригинала Лескова с его довольно жуткой, особенно по нынешнем временам, мизогинией — все мужчины оказываются жертвами похотливой, ненасытной убийцы. У Шостаковича же героиня оказывается единственным человекоподобным существом, окруженным каким-то жутким свинарником. По-человечески Катерина Измайлова у Шостаковича гораздо симпатичнее, несмотря на ее очевидные преступления. Он все-таки показывает личный путь к счастью и свободе, на котором героиня, увы, совершает столь ужасные поступки.

— В опере Шостаковича все так конкретно и выпукло показано, что это обычно оказывается нелегким испытанием для режиссуры.

— Музыка настолько насыщена насилием, сексуальностью и абсурдным юмором, там такие качели — от греческой трагедии до какой-то отвратительной грубости, что просто иллюстрировать ее совершенно недопустимо. Это будет уже лежать за пределами добра и зла. Ну что, показывать фрикции на сцене театра «Ла Скала»? Если животная страсть из музыки как из-под крышки кастрюли прет наружу, показывать ее невозможно. Поэтому я предложил прием ретроспективы, когда герои прыгают из реальности во флешбэки, рассказывают следователям о прошлых событиях. И в той знаменитой сексуальной сцене Катерина и Сергей вынуждены, так сказать, схематично показывать следователям и судмедэкспертам, да еще под их смех и шуточки, как именно и в каких позах они совокуплялись,— получается и унизительно, и страшно.

— Как обычно бывает при постановке русских опер, в составе спектакля немало русскоязычных солистов. Но на Катерину все-таки пригласили американское сопрано Сару Якубяк.

— Конечно, у нее есть акцент, но он гораздо меньше, чем у других знаменитых нерусских Катерин. Она очень хороша и как певица, и как актриса, просто настоящее, как принято говорить, «сценическое животное». Многие, особенно иностранки, слишком крикливо исполняют эту партию, которая на самом деле довольно нежно и хитро написана. Дебют в партии Сергея был у тенора Нажмиддина Мавлянова. Я с ним тоже работал в первый раз — но точно не в последний.