Научная конференция, проходящая сейчас в Царицыно, приурочена к открытию первой экспозиции государственного музея, десять лет назад начавшего обживать руины, более двух веков украшавшие окраины Москвы. Выставка "Из коллекций музея-заповедника Царицыно", ставшая значительным событием в художественной жизни столицы, напомнила о значении феномена усадебной культуры в России.
Открытие первой в истории Царицына музейной экспозиции завершило серию усадебных выставок, ознаменовавших нынешний сезон. Об одной из них — "Мир русской усадьбы", созданной усилиями сотрудников Останкина, Кускова и Архангельского в ЦДХ, Ъ писал 10 июня. Вторая выставка — "Художественные коллекции из собрания музея-усадьбы Архангельское", также сопровожденная научными чтениями, работает в ГМИИ им. А. С. Пушкина. Все три экспозиции — свидетельства успехов и проблем московских музеев-усадеб — заставляют задуматься над тем, почему идея возрождения усадебной культуры вызывает сейчас столь пылкий интерес.
В отличие от первых двух выставок, открытых в центре Москвы, музей-заповедник Царицыно представил свои коллекции на родной территории, лишний раз обнаружив парадоксальность отечественной истории: в то время как две из крупнейших вельможных "подмосковных", отмечающих в этом году 75-летний юбилей основания в них государственных музеев, закрыты на грозящую стать бессрочной реставрацию, Царицыно — одна из самых мистических русских архитектурных утопий, которой, казалось бы, никогда не было суждено выйти из мира руин-теней, обретает реальную жизнь. Правда — в весьма странном качестве. Своим возрождением баженовский ансамбль обязан не менее утопическому по своей концепции музею — вернее целому комплексу совершенно различных музейных собраний, объединенных под сложной шапкой "ГМДПИ и музей-заповедник Царицыно". Затевавшийся в 1984 году музей декоративно-прикладного искусства народов СССР, получивший для размещения своих будущих экспозиций царицынский ансамбль и средства на его реставрацию, оброс сначала историческим отделом, затем все более и более набирающим силу и авторитет усадебным и, наконец, — собранием современного, большей частью концептуального искусства.
Все это анонсировано на выставке — узбекские ковры и авторское стекло 1970-х, старый русский фарфор и инсталляции. Тем не менее, все эти абсолютно несовместимые и зачастую чуждые месту вещи уютно обжили небольшие комнаты восьмигранного павильона, хороводом расположившиеся вокруг центральной залы, представляющей собственно усадьбу — с нарочито бутафорскими колоннами и строгим гарнитуром карельской березы. Экспозиция состоялась. Виною тому, быть может, гений Баженова, которому на основе классицистически рациональных планов было дано создавать самодостаточные живые пространства, способные эстетизировать любой привнесенный антураж. А, может быть, причиной тому само место — усадьба, обнажившая в такой нетривиальной ситуации свой обычно ускользающий смысл.
Ни у кого не вызывает сомнения, что русская усадьба принадлежит к числу основополагающих феноменов отечественной культуры. Идея ее возрождения, возникшая года три назад — лишнее тому подтверждение. Любые общественные перемены активизируют охранительные настроения, концентрирующиеся вокруг интуитивно угаданного "зерна национальной культуры", того, что обеспечивает ее преемственность и развитие.
Идея возрождения русской усадьбы в уже раз случившихся формах, при всей ее заманчивости, конечно, абсурдна. Усадьба — не только художественный, но и социальный феномен — а потому и непреходящий. Время "дворянских гнезд" прошло. Однако в этой метафоре, тургеневским пером закрепленной за русской усадьбой, найдено ключевое слово. На протяжении всей своей истории — допетровской, "дачной", в пору расцвета дворянской культуры — усадьба действительно была гнездом, в лоне которого мощные потенции национального творческого гения, растворенные в хаосе российской обыденности, цивилизовывались — обретали форму и жизнь. Это объясняет и сегодняшнюю актуальность всех "околоусадебных" инициатив.
В настойчивости и регулярности, с которыми идеи возрождения, изучения и охраны русской усадьбы исходили во все времена из самых разных кругов — и правительственных, и эстетских — видится пафос охраны гнезда и борьбы за него. Обосновавшиеся там "птенцы", нередко оказывались кукушатами: будь то легкомысленные наследники князя Николая Борисовича Юсупова, чью деятельность остановило лишь специальное повеление Александра II: "Архангельского не разорять", — или же советские инстанции, прикрывшие часть первоначально затеянных усадебных музеев, и выхолостившие "планами идеологической пропаганды" содержание сохранившихся. Но тем не менее — усадьбы не только уцелели, но и катализировали художественную жизнь: издательский энтузиазм мирискусников; работу первого советского Общества по изучению русской усадьбы, на основе которого после его ликвидации в 1928 году наряду с прочими "сомнительными группировками" возникла государственная Инспекция охраны памятников; не говоря уже о разного рода "краеведческих затеях", украсивших жизнь не одного поколения провинциальной интеллигенции.
Так что пессимистические суждения о продолжающемся разрушении усадеб и невозможности реанимировать их культуру, при всей своей справедливости, не могут умалить ни своевременности, ни важности всех пусть даже утопических, а иногда и откровенно конъюнктурных инициатив. Результаты, как учит история, мало соответствуют декларированным целям — дачники, обжившие чеховский вишневый сад, создали русский "серебряный век".
Все это приходит на ум в залах усадебных выставок, открытых сейчас в Москве. Здесь не только слышишь эхо мира русской усадьбы, не только любуешься произведениями, украшавшими некогда Архангельское. Прежде всего — эти выставки, состоявшиеся в очевидно малоперспективный для русской усадьбы момент, заставляют вполне оценить значение национальных культурных гнезд. О их роли в прошлом напоминает судьба юсуповской коллекции: вещи из нее сейчас находятся в Эрмитаже, ГМИИ и десятках других музеев от Омска до Вашингтона. В нынешние же времена — заповедник Царицыно, способный не только вместить самый утопический современный музей, но и оправдать.
НАТАЛИЯ Ъ-СИПОВСКАЯ