В последнее время получил хождение термин критический импорт. Что это такое, каждый, наверное, понимает по-разному. При достаточно широком толковании термина можно было бы без особых колебаний заявить, что едва ли не весь нынешний российский импорт таков, но и в критичности должны же быть степени. Что, скажем, может быть критичнее (при нашей-то фармацевтической промышленности), чем импорт медикаментов? Однако он сократился в первом полугодии на 79% по сравнению с первым полугодием прошлого года, тогда как импорт одежды снизился на 35% и даже импорт черных металлов — лишь на 76%. Указав для сравнения тотальный уровень сокращения импорта (48%) и его общий объем за полугодие ($9 млрд), продолжим обсуждение импорта критического.
Импорт продовольствия бодро двинулся вниз. За первое полугодие было ввезено 33 тыс. т свежемороженного мяса, что на 78% меньше, чем в январе--июне 1992 года (помните гуманитарную помощь?); сахара-сырца — 1,3 млн т (на 19% меньше); сахара — 369 тыс. т (на 34%); чая — 14 тыс. т (на 49%), и т. д. Особо отметим уменьшение на 49% (до 8,2 млн т) объема импорта зерновых культур. Оценивая этот показатель, надо заметить, что значительную долю российского зернового импорта обычно составлял фураж, надобность в котором снижается параллельно с поголовьем скота, сократившимся за год на 10%, а также птицы (минус 3%).
Ну, а что до импорта не критического, то с ним дела совсем плохи. Так, потенциально возможная роль внешней торговли как акселератора технологического прогресса играется сегодня в России на почти нулевом уровне слышимости. Импорт машин и оборудования --важнейший способ передачи технологий-- сократился в истекшем полугодии более чем в два с половиной раза по сравнению с первым полугодием 1992 года: $2702 млн на всю страну. Тогда доля продукции машиностроения в импорте составляла 39%, теперь — 30% (а в 1990 году — 42,6%). Инвестиционный кризис в стране, усугубленный безбожной дороговизной доллара, вполне объясняет это снижение, но не делает его радующим. Отметим, что если в 1990 году импортное оборудование составляло 10,5% ресурсов (внутреннее производство плюс импорт) машиностроения в стране, то в 1992 году — 8%, за пять месяцев нынешнего — 3,8%. Надвинувшийся кризис неплатежей, который, конечно, раньше и больнее всего ударит именно по дорогостоящим инвестициям, не позволяет рассчитывать на перелом этой тенденции.
Обратимся к экспорту. Распродажа России идет вяло. Правда, совокупный экспорт за первое полугодие составил $18,3 млрд, что на 3,2% больше, чем за январь--июнь 1992 года, но ведь надо вспомнить, что в прошлом году экспорт снизился примерно на 10% по сравнению с годом 1991-м.
Приходится, впрочем, констатировать, что во многих случаях мы и так продаем куда больше, чем следовало бы. Выгодность нашего экспорта (если его сравнивать не с продажей товара внутри страны, а с разумным экспортом) продолжает снижаться. По многим сырьевым продуктам российские экспортные цены в 1992 году были ниже, чем в 1991-м, и их снижение продолжается. Во многом это объясняется бесспорным падением "средней компетентности" и ростом "средней суетливости" нынешних деятелей внешней торговли. Ведут дела Бог весть с кем, сбивают друг другу цены... В 1992 году, например, по оценкам Госкомстата, потери от занижения экспортных (и завышения импортных) цен при бартерных операциях составили $6,4 млрд. Если учесть, что бартер, по тем же оценкам, образовал около 40% внешнеторгового оборота, то "упущенная выгода" составляла в прошлом году примерно 42% размера этих операций. Нет оснований полагать, что в текущем году дела идут много толковее.
Структура российского экспорта продолжает мало-помалу деиндустриализоваться. Все большую долю в нем занимает все менее обработанное сырье. Вот несколько цифр. В 1991 году удельный вес энергоносителей в экспорте составлял 46,5%, в 1992 году — 52,8%, в первом полугодии 1993 года — около 60%. Примерно то же самое с цветными металлами: в 1991 году — 8,7%, в прошлом — 10,4%, сейчас, по нашим оценкам, около 12%. Весьма характерно продолжающееся снижение степени обработки российского экспорта. Так, если в первом полугодии экспорт нефтепродуктов увеличился на 6% (до 12 млн т), то экспорт сырой нефти — на 36% (до 39 млн т); если экспорт железных руд и концентратов упал на 18%, то экспорт чугуна — на 38%. Конечно, есть примеры с противоположной направленностью (например, экспорт ферросплавов вырос на 64%), но общая тенденция вполне очевидна. Мудреного в ней ничего нет: технологический уровень российской промышленности таков, что едва ли не каждый передел имеет в мировых ценах отрицательную рентабельность — и чем глубже переработка сырья, тем меньше выгоды от его вывоза. Экспорт нефти эффективнее экспорта дизельного топлива, а тот эффективнее экспорта бензина. Вот структура экспорта и меняется соответствующим образом.
Популярный вывод из этого наблюдения гласит, что надо "всемерно повышать" и долю готовой продукции в экспорте, и степень обработки экспортируемого сырья. Спору нет, хорошо бы — да только вряд ли возможно. И не только из-за теперешнего технологического уровня, а и по гораздо менее преходящим причинам. Мечтать о том, что мировое сообщество (хотя бы та же G7) позволит стране, обладающей огромными природными и все еще весьма значительными кадровыми и интеллектуальными ресурсами, стать ко всему тому еще и крупным экспортером готовой продукции,— это занятие только для Манилова. Никогда не позволит. Единственная страна, которая смогла обеспечить себе оба преимущества: и ресурсы, и ведущую роль в мировом экспорте промышленной продукции — это США, но и они едва ли оказались бы на этой позиции, не разразись очень для них своевременно вторая мировая война. Нас на такое место не пустят.
Причем не пустят сразу по двум соображениям. Во-первых, естественно, не захотят лишних конкурентов — см. истории с космосом, оружием, а в последнее время и со сталью, и с текстилем. Об этом столько пишется, что в подробности можно и не вдаваться. В конце концов, конкурентная борьба — дело естественное, жаловаться на нее нелепо. Но, к сожалению, есть и "во-вторых".
Во-вторых, сами мы не справимся или справимся очень не скоро, а помогать нам — просто не выгодно. Крупных капиталовложений в нашу промышленность Запад почти не делает (если не считать недавних $650 млн как раз на нефтедобычу) не столько из-за отсутствия тех или иных гарантий, сколько из-за отсутствия стимула. Чем мы, вроде бы, могли похвалиться? Дешевой рабочей силой, дешевым сырьем, безмерным внутренним рынком. "Увы! где прошлогодний снег?" Рабочая сила по-прежнему дешева, но это практически все, что можно сказать в ее пользу — см. выше. "Но все-таки она куда лучше, чем в Замбии!" Лучше; но о крупных инвестициях в Замбию никто и не говорит. Сырье у нас более не дешево. После нынешней ценовой волны будет и еще менее дешево. Внутренний рынок, ясное дело, по-прежнему велик, но уже не является закрытым — и инвестору придется в результате всех своих капиталовложений конкурировать на этом рынке с собственной продукцией, импортируемой с его прежних предприятий.
"Ну, да что толковать, только расстраиваться." Вернемся к внешней торговле как таковой. Обращает на себя внимание неувязка: рост экспорта и падение критического импорта. Но тут уж ничего не поделаешь: экспорт проводят и, стало быть, валюту имеют одни экономические субъекты, а о критическом импорте пекутся другие. К этому придется привыкать. Зато вот импорт винно-водочных изделий, составлявший в 1990 году 0,23% совокупного импорта, в прошлом году — 0,34%, теперь, по нашим оценкам, стремится к целому проценту.
Наконец, о сальдо. Оно в первом полугодии было на редкость положительным, составив примерно $9,3 млрд — больше импорта. Однако эксперты Ъ не могут уверенно судить о том, насколько это событие радостно. Мы сейчас говорим даже не о нелепости такого активного кредитования находящейся в кризисе страной своих внешнеторговых партнеров. Речь о гораздо менее высокоумном вопросе: а куда это сальдо девается?
Если оно идет на увеличение валютных резервов страны, то ладно. Но мы, увы, не знаем, какая часть сальдо пошла на эти цели.
Если на погашение долгов, тоже ладно: жалко, но нужно,— но и на это пошла неизвестно какая часть. Судя по прошлогоднему опыту, очень незначительная. Тогда при профиците торгового баланса в $4,5 млрд Россия выплатила лишь $1,5 млрд (а обязана была выплатить $11,3 млрд). В текущем году России предстоит выплатить — без учета реструктуризации задолженности — почти $40 млрд. Сколько удалось взять на это из положительного сальдо первого полугодия — пока тайна.
ВЛАДИМИР Ъ-БЕССОНОВ, ЛЕОНИД Ъ-БОГДАНОВ, ТАТЬЯНА Ъ-ГУРОВА, НИКИТА Ъ-КИРИЧЕНКО, АЛЕКСЕЙ Ъ-МАЛОВ, АЛЕКСАНДР Ъ-ПРИВАЛОВ, МАКСИМ Ъ-РУБЧЕНКО, АЛЕКСАНДР Ъ-ТОЛКУШКИН, ДМИТРИЙ Ъ-ТУШУНОВ, ВАЛЕРИЙ Ъ-ФАДЕЕВ, АНДРЕЙ Ъ-ШМАРОВ
Использованы материалы компании "Руфаудит" и Центра экономической конъюнктуры при правительстве РФ