Некролог
На 81-м году жизни в одной из больниц Швейцарии скончался хореограф Морис Бежар — великий реформатор балета ХХ века.
Морис Бежар, главный балетмейстер-француз ХХ века, родился в Марселе, как и Мариус Петипа — главный балетмейстер-француз ХIХ столетия. Бежар считал совпадение знаковым: классические корни были чрезвычайно важны для этого сокрушителя традиций, которого балетный мир признал гораздо позже, чем публика, полвека назад сотворившая из него кумира.
Балет с детства был его наваждением. К этому загадочному миру, творящему параллельную реальность, его, сына известного философа Гастона Берже, тянуло неодолимо. К балетному станку Морис встал в 14 лет, проник в кордебалет марсельской Оперы, в конце второй мировой попал в знаменитый парижский класс мадам Рузанн, где обучались многие будущие звезды, затем рванул учиться в Лондон к Николаю Сергееву, знатоку балетов Петипа. Карьера классического танцовщика марсельцу не светила — фигурой не вышел. Однако Морис, взявший псевдоним Бежар, вовремя понял, что именно классическая база поможет ему взорвать традицию, сделав балет достоянием миллионов.
Первые же его работы вызвали шок. В 1950-е годы в парижской труппе, скромно названной "Балет Звезды", ее создатель, хореограф и главный солист Морис Бежар выходил на сцену в черном свитерке и "жизненных" брюках, чтобы прилюдно признаться в своих страхах, фантазиях и на глазах у всех мучительно искать смысл жизни. Тогда это казалось чуть ли не эксгибиционизмом. Недоучка Бежар последовательно разрушал все балетные табу. В своих спектаклях он смешивал поэзию, пение, зачитывал философские трактаты, выпускал на подмостки клоунов, устраивал хеппенинги, взяв в компанию Сальвадора Дали. "Балет Звезды" отчаянно прогорал.
От полного краха компанию радикалов спас чиновник: Морис Гюисман, директор бельгийского Королевского театра La Monnaie, пригласил Мориса Бежара возглавить государственную балетную труппу. Первый же спектакль — "Весна священная" — попавший в тон мировой сексуальной революции, сделал имя Мориса Бежара культовым, а захолустную Бельгию — аванпостом современного балета. Труппа, принявшая название "Балет ХХ века", полностью оправдала свое название. Для Бежара не было закрытых тем: содержанием спектаклей могла стать политика, философия, религия, культурология, психоанализ, история — и ни один из его шедевров не был похож на научный трактат.
Потому что мыслитель Бежар — в первую очередь театральный волшебник. Его фантазия не знала удержу, его сценические метафоры ошеломляли новизной, его хореография была всеядна и всемогуща. Используя все стили танца и все театральные жанры, попавшие в сферу его жадного интереса, Бежар манипулировал ими с божественной легкостью: Индия, Япония, Ближный Восток и западная классическая традиция дополняли и углубляли друг друга в его эклектичных театральных феериях. Но в какие бы культурные омуты ни окунался хореограф Бежар, он всегда ставил балеты о себе: по его спектаклям публика всего мира жадно изучала метаморфозы духа и повороты жизни хореографического гуру.
Для русских зрителей Морис Бежар навсегда остался синонимом авангарда. В 1978 году гастроли его труппы стали больше, чем художественным событием,— частью биографии целого поколения. Со сцены Кремлевского дворца съездов, где выступал "Балет ХХ века", полыхнуло невиданной свободой. Люди ночевали в переходе метро "Библиотека имени Ленина", карауля место в очередях. Лучшие артисты Большого — Майя Плисецкая, Владимир Васильев, Екатерина Максимова,— рискуя карьерой, рвались танцевать его балеты. Всеобщий ажиотаж так напугал чиновников, что при советской власти опасного возмутителя спокойствия больше не пускали в Москву. Лишь девять лет спустя после первого визита хореографу и его труппе было позволено приехать в Ленинград и побрататься с Кировским театром в романтической обстановке белых ночей, что и было увековечено в телефильме "Гран-па в белую ночь".
В новые времена к нам приехала уже другая бежаровская труппа — "Bejart ballet Lausanne", молодая, благополучная и уравновешенная. В 1987 году "Балет ХХ века" закончил свое существование: Морису Бежару пришлось оставить Брюссель — с новым директором Королевского театра он не нашел общего языка и обосновался в гостеприимной Швейцарии. К этому времени 60-летний хореограф стал живым классиком: период "бури и натиска" остался в прошлом, все новые балеты маститого автора принимались восторженно, однако шедевры рождались все реже. Морис Бежар так же остро реагировал на актуальные события: откликался на смерть матери Терезы, предостерегал от экологических катастроф, иронизировал над массовой культурой. Но его публицистика 90-х выходила слишком лобовой и конкретной. Морис Бежар все чаще вспоминал старые времена и ушедших людей, делая коллажи из своих старых балетов.
В труппе его почти всерьез считали вурдалаком, объясняя этим молодость его духа и фантастическую работоспособность. Он ставил быстро, запираясь с танцовщиками в репетиционном зале на шесть-восемь часов. Морис Бежар любил своих артистов, как собственных детей, но без колебаний расставался с ними, как только они переставали его интересовать. Ему действительно была необходима свежая кровь — новые таланты, новые идеи. Он обожал молодежь: основывал балетные школы, называя их индийскими именами — "Мудра", "Рудра" — и заполняя программы экзотическими предметами. Сам-то хореограф давно принял ислам, что не означало отказа от вдумчивого погружения в буддизм и синтоизм.
В последние годы ему изменяли ноги — главное оружие балетмейстера. Он репетировал и показывал руками, приезжая на работу в инвалидной коляске. Но обязательно выходил на поклон, опираясь на верных соратников-артистов. Преемника себе Морис Бежар выбрал еще несколько лет назад: им стал Жиль Роман — последний танцовщик почившего "Балета ХХ века" и первый танцовщик "Bejart ballet Lausanne".
Однажды Морис Бежар признался: "Моя жизнь после 'Жизни' (балет 1985 года.— Ъ) вообще меня больше не волнует". Задолго до кончины он задумывался о смерти, но ни страха, ни безысходности, ни отчаяния по поводу конечности человеческой жизни не испытывал. В своих балетах он изображал смерть любовницей, матерью, прекрасной дамой. Для Бежара-философа любая гибель — начало обновления; для Бежара-человека — покой, достойный уход от житейской суеты.