«Военные преступления не имеют срока давности»
Уполномоченный по правам человека ДНР Дарья Морозова о международных организациях, претензиях Украины и личной мотивации
10 декабря в мире отмечают Международный день прав человека. Уполномоченный по правам человека Донецкой народной республики Дарья Морозова занимается этими вопросами с 2014 года. Уроженцев ДНР, ставших жертвами конфликта, она помнит едва ли не поименно. Корреспонденту “Ъ” Елене Черненко Дарья Морозова рассказала о проблемах во взаимодействии с международными организациями, пытках российских пленных, лжи о якобы «похищенных детях» и личной мотивации.
В задачу команды Дарьи Морозовой входит фиксация следов пыток у граждан ДНР, побывавших в украинском плену
Фото: Валерий Мельников, Коммерсантъ
В задачу команды Дарьи Морозовой входит фиксация следов пыток у граждан ДНР, побывавших в украинском плену
Фото: Валерий Мельников, Коммерсантъ
— В ближайшие дни, как ожидается, будет опубликован очередной доклад Управления верховного комиссара ООН по правам человека (УВКПЧ) по Украине. Все последние доклады этой структуры производят впечатление весьма однобоких — ответственность за большую часть нарушений прав человека в зоне конфликта накладывают на Россию. Вы как-то взаимодействуете с управлением?
— На сегодняшний день у нас практически нет сотрудничества с международными организациями. Исключением является ограниченное сотрудничество с Международным комитетом Красного Креста (МККК) в плане розыска военнопленных и содействия установлению связи с их родственниками.
С УВКПЧ сотрудничества как такового нет. Во-первых, потому что у нас есть федеральный омбудсмен Татьяна Николаевна Москалькова, которая выполняет эти функции, а во-вторых, представителей этой структуры просто больше нет на нашей территории.
Раньше — до нашего возвращения домой в Российскую Федерацию — ситуация была иной. Здесь у нас в Донецке находились офисы международных организаций — УВКПЧ, Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев, ЮНИСЕФ, МККК, ОБСЕ. Мы проводили колоссальную работу, чтобы довести наши данные, наши факты до ООН, и не только до главы миссии УВКПЧ в Донецке, но и до главы миссии по Украине.
В некоторых случаях правду просто невозможно было утаить. Возьмем, скажем, ситуацию с военнопленными. За ней всегда пристально следили СМИ, и тут невооруженным глазом была видна разница в том, как у нас обращались с украинскими военнопленными, а как на Украине с нашими. Когда мы передавали украинцев в ходе обменов, то они были хорошо одеты, здоровы и откормлены, а наших возвращали в лохмотьях, в аппаратах Илизарова (медицинское устройство.— “Ъ”) или вовсе на скорой и исхудавших. Но и в этой ситуации некоторые международные структуры умудрялись утверждать, что у нас людей пытают, а на Украине по головке гладят, что, конечно, вызывало огромное возмущение. В итоге мы инициативно начали отправлять им наших возвращенных военнопленных на интервью, где они рассказывали, что с ними происходило в украинском плену, в том числе как их пытали (иногда они даже знали этих людей по имени). Это позволило нам добиться изменения риторики и тональности отчетов ООН.
МИД РФ очень эффективно использовал эти факты в Международном суде ООН, где Украина в 2017 году инициировала дело против России, что позволило развенчать многие аргументы украинской стороны. Для меня, как правозащитника, это было очень важно. Ведь большую часть фактов о нарушениях прав человека мы собирали, будучи еще представителями непризнанного государства, к которым на международном уровне обычно относятся с недоверием и пренебрежением, поэтому нам было важно зафиксировать и представить информацию на таком уровне, который никто не мог бы поставить под сомнение.
Любая война заканчивается. В любом случае будет разбирательство — военные преступления не имеют срока давности. И когда до этого дойдет дело, у нас будет наготове вся необходимая доказательная база по периоду с 2014 по 2022 год. И эта база железобетонная.
Ни один погибший, раненый или морально пострадавший у нас на территории не должен остаться забытым и безнаказанным.
— Какова статистика убитых и раненых гражданских лиц в ДНР за этот период?
— С начала вооруженного конфликта в 2014 году и до начала СВО на территории республики погибло 4362 человека, к сожалению, в том числе 91 ребенок. Вы знаете наверняка о нашей «Аллее ангелов», которая для украинской стороны по-прежнему не существует. Они на весь мир трубят, что это фейк. Мы бы тоже, если честно, хотели бы, чтобы это был фейк. Но это не так. Эти дети погибли. У них украли жизнь, а у их родителей смысл жизни.
Ранения различной тяжести получили 7819 человек, в том числе 453 ребенка. И если я не ошибаюсь, порядка 27 детей на всю жизнь остались инвалидами первой группы, у них украдено детство, искалечена вся жизнь.
— А с начала СВО?
— С начала СВО погибло 5467 человек, в том числе 159 детей. Ранения различной степени тяжести получили 8266 человек, в том числе 589 детей.
В общем получается 9829 погибших гражданских лиц с 2014 года и по сегодняшний день и 16 085 раненых.
— Украинские власти обвиняют Россию в похищении детей с ранее подконтрольных Киеву территорий, называя при этом внушительные цифры, вплоть до 40 тыс. несовершеннолетних. Что вы можете сказать о звучащих из Киева обвинениях?
— Эта тема такая наигранная, что слов не подобрать. Наверное, если бы мне лет пять назад кто-то сказал, что украинская сторона будет подобное распространять, я бы, надеясь на остатки здравого смысла, не поверила, но сегодня меня уже ничто не удивляет. Они заявляют чуть ли не о 40 тыс. «похищенных украинских детей». Я, как правозащитник, который отвечал за значительную часть связанной с этим вопросом территории, и как мать, сначала честно пыталась понять, откуда взялась эта цифра.
Мы изучили всю статистику, подняли все базы и архивы по ДНР — по всем детским учреждениям, будь то детские дома или интернаты. Где-то находилось 20 детей, где-то 30–40. Всего мы насчитали около 600 детей (в учреждениях.— “Ъ”) на территории ДНР. Украинские власти хотели вывезти их на свою территорию незадолго до начала СВО, но мы им не дали забрать наших деток. Но речь идет в общей сложности о нескольких сотнях, даже не о тысячах, не говоря уже о десятках тысяч детей.
Потом они начали рассказывать, что мы «похищали» детей, которые погибли в ходе боевых действий. То есть вы серьезно хотите сказать, что 40 тыс. родителей погибли и 40 тыс. детей бегали во время боевых действий в Мариуполе, Волновахе и других освобожденных городах? Это просто абсурд.
Потом наша переговорная группа, Господи, дай Бог им здоровья, запросила у украинцев списки детей. И я, когда выступала в ООН «по формуле Арриа», тоже сказала «дайте списки!». Ну дали они нам в итоге, если я не ошибаюсь, 393 фамилии. Сейчас мы пытаемся понять, что это за дети и действительно ли они находятся на территории России.
За годы работы в своей должности я поняла, что ни в коем случае нельзя строить политику на двух вещах: это дети и это мертвые.
Детская судьба — чей бы это ребенок ни был, врага, не врага — это детская судьба, строить политику на этом — это грех, с этим играть нельзя, это может плохо очень отразиться на судьбе нашей страны.
Что касается погибших, то меня сильно вывело из себя то, что украинская сторона все-таки довела до реализации свое давнее предложение по обмену телами. Они пытались сделать это еще при Минском процессе где-то в 2018–2019 годах. Этот вопрос возник в моей подгруппе и привел меня просто в ярость. Помню, что тогда посмотрела на представителя ОБСЕ Тони Фриша и спросила его, ну неужели мы будем политику на костях делать? Вы уж извините, что я, может быть, не очень корректно высказываюсь, но как еще можно говорить о предложении возвращать тела только в обмен на другие тела…
Фото: архив Дарьи Морозовой
Фото: архив Дарьи Морозовой
Фото: архив Дарьи Морозовой
Фото: архив Дарьи Морозовой
Теперь, возвращаясь к детям. Родственники около 40 детей обратились за помощью к федеральному омбудсмену как омбудсмену по детям, в основном это были родители. Количество семей, где родители погибли и детей разыскивали опекуны, не превышало десяти. Мы всех этих детей вернули. Кто-то смог сам за ними приехать, кого-то на линии разграничения передала Татьяна Николаевна Москалькова, либо Мария Львова-Белова просто передала их на линии разграничения во время общей встречи.
И все. Где еще 40 тыс. обращений? Где митинги разгневанных родителей и опекунов? Почему они не выходят к штаб-квартире ООН или куда-нибудь еще и не требуют вернуть им их детей? А потому что ни на чем, кроме голословного утверждения украинской стороны, эта грязная ложь о десятках тысяч «похищенных детей» не основана. Все просто.
— Мы уже немного затронули тему военнопленных, по вашей статистике, сколько сейчас военнопленных с территории ДНР удерживаются на Украине?
— 563 человека. Это уроженцы Донецкой народной республики, часть которых попали в плен еще до начала СВО. Их обмен был заблокирован украинской стороной после прихода к власти президента Зеленского. Большая же часть — это наши герои и защитники, которые были захвачены уже во время проведения специальной военной операции. Ситуация с ними сложная. 8 февраля 2026 года будет два года, как наши граждане, уроженцы ДНР, не становятся фигурантами обменов. Два-три человека вошли в списки, притом что последние обмены были достаточно масштабными. Мы пытаемся в этом разобраться, и глава республики (Денис Пушилин.— “Ъ”), конечно, занимается этим. Этот вопрос в ведении Министерства обороны, и понятно, что это закрытая информация, но мы очень просим переговорную группу обратить внимание на этот вопрос.
Это наши ребята. Они сражались за нас, и сейчас наш долг биться за них. От этого зависит и моральный дух тех наших бойцов, которые сегодня находятся на передовой, добиваясь реализации целей специальной военной операции. Если они не будут уверены, что и мы поборемся за них, их боевой дух может ослабнуть, чего на сегодняшний день ни в коем случае допускать нельзя. Поэтому мы очень надеемся, что и наши переговорщики, и наше Министерство обороны обратят внимание на эту проблему. Знаю, что они и так проделывают колоссальную работу, за что им низкий поклон. Тем более что я по своему опыту знаю, насколько сложно взаимодействовать с той стороной. Так что они большие молодцы. Еще бы наших ребят вызволить теперь, уж очень долго они там находятся. Мы готовы сделать все, что в наших силах, лишь бы их вернуть.
— Вы много работали с военнопленными до СВО, сколько уроженцев ДНР стали фигурантами обменов с 2014 по 2022 год?
— Около полутора тысяч.
— Была чья-то история, которая задела вас больше всего?
— Я не имею морального права выделять кого-то. Всех ребят я знаю лично, со всеми общалась, интервьюировала их на предмет тех издевательств, которые с ними произошли в плену, с кем-то мы до сих пор в контакте, и было бы неправильно выделять кого-то.
Но, если говорить о наших ребятах в целом, то я ими очень горжусь. Помню, как в 2019 году мы приехали в ситуационный центр в Краматорске, где должен был состояться очередной обмен пленными. Я зашла в один из автобусов, где были уроженцы ДНР, смотрю, сидят они уставшие, замученные, побитые, даже глаз не поднимут, они же еще не доехали до нашей территории, не верят, что зайдет кто-то из своих. Мне их всех так жалко стало, так захотелось хоть чуть-чуть приободрить. И вот я встала в проходе и как закричу «Слава Донецкой народной республике!» Вы не представляете, как они обрадовались, какая там усталость, какие аппараты Илизарова, это не описать словами. Мне кажется, что, если бы я им тогда сказала, идем брать этот ситуационный центр, они бы с переломами и костылями в миг его взяли.
— Возвращаясь к вашему опыту взаимодействия с международными структурами, я так понимаю, что в основном он негативный?
— Помните, сколько из них раньше были тут представлены? А вы представляете себе, что было бы, если бы все эти организации отрабатывали так, как должны по идее? Так, как это прописано в их уставах — нейтрально, объективно, честно. Ведь в этом и была изначально задумка всего этого международного правозащитного движения. И если бы все они придерживались этих строгих принципов, то не было бы очень многих негативных последствий, с которыми все мы в итоге столкнулись. Но, к сожалению, у меня за годы работы с ними накопилось к ним много вопросов и претензий. К той же специальной мониторинговой миссии ОБСЕ, например. Ведь ее представители все эти годы были здесь на месте и прекрасно видели, что откуда прилетает, они видели убитых детей, разорванных людей, все эти блокады и так далее. Но почему-то они там (на подконтрольной Украине территории.— “Ъ”) что-то видели, а тут ничего не видели.
— Я помню, что они в своих отчетах писали, что у них нет возможности точно определить, кто и откуда стрелял.
— А вы представляете, если бы они честно писали, как было? Почему они все эти годы выгораживали Украину, в отношении которой не было введено ни одной санкции? Ни за обстрелы, ни за пытки, ни за блокаду собственного населения. Я помню, как в 2014 году из-за этой блокады не могла даже каши ребенку купить, полки были абсолютно пустыми. Нас тогда спасла Россия, начав поставлять гуманитарную помощь. Никогда не забуду эту вереницу белых «КамАЗов», спасибо Владимиру Владимировичу Путину за это. Мы бы иначе просто не выжили.
Но ведь никто из международных структур не осмелился призвать Киев к ответственности и за это и за многое другое. Если бы дело обстояло иначе, мы бы, возможно, смогли избежать нынешнего конфликта.
Но все эти международные структуры были полностью заангажированы, что привело к безнаказанности и еще большим нарушениям с украинской стороны, поэтому мы сегодня там, где мы есть.
— К вопросу о статистике. Когда говорят о ситуации с количеством погибших и раненых на территории Донбасса в период СВО, то регулярно всплывает ваша статистика 2020–2021 годов, из которой вроде как следует, что на территории ДНР обстановка стала спокойнее, чем в предыдущие годы, количество жертв среди гражданских исчислялось десятками. Затем, с 2022 года и в последующие годы, эта цифра начала вновь расти. Критики действий российской стороны используют эти данные как аргумент против СВО. А вы какие выводы из этого делаете?
— Количество жертв уменьшалось, поскольку был Минский процесс, это был сдерживающий фактор, не позволявший украинской стороне просто стереть нас с лица земли.
После начала президентства Зеленского количество убитых ВСУ мирных жителей ДНР в 2021 году резко выросло на 50% в сравнении с 2020 годом и динамика роста сохранялась вплоть до начала СВО. Тут важно смотреть не только на статистику 2021 года, а на то, что происходило в первые два месяца 2022 года, что выше упомянутые критики почему-то никогда не делают. Украинская сторона тогда просто охамела — это было заметно и на переговорах, и на земле. Все процессы Минского формата грубейшим образом саботировались украинской стороной. Статистика обстрелов нашей территории резко взлетела и фактически сравнялась с показателями 2014 года. Если бы это так и продолжилось, если бы Россия тогда не вмешалась и не начала специальную военную операцию, я бы тут с вами не сидела, да здесь бы просто черная дыра была, они бы все разбомбили.
А почему статистика по гражданским после начала СВО пошла вверх? Потому что людей убивали прежде всего сами украинцы. Это они обстреливали жилые кварталы. Они не давали гражданскому населению покидать города, ту же Волноваху и Мариуполь. Они расстреливали бабушек и дедушек, которые ночью выходили из подвалов воды набрать. Эти факты все зафиксированы, вся доказательная база нами собрана. И, естественно, это отразилось на статистике. Только причины роста показателей не те, о которых трубят в Киеве и на Западе. Придет время, мы это все предъявим и докажем.
— К вашей сегодняшней работе. Я знаю, что у вас гигантское количество обращений граждан, вы по этому показателю едва ли не впереди всей страны. Сколько запросов у вас сейчас в год?
— В 2022 году мы получили порядка 33 тыс. обращений. Тогда основные вопросы возникали с военнопленными, с пропавшими без вести, эвакуацией населения и расселением жителей. Я очень благодарна своей команде, нас было тогда около 20 человек, мы жили в офисе, горячая линия работала «24 на 7».
В 2023 году обращений было около 27 тыс. В 2024 году — 22 тыс. Ну то есть их по-прежнему очень много, но статистика идет на убыль, и это очень хорошо. Не потому, что мы не хотим работать, а потому, что это прямой показатель того, что ситуация нормализуется. Я буду счастлива, когда у нас будет 500 обращений в год и в качестве ЧП будет восприниматься звонок взволнованной бабушки, у которой там ветки барабанят по крыше. Вот тогда мы поймем, что смогли наконец-то навести с правами человека в нашей республике полный порядок.
— Вы больше десяти лет занимаетесь защитой прав людей в такой сложной со всех точек зрения и просто опасной для жизни обстановке. Не было ситуации, когда вы были на грани нервного срыва?
— Срывы, может быть, и случились бы, но у меня не было на них времени. Когда на тебе такая большая ответственность, ты не можешь позволить себе все бросить и сказать «ну все, я больше не могу». Тем более что меня никто не заставлял выбирать этот путь, я сама его выбрала после того, как у нас погибла «горловская Мадонна» (25-летняя мама, погибшая с младенцем на руках при обстреле Горловки 27 июля 2014 года.— “Ъ”). Я помню, что тогда услышала о них фразу «вовремя не уехали» и подумала, сколько же еще остается здесь людей, которые просто не знают, что делать, куда бежать, как спасаться.
Мы тогда с небольшой группой ребят-добровольцев поехали в Шахтерск, за который в тот момент шли бои. И я начала заходить в подвалы, где прятались целые семьи, с детьми и стариками. Я помню эти растерянные напуганные глаза. Люди были настолько парализованы ужасом, что не реагировали на мои уговоры покинуть подвал и бежать к автобусу. Пришлось буквально криком и нецензурной лексикой выводить их из оцепенения. После этого я начала активно заниматься эвакуацией людей из зон боевых действий, а потом и другими вопросами. Я тогда просто не могла остаться в стороне, как-то втянулась и уже не могла иначе. Я верю в Бога и воспринимаю свою работу как миссию. Все. Ни шагу назад, только вперед.