В Кельне почти одновременно открылись две выставки известных русских художников: инсталляция Ильи Кабакова "В квартире Николая Викторовича" — в галерее Jablonka, выставка Виктора Пивоварова "Нас не видно, но мы здесь" — в галерее Krings-Ernst. Авторы начинали вместе в 1960-е годы в Москве, принадлежат к одному направлению и в истории новейшего русского искусства займут места рядом. Ныне Илья Кабаков живет в Нью-Йорке, Виктор Пивоваров — в Праге.
Две галереи
В чистом, белом и абстрактном помещении галереи Jablonka Илья Кабаков инсценировал бедноватую квартиру с ее какофонией сервантов, ковриков и хрустальных ваз. Хозяин квартиры, очевидно, умер. Звучит печальная музыка. Посреди самой большой комнаты расставлены стулья для родни. Темнота. Свет направлен только на картину: пейзаж с рекой — самое ценное, что оставил покойный, но давно никто не помнит, откуда эта картина взялась. Однако пустующие стулья обращены не к картине, а в угол комнаты, где на полу лежит многозначительный коврик — там, можно надеяться, появится некто, кто все разъяснит и подытожит. Инсталляция, как всегда у Кабакова, давит тягостными подробностями быта, но знаменитый его "мусор" вытеснен в угол при входе. На сей раз автор всей драматургией своей "квартиры" призывает отринуть детали и устремиться к главному, к итогу.
Интерьер галереи Крингс-Эрнст имеет совсем другую биографию, нежели образцово новые залы Яблонки; это помещение бывшей фабрики, полное трогательных подробностей и нелепых деталей — никуда не ведущих труб и люков, загадочных недействующих приборов и "неправильных" окон. Виктор Пивоваров именно эти "родинки", индивидуальные приметы пространства сделал своим произведением: он просто подписал их, добавив листки с текстами. Лишь кое-где — под потолком, за углом — можно найти не сразу заметные "потайные" произведения самого Пивоварова: маленькие картинки и коробочки с приклеенными игрушками.
Подписи тут связаны с реальными предметами по законам поэтической логики. Камень, утопленный в пол галереи, подписан так "Он лежал неподвижно, уткнувшись лицом в подушку". У истертой временем трубы — "Он старался быть совсем незаметным, таким, как все, но все-таки полного слияния не происходило". Похоже на цитаты из несуществующего романа, на повествование о герое, хоть содержание слова "он" все время меняется. Искусство Пивоварова не просто субъективно, оно все — ради субъекта и о нем; его самая знаменитая, еще московская, серия картин называлась "Проекты для одинокого человека". Пивоваров — лирик; конечно, насколько это позволяет современное искусство, то есть лирик стыдливый и робкий. Один из лучших выразителей "поэтики закомплексованности". И "эстетики приватного", скрытого от посторонних глаз.
Стул в углу одной из комнат у Пивоварова (он повторен в миниатюре в одной из его притаившихся "коробочек") — цитата знаменитой фотографии с выставки "0.10", на которой впервые был показан "Черный квадрат". Цитата эта — абсолютно "потайная". Пивоваров играет со зрителем в прятки, избегает что-либо советовать, перекладывая на зрителя всякую ответственность за его находки. Зритель полностью свободен, но никто ему и не помогает. Невозможно определить, что здесь главное, а тексты более чем уклончивы. На выставке отсутствует всякая иерархия. Кабаков же постоянно осуществляет над зрителем определенное насилие — на прошлогодней гамбургской выставке "Нома" он оставлял посетителя посреди лабиринта инсталляции, здесь же все так жестко предопределено, что смотреть можно только на освещенный холст, ждать только явления оратора на коврике. Его не видно, но он здесь.
Две картины
В обеих инсталляциях отсутствующее важнее очевидного. Искусство нашего века давно сосредоточено на том, чего нет, и мучает зрителя острым чувством нехватки и голода — настолько давно, что само по себе это уже неинтересно. Важно, что последует за этим.
Мотив одиночества произведения, его заброшенности и ненужности, конечно, естествен для искусства, которое вело неофициальное существование. У Пивоварова картины "стушевываются", отступают перед реальными огромными окнами; у Кабакова невостребованное полотно одерживает свою, словно посмертную, победу над все остальным. В полной темноте оно сияет окном единственной истины (картина ведь и есть метафора окна в мир). В современную галерею, которая чаще выступает ангаром для инсталляций, Кабаков вновь возвращает картину — но со всем шлейфом ассоциаций вокруг нее, со всеми ее бывшими страданиями и непобежденной гордостью. И картина, которая может удовлетворить жажду общезначимого и универсального, — это, безусловно, пейзаж, образ мира в целом.
Приватные объекты-коробочки Пивоварова выполнены, как и вся выставка, в жанре интерьера, который когда-то еще называли "в комнатах": жанр, со времен романтизма служивший метафорой "интерьера души". Инсталляция Пивоварова, кажется, переносит нас в проницаемые светом интерьеры русской живописи начала ХIХ века — правда, после Фрейда в уголках этих комнат, закоулках души, всегда "игрушечные волки глазами страшными глядят".
У Кабакова же мы внутри совсем другой картины. Принадлежащий его герою пейзаж напоминает пейзажи Александра Иванова, прежде всего знаменитую "Ветку". А пустой коврик в углу, к которому обращается все взоры, воссоздает не что иное, как мизансцену "Явления Мессии", в которой Христос, как и у Кабакова, тоже одновременно здесь и не здесь, появляется, но, очевидно, проходит мимо устремившейся к нему толпы.
Кабаков впускает нас в картину, ради чего и делается любая инсталляция. Но при этом он вновь отодвигает границу, показывая внутри этой картины другую, "настоящую". Уже окончательно, безнадежно недоступную, что, в конце концов, действует даже умиротворяюще. Реставрируя миф о картине, художник восстанавливает и утопию запредельного мира. А зрителю оставляет оба долга, оба труда: он должен быть одновременно динамичным посетителем инсталляции — и прикованным к месту созерцателем картинного "там".
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ
Адрес галереи Krings-Ernst: Golsteinstrasse 106. Выставка Виктора Пивоварова открыта до 23 июля.
Адрес галереи Jablonka: Venloer strasse 21. Выставка Ильи Кабакова открыта до 30 июля.