Обозреватель Михаил Ъ-Трофименков
Событие недели — "Нелегал" (2005) Бориса Фрумина, одного из самых интересных режиссеров советской "новой волны", автора "Дневника директора школы" (1973), долгие годы проведшего в эмиграции (16 ноября, "Первый канал", 23.50 ****). Название сулит драму "лица кавказской национальности", но нет: речь идет о "нелегале" КГБ образца 1980 года. От эмигранта ждешь антисоветского памфлета: начало, в котором ленинградские таможенники задерживают и отпускают за взятку человека с томиком запрещенного Абдурахмана Авторханова, вроде бы подтверждает эти ожидания. Потом на протяжении получаса зритель вообще не понимает, на каком свете находится, то есть как реагировать на происходящее на экране. Аскетическое пространство, профессиональная немногословность и многозначительно абсурдные поступки чекистов. Лишь в тот момент, когда герою, срочно отозванному из Финляндии, где он служил родине под видом ветеринара, а затем упрятанному в глухую провинцию под фальшивым именем, устраивают свидание с женой в ресторане, догадываешься, что смотришь очень смешную именно в силу невозмутимой режиссерской интонации комедию. А "Нелегал" — застойное воплощение Штирлица. Но в ресторане вокруг него не эсэсовцы, а пьяные командированные, один из которых трогательно танцует с котиком. Ведет он себя на родине как в оккупированной стране, где кругом одни враги. И он прав: все не те, за кого себя выдают. Сплошные чекисты, которые проверяют и перепроверяют друг друга, пишут постоянные отчеты в "центр". Самое же удивительное в фильме, что, несмотря на всю нелепость происходящего, в финале все срастается, складывается мозаика разведоперации, хотя и очень мудреной. А вопрос, как КГБ проспал распад СССР, отпадает сам собой: если они занимались тем, чем занимаются в "Нелегале", на державу им просто не оставалось времени. "Мой личный штат Айдахо" (My Own Private Idaho, 1991) — один из лучших фильмов Гаса Ван Сента, еще не впавшего в свой нынешний режиссерский аутизм (22 ноября, "Россия", 23.45 *****). Начало вполне сюрреалистическое: юноша засыпает на ходу, чуть ли не посредине хайвея. Объясняется это просто: бродяга и гей-проститутка Майк, ищущий свою мать, страдает нарколепсией, спонтанно засыпает, когда испытывает стресс. Его спутником и объектом тайной любви становится шикарный дебошир Скотт, сын мэра, ушедший на дно жизни в знак протеста и в поисках сильных ощущений. Фильм, не отрываясь от реальности, вдруг обретает шекспировский акцент. Скотт — юный король Генрих, буянящий в компании маргиналов и их вождя Боба Пижона, нового Фальстафа. И, как король, он, когда придет время, займет опустевший трон отца, найдет себе прекрасную принцессу и отречется от друзей, обрекая Боба на смерть, а Майка — на сон, который вряд ли завершится пробуждением. "Иметь и не иметь" (To Have and Have Not, 1945) Ховарда Хоукса — экранизация причесанного под голливудские стандарты романа Эрнста Хемингуэя о янки-экспате, живущем на Кубе и возящем на рыбалку богатых туристов (21 ноября, "Культура", 10.50 *****). Только в соответствии с духом времени он помогает не местным террористам, а бойцам французского Сопротивления: действие перенесено на Мартинику, где правят бал коллаборационисты. И в финале, естественно, не умирает с пулей в животе, пробормотав: "Человек один не может ни черта", а спасает кого надо из тюрьмы и наслаждается любовью. Все это было бы просто отличным голливудским опусом, если бы главные роли не сыграли Хамфри Богарт и юная Лорен Бэколл. Их роман завязался на съемках и наполняет фильм особенной атмосферой, превращает его в документальную хронику их любви. И когда Мари говорит Гарри, что ему достаточно свистнуть, чтобы она оказалась рядом, это сама Бэколл объясняется в любви Богарту. Еще один образец классического Голливуда — пеплум Мервина Лероя "Камо грядеши" (17 ноября, НТВ, 2.20 ***). Дорогущее, восхитительно безвкусное, картонное, дух захватывающее зрелище — вот такие колоссы за какие-то десять лет подчистую разорили Голливуд. Как всегда, страдания первохристиан для него были лишь поводом показать красивое разложение патрициев и львов, терзающих мучеников, продемонстрировать пожар Рима, подпаленного Нероном, и финальное побоище, в ходе которого легионеры, пораженные силой духа христиан на арене Колизея, свергают Нерона к чертовой матери, заменив его на Коммода, который, что остается, естественно, за кадром, окажется не меньшим выродком.