«Производители бумажной упаковки должны будут поднимать цены»

Российский рынок гофрированной упаковки и картона столкнулся с существенным профицитом из-за запуска большого количества новых мощностей с одновременным снижением спроса. Отраслевые игроки будут вынуждены снижать темпы выпуска, готовясь к ужесточению конкуренции и ценовой волатильности. О том, что привело к текущему кризису, сложностях с оборудованием, перспективных нишах и новых проектах “Ъ” рассказал председатель совета директоров «СФТ Групп» Анатолий Штейнберг.

— В последние месяцы на рынке картонов и гофропродукции наметился серьезный спад. Какие основные факторы влияют на бизнес?

— Давайте начнем издалека — с исторических предпосылок. В Советском Союзе основой гофроупаковки был крафтлайнер, то есть из первичного сырья — целлюлозы. Тогда было построено несколько крупных современных целлюлозно-бумажных комбинатов, которые работали преимущественно на экспорт. И это было хорошо, потому что предприятия были устойчивыми и приносили стране валюту. В то же время за рубежом складывалась прямо противоположная ситуация. Около 60–70% западного рынка занимал макулатурный картон (тестлайнер.— “Ъ”), и только оставшаяся доля приходилась на целлюлозный.

Когда я пришел в отрасль в начале 2000-х годов, тестлайнер в России занимал всего 20–30% от производства. Но спустя 20 лет ситуация изменилась, и сейчас такая доля рынка приходится уже на целлюлозный картон, в то время как макулатурный занимает 80%. Подобное соотношение целесообразно, особенно с учетом последних экологических инициатив.

При этом, несмотря на все сложности в экономике, рынок гофропродукции всегда растет на 3–4% в год, так как до 70% идет на упаковку пищевых продуктов, а потребление со стороны населения постоянно увеличивается.

С учетом такой динамики на рынок макулатурных картонов обратили внимание все кому не лень и начали активно строить машины по производству тестлайнера. Крупные игроки, которые стремились к эффективности и сокращению удельных затрат, ставили современные агрегаты, но были и «залетные» инвесторы, которые хотели сделать все побыстрее и подешевле. В итоге в Россию стали завозиться машины с вторичного рынка, чаще всего небольшие, не обеспечивавшие высокого качества. Хотя вся мировая индустрия идет в обратном направлении. В Китае в некоторых провинциях уже запрещены производства меньше 150 тыс. и даже 300 тыс. тонн в год, а старое и дешевое оборудование пошло к нам.

В итоге на российском рынке до недавнего времени конкуренция шла между высококачественным и низкокачественными тестлайнерами, а картон из первичного волокна шел за рубеж. Но после начала СВО экспортно ориентированные производители крафтлайнера стали испытывать огромные сложности со сбытом из-за логистических ограничений, и избыточное предложение упаковочных картонов пришло на внутренний рынок, создав жесткую конкуренцию с тестлайнером.

— И кто сейчас побеждает в этой конкуренции?

— Победителей нет, потому что страдают все. Но у производителей продукции из целлюлозы выше себестоимость, так как им, чтобы сделать первичное сырье, нужно заготовить или купить лес, использовать много энергии для варки и т. д. Несмотря на это, чтобы конкурировать с макулатурщиками, они снижают цены и везут туда, где есть спрос. Хотя традиционно крафтлайнер был на 25–30% дороже тестлайнера, сейчас их стоимость практически сравнялась. Бывает, что из Сибири целлюлозный картон поставляется в Южный федеральный округ по конкурентной цене с макулатурным. Но рынок все равно не может принять все текущие объемы, так что компаниям приходится снижать загрузку. Сейчас доля по тестлайнеру в производстве гофроупаковки на уровне примерно 80%, в нашей компании — 82%.

— Как это повлияет на ваши результаты в этом году?

— Хотя объем производства мы ожидаем на уровне прошлого года, чистая прибыль компании будет минимум на 40% ниже.

— Несмотря на очевидный профицит, у ряда компаний по-прежнему есть планы по расширению. СФТ в 2025 году тоже собирался ставить еще одну картоноделательную машину. Что сейчас с этим проектом?

— Мы действительно заложили новое строительство в Адыгее — проект «Оштен». Проект оценивается в 22 млрд руб., вместе с инфраструктурой — за 30 млрд руб. Но в нынешних условиях, когда избыток предложения усугубляется некомфортными финансовыми условиями, а доходность не обеспечивает вложенное финансирование, я лично приостановил его реализацию ориентировочно на год в части поставки основного оборудования. Так же, насколько я знаю, поступили и еще некоторые производители. Проект остается в долгосрочной стратегии развития холдинга и, безусловно, будет реализован.

— Думаете, в следующем году ситуация ухудшится?

— Несомненно, с учетом того, сколько новых машин запустилось в последнее время. И я говорю только о крупных, не считая мелких производств, на которые без слез не взглянешь. Прибавьте еще изменения экологического законодательства и рост ставок в рамках расширенной ответственности производителя (РОП). То, что сейчас предлагает правительство, создает конфликт в отрасли ЦБП из-за разных коэффициентов для ее участников. А нам в текущей непростой ситуации нужна консолидация игроков, чтобы расширять объемы потребления бумажной упаковки в конкуренции с другими видами, а не между собой.

— Но ведь правительство в этом году отказалось от планов по повышению базовых ставок РОП.

— Высокий экосбор вредит нашему сектору даже самим своим обсуждением. Но проблема не в нем, а в самом законодательстве. По последней версии, за утилизацию упаковки должен отвечать ее производитель. А я считаю, что ответственность нужно вернуть на компании, выпускающие товар в этой упаковке. Ведь именно они принимают решение, какая вообще упаковка нужна: бумажная, пластиковая и так далее, какого качества должна быть эта упаковка, для каких целей она будет использоваться. А сейчас складывается такая ситуация, когда условный маркетплейс, потребляя огромное количество картона, не несет за его утилизацию никакой ответственности, хотя зачастую использует его очень нерационально.

Регуляторы ссылаются на то, что в текущем виде систему РОП проще администрировать, так как меньше компаний, за которыми нужно следить. Но раз уж получилось создать работающую налоговую электронную систему, которой абсолютно нет разницы, сколько в ней субъектов, то и в экологической сфере этот опыт можно применить.

Плюс много вопросов вызывает методика расчетов базовых ставок. В основу берутся совершенно несоразмерные участники рынка, и считается средняя температура по больнице. Но если брать одного маленького производителя с большими затратами и одного большого — с маленькими и брать с обоих по 17 тыс. руб. за тонну используемого сырья, можно разорить всю отрасль.

— Что нужно отрасли для роста? Высокие цены?

— Чтобы выжить, производители бумажной упаковки должны будут поднимать цены. Ни о каком резком подорожании, естественно, речи не идет, но хотя бы в пределах 10% стоимость должна вырасти, чтобы отыграть издержки, ведь цены на макулатуру уже подросли. Это в конечном счете повлияло на нашу доходность.

— Как сильно на вас отражается высокая ключевая ставка?

— Все факторы влияют в совокупности. Но мы с многими компаниями согласны в том, что борьба с инфляцией, которой ЦБ объясняет высокую ставку рефинансирования, совершенно абстрактная цель. Я бы лучше боролся за повышение покупательской способности населения, и не важно, какая при этом будет инфляция. Если доходы у людей растут, значит, с экономикой все нормально. Вспомните, как мы выходили из кризисов 1998 и 2008 годов: решительным изменением курса рубля. И сейчас у нас экспортно ориентированная экономика, для которой это ключевой параметр.

— Сколько он, по-вашему, должен быть, чтобы помочь компаниям?

— Многие называют цифру в 100 руб. за доллар, а я бы сказал — 110 руб. При таком курсе даже у нас, хоть мы и не экспортно ориентированная компания, появится возможность поставлять нашу продукцию за рубеж.

— Приостановка установки новой бумагоделательной машины повлияла на ваши инвестиции в этом году? Во что еще вкладывали?

— По этому году инвестиции не снизились, мы реализовали все проекты, которые были запланированы. Существенно модернизировали все гофропроизводства, в мае запустили в Майкопе новый, «под ключ», с иголочки гофрозавод «Картонтара-2» — он находится на территории рядом с нашим действующим предприятием. Завод максимально автоматизированный, ни один рабочий не касается руками продукции, все делают промышленные роботы. Но пока этот завод только выходит на проектную мощность в 150 млн кв. м в год. Кроме того, мы провели очень серьезную реконструкцию основного корпуса бумагоделательного производства в Алексине стоимостью почти 2 млрд руб., а также сделали крупные вложения в энергетику и экологию.

— Финансирование идет за счет собственных средств или все-таки что-то привлекаете на рынке?

— Иногда немножко занимаем, но стараемся в основном за счет собственных средств. Хотя, безусловно, инвестиционные программы правильнее реализовывать за счет кредитных средств.

— Для ЛПК и ЦБП практически не осталось госсубсидий. Нужны ли они компаниям?

— У нас, когда речь идет о помощи государства, сразу спрашивают: «А сколько нам дадут?» Но на самом деле нельзя давать просто деньги, потому что это нарушает честную конкуренцию между компаниями. Нужна помощь через построение промышленной и межотраслевой политики развития сектора и развития инфраструктуры. Такие шаги сейчас проводятся, например, в секторе редкоземельных металлов: строятся не просто заводы, а целые кластеры.

— Какие виды продукции могли бы создавать игроки ЦБП в подобном кластере?

— Всегда есть ниши, куда бизнес вряд ли пойдет сам, и их надо стимулировать. Например, есть такой продукт — вискозная целлюлоза. Советский Союз традиционно был ее крупным производителем. Было множество предприятий, которые производили аналог хлопка, аналог шерсти и аналог шелка.

Вискозная целлюлоза перерабатывалась как внутри страны, так и поставлялась на экспорт. До сих пор это сверхконкурентный продукт.

Сейчас основные производства расположены в Бразилии, Индонезии, Китае, то есть там, где хорошо растет сырье. В основном это эвкалипт. И тут Россия могла бы получить существенное преимущество в качестве за счет того, что эвкалипт дает при переработке короткое волокно, а у сибирской сосны длинноволокнистая древесина. Разница между ними существенная: длина волокон может отличаться вдвое. А вискозная целлюлоза — это именно волокно. На ней выросла турецкая и китайская текстильная промышленность. Но потом мы ушли с этого рынка. Как мне кажется, просто необходимо построить хотя бы один крупный комбинат, который будет производить вискозную целлюлозу. А это минимум €2 млрд. Рискнет ли кто-то в нынешней ситуации пойти на такие затраты? Плюс остается вопрос сбыта, так как внутреннего рынка нет. А значит, если строить ЦБК под вискозную целлюлозу, следом нужно создавать производство химических волокон и текстильные фабрики. То есть всю цепочку. Ставить все это надо на востоке, в Сибири, с мощностью не менее 300 тыс. тонн в год. И только в масштабах государства можно сделать такой проект, так как помимо самого завода нужны дороги, энергетика, социальная инфраструктура.

Но если подобный кластер будет построен, то целлюлозу благодаря высокой цене можно везти куда угодно, потому что спрос огромный. Производство хлопка снижается, потому что требует огромное количество чистой воды, но везде происходит снижение водных запасов. Крупнейшие производители хлопка — Египет, Пакистан, Индия и Китай, у которых воды недостаточно. Плюс постепенно происходит засаливание почвы и в итоге площади посевов во всем мире сужаются, так что люди хочешь не хочешь начинают потреблять ткани на основе вискозной целлюлозы.

— Чем еще может помочь государство?

— Конечно, отрасли ЦБП в текущей обстановке не помешали бы субсидии на экспортные тарифы.

Но тонкость с поддержкой государства в том, что доступна она не всем. Кто быстрее добежит, кто ближе сидит — тот и получит. И это опять нарушение конкуренции.

Еще один вопрос, в котором может помочь правительство, связан с необходимыми нам товарами, которые мы получаем из Китая. Это оборудование, химия, одежда. Очень большие проблемы сохраняются с сертификацией и расчетами. Чтобы их решить, мне кажется, должны создаваться отраслевые, межотраслевые российско-китайские торговые дома, которые бы брали на себя отбор и сертификацию поставщиков из Китая, потому что качество товара очень разное. Если раньше мы закупали сетки для машин в Европе и они ходили три месяца, то китайская работает месяц, а то и две недели. И потом почти невозможно в частном порядке с каким-то китайским поставщиком разобраться по гарантиям. Но если будет торговый дом, через который канализируются поставки, то он сможет страховать эти риски.

— Собственные запчасти и машины в России нет смысла делать?

— Крупное оборудование — штучный товар, избыток которого на рынке не нужен. На сегодняшний день уже сложилось международное разделение труда. Оно логично и целесообразно. Но вот производство отдельных комплектующих, которые будут востребованы не только в одной отрасли, необходимо. Это подшипники, металлообрабатывающие станки, гидравлика, насосы и так далее. И сейчас мы видим первые ростки высокотехнологичного машиностроения в России. Пока оно в большей степени нацелено на военные нужны, но потом перейдет и в гражданскую плоскость. И это та сфера деятельности, куда бы я пошел. Есть смысл войти на небольшую долю в действующие некрупные предприятия и дать им стимул для роста.

— А в сегменте ЦБП есть планы по приобретению новых активов? Ведете уже с кем-то переговоры?

— Ну, даже если переговоры и есть, кто ж о них расскажет. Но желание купить новые активы есть, и просто огромное. Я всегда говорю, что будущее за консолидацией рынка, потому что отдельные небольшие компании не обеспечивают проведения длинной инвестиционной политики и возможности покупки качественного оборудования. Плюс в рамках вертикальной интеграции ты можешь контролировать себестоимость по всем стадиям технологического передела.

— У вас уже есть параллельный бизнес, в том числе не так давно вы купили две лаборатории по проведению высокотехнологических анализов. Как планируете развивать этот сегмент?

— Сейчас активов в этом направлении уже пять, и это мои личные проекты. Меня давно привлекала медицина, и случайно получилось, что я посмотрел на отрасль анализов. У нас там есть научные подразделения, глубокие исследования, новые решения для рынка, допустим, различные тест-системы быстрого получения результатов. Уверен, что это перспективное направление и его нужно масштабировать.

— Вы будете как-то объединять ваши медицинские активы?

— Да, в холдинг под названием «ХромоЛаб». И, я думаю, со временем получится очень крупная компания.

— А для СФТ вы рассматриваете варианты диверсификации бизнеса?

— Сейчас есть направление, которое нам буквально навязывают,— это переработка пластика, который у нас возникает в процессе заготовки макулатуры. Полимерную упаковку обычно предлагает ритейл вместе с бумажной. Так что мы на одной из площадок в Москве стали производить гранулу, которая потом идет на повторную переработку. Она уже очищенная, мытая и подготовленная для последующего использования. Я думаю, что это тоже можно будет масштабировать и расширять, и когда объем достигнет значительного уровня, можно переходить и на производство каких-то конечных продуктов. Это и бордюры разделительные, и искусственная террасная доска, и покрытие дорожное. Много чего.

— Рынок для вас непрофильный. Будете искать партнера?

— Вполне возможно. Я всю жизнь работаю с партнерами и, в общем, считаю, что это довольно полезно. Нам понадобятся технологии и опыт в новой для нас сфере плюс совместное финансирование. Мы уже даже ведем переговоры.

Интервью взяла Ольга Мордюшенко