Больше занятости, но меньше возможностей
Дефицит труда мало влияет на благополучие работников в России
Дефицит рабочей силы, усилившийся в России в последние годы, казалось бы, должен был заметно изменить положение работников, дав им больше возможностей на рынке труда. Однако академические исследования и рекрутинговая статистика показывают, что с учетом других факторов, таких как рост рабочей нагрузки, смещение занятости в массовые сегменты, ограниченные возможности профессионального роста и слабая финансовая устойчивость домохозяйств, его влияние на благополучие российских сотрудников имеет свои пределы, несмотря на улучшение формальных показателей занятости и безработицы.
Фото: Shutterstock Premier / Fotodom
Фото: Shutterstock Premier / Fotodom
Устойчивый дефицит труда
Новое исследование «Благополучие работников в трудодефицитной экономике», подготовленное Ириной Соболевой и Эдуардом Соболевым из Института экономики РАН (ИЭ РАН) на базе данных Росстата и опросов предприятий, фиксирует долгосрочный сдвиг: дефицит рабочей силы стал устойчивой характеристикой экономики России. Доля предприятий, испытывающих нехватку работников, выросла с 6% в 2019 году до 37% в 2024-м. При этом численность трудоспособного населения за эти годы существенно не снизилась, а, по расчетам авторов, численность потенциальной рабочей силы («те, кто хотел бы работать, но не ищет работу») сократилась более чем вдвое — с 1,6 млн человек до 772 тыс. человек. Резерв вовлечения новых работников сузился, и их дефицит определяется уже не демографией, а дисбалансом между спросом на труд и возможностями его предложения.
О том, что дефицит труда в России — структурная проблема, эксперты рассуждают уже несколько лет. Игорь Поляков из Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) еще в декабре 2023 года подчеркивал, что дефицит труда приобрел черты «кадрового голода», а не временной напряженности, объясняя это сокращением доступного резерва работников и растущим спросом на труд со стороны предприятий. А заместитель директора Центра трудовых исследований ВШЭ Ростислав Капелюшников в апреле 2024 года отмечал, что российский рынок труда «перешел в режим ограниченного предложения рабочей силы» и что этот режим может сохраняться долгие годы.
В актуальном ноябрьском мониторинге макроэкономической ситуации ЦМАКП все так же подчеркивается, что рынок труда находится в состоянии устойчивого напряжения: безработица держится у минимальных значений, а кадровый фактор становится одним из ограничений для роста выпуска. Это означает, что компенсировать дефицит труда становится все сложнее и нагрузка перераспределяется на уже занятых работников.
В то же время обзор HeadHunter за октябрь 2025 года показывает, что среднее число активных вакансий за год к октябрю 2025-го снизилось, тогда как число активных резюме выросло; hh.индекс (отношение числа резюме к числу вакансий) достиг 7,3 — максимального значения за весь период с начала 2023 года. В интерпретации hh.ru это уровень, соответствующий «умеренной конкуренции» за рабочие места: дефицит соискателей сменился состоянием, где соотношение спроса и предложения стало более сбалансированным, но не перешло в «рынок работодателя». Так, формальный кадровый дефицит на макроуровне не исключает усиления конкуренции в отдельных группах и сегментах.
Формализация рабочих отношений
Структурный дефицит труда изменяет поведение работодателей. По данным ИЭ РАН, доля работников с письменным трудовым договором в 2024 году достигла 96,2% — максимального значения за весь период наблюдений. Доля устных договоренностей сократилась до 1,8% — минимального значения за то же время. Так рынок труда движется в сторону большей контрактной определенности. Неформальные формы занятости сокращаются, прежде всего в низкооплачиваемых сегментах и на небольших предприятиях.
Исследование показывает, что расширение формальной занятости сочетается с ростом занятости в массовых секторах и сдвигом структуры рабочих мест в сторону позиций, где требования к квалификации ниже, а возможности профессионального роста ограниченны. Одновременно увеличивается доля работников, занятых не по специальности. Это один из ключевых сдвигов. Совпадение профессионального профиля и занимаемой должности все чаще уступает место стратегиям, при которых работники выбирают стабильность занятости и текущий уровень оплаты, даже если работа не соответствует их квалификации. Эту тенденцию подтверждал и глава Центра трудовых исследований ВШЭ Владимир Гимпельсон, подчеркивая, что предприятия компенсируют нехватку работников не через расширение найма, а через «увеличение часов и интенсификацию труда».
Для благополучия работников такая структура означает более устойчивый формальный статус (контракт, стаж, социальные гарантии), но необязательно более высокое качество рабочего места. Смещение занятости в массовые сегменты снижает вероятность роста доходов за счет карьеры и усиливает зависимость благополучия от текущей конъюнктуры конкретного сектора.
Исследователи из ИЭ РАН подчеркивают, что даже в условиях повышения формальной стабильности занятости остаются нерешенными вопросы организации труда, интенсивности рабочей недели и возможностей профессионального развития. Эти параметры оказываются важнее для долговременного благополучия работников, чем сам факт наличия контракта.
Зарплата и реальные доходы работников
За период 2018–2024 годов, по данным ИЭ РАН, средняя номинальная заработная плата в российской экономике выросла почти вдвое: с 43,7 тыс. до 89,1 тыс. руб. Этот рост связан с усилением спроса на труд в условиях дефицита рабочей силы. Однако исследование показывает, что повышение номинальных зарплат не сопровождалось сопоставимым ростом производительности труда и реальных доходов.
Рост заработной платы во многом объясняется вынужденной реакцией работодателей на кадровый дефицит, а не улучшением эффективности производства. Эксперт ЦМАКП Дмитрий Белоусов также соглашается, что рост номинальных зарплат — «это реакция на дефицит труда, а не отражение повышения производительности». В результате, несмотря на увеличение доходов от занятости, труд остается относительно дешевым, а доходы от работы далеко не всегда обеспечивают социально приемлемый уровень жизни. В ИЭ РАН заключают: доходы от занятости в значительной части случаев не позволяют выйти из зоны финансовой уязвимости, особенно для работников с низкими и средними доходами.
По данным исследования, коэффициент Джини по заработной плате снизился с 0,456 в 2005 году до 0,404 в 2023 году, разрыв между средними заработками 10% наиболее и 10% наименее обеспеченных работников уменьшился. При этом разрыв между высокооплачиваемыми и низкооплачиваемыми позициями остается значительным — порядка 3,67 раза. То есть неравенство по формальным индикаторам сократилось, но структура распределения заработков остается асимметричной. Различия между группами работников и секторами экономики сохраняют давление на благополучие тех, кто занят в низкооплачиваемых сегментах.
Обзор HeadHunter за октябрь 2025 года дополняет эту картину. В материалах hh.ru подчеркивается, что трудоспособное население становится дефицитным ресурсом и что привлечение кандидатов происходит «по рыночной цене», однако общий уровень конкуренции и динамика вакансий показывают, что возможности повышения доходов сильно зависят от конкретной отрасли и региона. Региональная дифференциация сохраняется высокой. Данные HeadHunter показывают, что зарплаты в Москве и Санкт-Петербурге растут существенно быстрее, чем в большинстве регионов.
На этом фоне ИЭ РАН фиксирует рост субъективной удовлетворенности уровнем заработной платы — с 38,9% в 2018 году до 61,3% в 2014 году довольных за период наблюдений. Но этот показатель не совпадает с данными о финансовой устойчивости домохозяйств. Авторы исследования фиксируют, что более трети домохозяйств по-прежнему не способны покрыть даже внезапные и базовые расходы. Удовлетворенность растет относительно предыдущего периода, а не относительно объективных стандартов благополучия.
В работе заключается, что, несмотря на рост доходов от занятости и формальное улучшение показателей, труд остается относительно дешевым, а доходы от работы во многих случаях не обеспечивают социально приемлемого уровня жизни. Это напрямую отражается на устойчивости домохозяйств: отсутствие финансовых резервов делает работников зависимыми от текущих условий занятости, снижает их способность менять работу, переучиваться или выдерживать периоды временной потери дохода.
Октябрьский обзор HeadHunter фиксирует повышение зарплатных ожиданий работников, особенно в крупных городах, и связывает это с общей динамикой рынка труда и ростом стоимости жизни. Однако медианные предложения по зарплате растут более умеренными темпами, чем ожидания. Это усиливает разрыв между тем уровнем доходов, который домохозяйства считают достаточным для устойчивой жизни, и тем, который рынок труда готов обеспечить в текущих условиях.
Мониторинг ЦМАКП, в свою очередь, показывает, что обязательные расходы домохозяйств — на продукты, услуги, ЖКУ, транспорт — растут быстрее доходов. Исследование же SuperJob в 2025 году показывает, что желаемый уровень дохода, который работники считают достаточным для «комфортной жизни», превышает 250 тыс. руб. Средняя номинальная зарплата составляет около 90 тыс. руб. Разрыв огромен и отражает рост стоимости жизни.
Отдельное значение имеет доля труда в ВВП. По данным ИЭ РАН и международной статистики, она составляет 44–45%, тогда как в странах OECD — в среднем около 55%, а в Скандинавии — 57–60%. Это означает, что работники в России получают меньшую долю создаваемой стоимости, чем работники развитых экономик, что ограничивает потенциал устойчивого роста доходов.
Еще одно отличие — в структуре расходов домохозяйств. В большинстве развитых стран значительную часть затрат покрывает социальная инфраструктура: транспорт, здравоохранение, образование. В России такие расходы ложатся на бюджет семьи, что делает рост реального благополучия более чувствительным к уровню доходов.
Интенсивность труда и квалификация
Одним из наиболее жестких ограничителей благополучия работников исследование ИЭ РАН считает рост нагрузки и фактической продолжительности рабочей недели. По данным Росстата, которые приводятся в статье, средняя продолжительность фактически отработанного времени в России в 2023–2024 годах достигла рекордного значения — 38,2 часа в неделю. Это максимальный показатель за весь период наблюдений в исследовании.
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Авторы отмечают, что падение нагрузки в 2020 году на фоне пандемии уже на следующий год было полностью компенсировано, а затем продолжилось дальнейшее увеличение рабочей недели. Эта динамика резко расходится с трендом развитых стран, где фактически отрабатываемое время находится в интервале 34–36 часов (по данным ОЭСР, в Нидерландах — около 30 часов, в Германии — 34) и проводятся целенаправленные стратегии по дальнейшему сокращению рабочего времени. По этому параметру российская экономика сближается с развивающимися странами, где долгие рабочие недели являются нормой.
В ИЭ РАН убеждены, что увеличение длительности рабочего времени можно рассматривать как косвенный индикатор негативного влияния кадрового дефицита на работающих. Рост выпуска обеспечивается не за счет расширения занятости и повышения производительности, а за счет интенсификации труда уже занятых работников. Это означает, что даже при формальном укреплении занятости благополучие работников ограничивается высокой нагрузкой, дефицитом времени для восстановления и снижением возможностей для профессионального развития. Переработки в развитых странах, заметим, контролируются механизмами защиты труда.
ЦМАКП в актуальном макромониторинге указывает, что предприятия не имеют возможности сокращать нагрузку без изменения производственных процессов. Переработки в ряде отраслей становятся нормой и формируют устойчивую часть модели рынка труда. Корпоративная статистика HeadHunter также показывает, что в ряде массовых сегментов нагрузка увеличивается без соответствующего роста зарплат. Это отражается в структуре вакансий. Многие компании предлагают расширенные графики и дополнительные смены, связанные с нехваткой кадров.
Исследование ИЭ РАН фиксирует и еще один важный сдвиг: растет доля работников, занятых не по специальности, а требования к квалификации в ряде массовых сегментов снижаются. С точки зрения благополучия это означает, что квалификация перестает выполнять свою защитную функцию. Работа вне профессионального профиля чаще связана с меньшей устойчивостью занятости и ограниченным потенциалом роста доходов.
Авторы исследования подчеркивают, что ключевым фактором благополучия работников остается не просто наличие рабочего места, а его соответствие квалификации и возможности развития. В условиях дефицита рабочей силы предприятия используют упрощенные механизмы адаптации: перераспределяют функции, расширяют зоны ответственности, нанимают сотрудников с большей «гибкостью» по требованиям, но реже инвестируют в повышение квалификации. В результате значительная часть работников оказывается в ситуациях, где они формально заняты и получают более высокую, чем раньше, зарплату, но не имеют понятной траектории профессионального роста.
Владимир Гимпельсон и Дмитрий Белоусов также признавали, что Россия сталкивается не только с количественным, но и с качественным дефицитом труда. Компании все чаще снижают требования к квалификации, стремясь закрыть вакансии быстрее, а не инвестировать в развитие навыков.