Бесславные мстители
В Красноярске показали премьеру «Дубровского»
В Красноярском ТЮЗе выпустили масштабный спектакль «Дубровский». В версии главного режиссера театра Мурата Абулкатинова пушкинский герой стал не столько русским Робин Гудом, сколько русским Гамлетом, считает побывавшая на премьере Марина Шимадина.
Перед сценой время от времени опускается железная решетка — это то клетка с медведем, то метафорическая стена,
разделяющая влюбленных
Фото: Красноярский ТЮЗ
Перед сценой время от времени опускается железная решетка — это то клетка с медведем, то метафорическая стена,
разделяющая влюбленных
Фото: Красноярский ТЮЗ
Красноярский ТЮЗ — один из лучших в стране театров, работающих для детей, подростков и взрослых, фантастические спектакли-феерии его бывшего художественного руководителя Романа Феодори и художника Даниила Ахмедова не раз становились номинантами и лауреатами премии «Золотая маска». Ученик Сергея Женовача Мурат Абулкатинов выпустил здесь уже две работы: камерную скандинавскую притчу про смерть «Поход в Угри-Ла-Брек» и стильного «Евгения Онегина» на большой сцене, получившего Гран-при фестиваля театрального искусства для детей «Арлекин». После этого успеха в 2024 году он был назначен главным режиссером театра.
«Дубровский» его первая премьера в новом статусе и потому воспринимается если не творческим манифестом, то программной заявкой, определяющей вектор развития театра.
Впрочем, для самого Мурата Абулкатинова это скорее продолжение размышлений, начатых в других постановках. Его режиссерский почерк узнается сразу же — лиричный и меланхоличный. Актеры произносят текст нарочито медленно, словно накапливают энергию, чтобы потом выплеснуть ее в экспрессивном танце. Классический сюжет режиссер не столько осовременивает или интерпретирует, сколько отстраняет, очищает от исторического и бытового контекста. Постоянный соавтор режиссера художник Софья Шнырева выстраивает вневременное условное пространство из грубых досок, меж которых иногда пробивается неземной свет (художник по свету Евгений Ганзбург). Метафизическое пепелище русской жизни с ее вечными заборами и частоколами, где пол засыпан золой от пожара. Для полноты картины перед сценой еще иногда опускается железная решетка — это и клетка с медведем, которого изображают, наваливая на одного из артистов множество шуб, и метафорическая стена, разделяющая влюбленных.
Но характер царящего тут зла не столько социальный, сколько инфернальный. Помещик Троекуров Вячеслава Ферапонтова — заносчивый, своенравный деспот, но не единственный антигерой. Короля тут играет свита: его приближенные выглядят шайкой нечисти, их передергивает и корежит от одного упоминания Дубровского как черта от ладана. Мистический вайб нагнетают и стол с оплывшими свечами, словно для какого-то ритуала, и тревожная музыка Симоны Маркевич, и костюмы в строгой черно-белой гамме. Собак из псарни Троекурова артистки в бальных платьях изображают, надевая черные маски и намордники. Даже безобидная соседка Глобова (Екатерина Кузюкова) выглядит роковой «пиковой дамой», а стряпчий Шабашкин (Александр Князь) — мелким бесом из табакерки.
В этом серпентарии любовь чистой душою Маши (Ксения Шарыпова) и романтического Дубровского (Артем Цикало) закономерна и обречена. Лирические сцены их тайных встреч на чердаке осенены светом спускающейся хрустальной люстры, которая стала уже фирменной деталью постановок Абулкатинова. А тоскующую в одиночестве героиню засыпает снегом, будто подвенечной фатой. Куда в самом деле без снега в русской классике?!
Интересно, что инсценировка Дмитрия Богославского начинается с середины истории, где Дубровский уже ушел в леса, и строится как серия флешбэков.
Герой мучительно размышляет: «Как я оказался в этой точке?» Все начиналось с благородных мыслей о мщении за бесчестие и смерть отца, о возмездии, которое должно свершиться на этом свете, а не на небесах. А обернулось «русским бунтом, бессмысленным и беспощадным», как напишет Пушкин уже позже, в «Капитанской дочке». Обернулось поджогом родного дома и страшной смертью в огне пусть не лучших, но все же людей. Эту сцену в спектакле решают условно — артисты обмазывают голые торсы золой,— что не отменяет ужаса происходящего.
Размышлять о справедливости и милосердии Мурат Абулкатинов начал еще в «Буре» Шекспира, поставленной им в «СамАрте»: там волшебник Просперо обнаруживает, что месть брату, отнявшему у него трон, не так сладка, как ему казалось во все годы заточения на необитаемом острове. Но еще более явные переклички возникают с «Гамлетом», которого режиссер в прошлом сезоне выпустил в Театре на Таганке. Принц датский в его версии отказывается мстить и убивать, не позволяет втянуть себя в замкнутый круг кровавой вражды, борьбы за власть, которая ему кажется бандитскими разборками. Дубровский, наоборот, поначалу исповедует архаичный принцип «око за око», но скоро понимает, что эта дорога ведет в тупик, что насилие и смерть не оставляют места для жизни и любви. А главной героиней спектакля внезапно оказывается Маша: она жертвует собой и соглашается выйти за старого князя (Анатолий Кобельков), чтобы спасти любимого от преследования. Знаменитой сцены с нападением на свадебный кортеж, породившей мем «Спокойно, Маша, я Дубровский», в постановке нет вовсе, хотя в анонсах обещали бойню в духе Тарантино. Так что определение «разбойничий роман» не вполне подходит. Скорее это готический триллер — жанр, популярный у подростков, которые обожают все мрачное и роковое. Так что премьера Красноярского ТЮЗа наверняка найдет свою целевую аудиторию и, возможно, даже заставит кого-то прочитать «Дубровского».