Выживут только здоровые
Как относились к детской смертности в дворянских семьях
20 ноября отмечается Всемирный день ребенка. “Ъ” изучил, как в дворянских семьях относились к гигиене, питанию и содержанию детей, и понял, что у благородных младенцев привилегией было совсем немного.
Кристина Робертсон. «Дети с попугаем», 1850
Фото: Christina Robertson / Государственный Эрмитаж РФ
Кристина Робертсон. «Дети с попугаем», 1850
Фото: Christina Robertson / Государственный Эрмитаж РФ
На протяжении XVIII-го и большей части XIX веков детей в дворянской семье воспринимали как дополнение к миру взрослых и потому держали в строгости. Дворянки рожали много, но доживали до зрелого возраста далеко не все. Очень высока была детская смертность не только в рядовом дворянстве, но и императорских семьях. Из 12 детей, родившихся в двух браках у Петра I, дожили до сколько-нибудь зрелых лет двое: Алексей Петрович и Елизавета Петровна, а из 11 детей Павла I, также женатого дважды, перешагнули двадцатилетний рубеж шестеро.
Поэт Яков Полонский вспоминал: «У бабушки моей было восемнадцать человек детей, но большая часть из них умерла от оспы». Частые похороны младенцев воспринимались философски, с христианской покорностью: «Бог дал — Бог и взял». «Родители, особенно матери, печалились какое-то время, но недолго — до следующей беременности»,— пишет историк Вера Бокова в книге «Отроку благочестие блюсти…» Сегодня, читая мемуары, изнеженный современник вздрогнет от гигиенических привычек, бытовавших в дворянских домах.
Спеленать и зарыдать
Екатерина II начала попытки внедрения идей французских просветителей и заставляла столичное дворянство знакомиться с трудами Руссо. «Не допускать, чтобы всякий человек целовал младенца, обучать их всему играючи и, сколько возможно, без принуждения»,— мудро рекомендовал читателям в 1766 году личный секретарь императрицы Екатерины II, президент Императорской Академии художеств Иван Бецкой в труде «Как содержать детей».
Советы просвещенных мужей подчас звучали революционно, например самостоятельно кормить грудью младенца. Дворянки грудью не кормили. Как это делать светской даме, занятой на балах? Некоторые образованные и передовые дамы, согласившись с идей Николая Карамзина о том, что «молоко нежных родительниц есть для детей и лучшая пища, и лучшее лекарство», принимались кормить детей самостоятельно. Но это решение было скорее способом упрочить свою репутацию мыслящей женщины и матери, нежели заботой о ребенке.
Пока ученые мужи ломали голову над кормлением младенцев, их судьбы порой зависели от симпатий бабушек.
Роль взрослых женщин в российской дворянской семье очень важна, объясняет доктор исторических наук, заведующая кафедрой истории России ЛГУ им. А. С. Пушкина Валентина Веременко. Они были экономически весьма свободны, потому контролировали семьи своих взрослых детей. Бабушка выбирала любимчика из многочисленных внуков. Этот ребенок получал в семье исключительные права.
Свой любимец был и у Екатерины II. В 1777 году у нее родился внук — будущий Александр I. Отношения с сыном — Павлом I — у государыни не сложились, а вот внука она возлюбила, активно участвовала в его воспитании и сочинила нравоучительный опус «Бабушкина азбука великому князю Александру». Именно венценосная бабушка придумала младенческий комбинезон, как пишут историки Наталья Пушкарева и Наталья Мицюк в статье «Моя гениальная находка».
Впрочем, в конце XVIII века этот вид детской одежды в широкое употребление не вошел и еще долгое время был непопулярным и безымянным. А жаль. Ведь Екатерина приказывала шить детскую одежду так, «чтобы ни один шовчик не касался тела ребенка и не причинял ему неудобства». Она, конечно, была новатором, потому поддерживала идею свободного пеленания в отличие от привычного тугого. В XVIII веке и в крестьянской избе, и в царском дворце привычным способом укрывания детских тел были пеленки.
Меж тем в Европе и США с конца XVIII-го и до начала XX века использование пеленок и свивальников прекратилось, в России же об этом заговорили детские врачи не ранее 1870-х. До этого времени младенцев туго пеленали, чтобы не двигался, вытянутый в струнку, и это продолжалось до полугода.
У Льва Толстого и его жены Софьи родились 13 детей, выжили 8, и для того времени это неплохая статистика. На фото слева направо Илья, Лев, Татьяна и Сергей Толстые, 1870 год
Фото: РИА Новости
У Льва Толстого и его жены Софьи родились 13 детей, выжили 8, и для того времени это неплохая статистика. На фото слева направо Илья, Лев, Татьяна и Сергей Толстые, 1870 год
Фото: РИА Новости
О страданиях пеленания помнил и Лев Толстой, родившийся в 1828 году: «Вот первые мои воспоминания. Я связан, мне хочется выпростать руки, и я не могу этого сделать. Я кричу и плачу». Мемуаристка Елизавета Водовозова в книге «На заре жизни», вспоминая быт мелкопоместного дворянства конца 40-х — 50-х годов XIX века, объясняла опасность тугого пеленания, через которое прошла сама: «Такое положение мешало правильному кровообращению и пищеварению. К тому же постоянное трение пеленок о нежную кожу дитяти производило обильную испарину, которая заставляла ребенка легко схватывать простуду, как только его распеленывали».
Корыто и горшок
В конце XVIII — начале XIX века младенца купали через десять дней после рождения, до этого обтирали тряпочкой. С годами эта практика изменилась. Даже к началу ХХ века только 13% квартир столицы были оборудованы ванными. Это не смущало квартиронанимателей, которые стремились организовать место для мытья. Если в квартирах не было ванных комнат, приходилось самостоятельно приобретать либо ванну с подогревателем, либо простую ванну, которую заполняли горячей водой.
«Детская же ванна сопровождала ребенка с момента рождения. Первую ванну или обтирание новорожденного полагалось делать практически сразу после его появления на свет. В дальнейшем специализированные пособия рекомендовали купать младенца ежедневно»,— пишет госпожа Веременко.
Дети в жаркий день охлаждаются в ванне, США, 1919
Фото: Topical Press Agency / Getty Images
Дети в жаркий день охлаждаются в ванне, США, 1919
Фото: Topical Press Agency / Getty Images
Во второй половине XIX — начале ХХ века в столичных квартирах стали появляться ватерклозеты. Однако дети преимущественно в ночное время справляли нужду в горшки. Как рассказывает Валентина Веременко в статье «Туалет и ванна: гигиена тела в городских дворянско-интеллигентских семьях России во второй половине XIX — начале ХХ в.», трудно определить, в каком возрасте ребенка переводили с индивидуального горшка в общую уборную. Гигиенисты советовали отказаться от глиняных и фарфоровых изделий в пользу оловянных, медных, а при возможности — серебряных. Особо подчеркивалась важность «заботливо следить за тем, чтобы горшки, назначенные для детей, не употреблялись бы другими лицами».
Как крепостные
«Дети не бывали при родителях неотлучно, как теперь, и не смели прийти, когда вздумается, а приходили поутру поздороваться, к обеду, к чаю и к ужину или когда позовут за чем-нибудь…. Мы наших родителей боялись, любили и почитали»,— так мемуарист Дмитрий Благово в книге «Рассказы бабушки…» передал воспоминания своей бабки дворянки Елизаветы Петровны Яньковой о второй половине XVIII века.
Граф Владимир Соллогуб родился в 1813 году в аристократической семье, детство в которой вспоминал так: «Нас водили здороваться и прощаться, благодарить за обед, причем мы целовали руки родителей, держались почтительно и никогда не смели говорить "ты" ни отцу, ни матери. В то время любви к детям не пересаливали. Они держались в духе подобострастья, чуть ли не крепостного права».
Дворянские дети своих родителей не видели, особенно отца.
Когда ребенок вырастал из свивальника, следом за нянькой попадал в людскую, там его ждало новое испытание на живучесть.
Мог, например, наесться грязных овощей и подхватить дизентерию. К рациону отпрысков дворяне-родители относились без придыхания. Например, мать Елизаветы Водовозовой горшки с испорченным вареньем или маринадом отдавала детям. Лет в шесть-семь с появлением гувернантки отпрыска начинали социализировать, и раз в день ребенок со своей наставницей спускался к маменьке целовать ручку. К 12 годам ребенка начинают пускать в комнаты к взрослым.
Отношение к детям как к маленьким взрослым отражалось и в манере их изображения. Миссис Фрик с дочерью Мэри, 1674, Массачусетс
Фото: Неизвестный художник / Музей искусств в Уорчестере (США
Отношение к детям как к маленьким взрослым отражалось и в манере их изображения. Миссис Фрик с дочерью Мэри, 1674, Массачусетс
Фото: Неизвестный художник / Музей искусств в Уорчестере (США
«Для большинства дворянских семей общения с детьми у родителей практически нет,— говорит Валентина Веременко.— Родители отправляли отпрысков, чтобы не мешали, на верхние этажи, приставив к ним крепостных крестьянок, которые занимались детьми так, как считали правильным. В няньки брали женщин 32–40 лет, имеющих собственных взрослых детей. То, что дети этой женщины выжили при высокой смертности, поднимало педагогический потенциал их матери в глазах барыни. А для крестьянки главное, чтобы ребенок был сыт и в тепле.
Поэтому в комнатах дворянских детей всегда топится печка, душно, ребенок бесконечно ест, а гулять выходит только в теплое время. Действия нянек никто не контролировал, потому они, желая тишины и покоя, пытались унять ребенка маковыми зернами и алкоголем. Чтобы ребенок молчал, кормилицы давали ему зажеванный хлебный мякиш».
Елизавета Водовозова вспоминала: «Главное педагогическое правило, которым руководились как в семьях высших классов общества, так и в низших дворянских, состояло в том, что на все лучшее в доме — на удобную комнату, на более спокойное место в экипаже, на более вкусный кусок — могли претендовать лишь сильнейшие, то есть родители и старшие. Дети были такими же бесправными существами, как и крепостные… Можно было удивляться тому, что из нашей громадной семьи умерло лишь четверо детей в первые годы своей жизни, и только холера сразу сократила число ее членов более чем наполовину; в других же помещичьих семьях множество детей умирало и без холеры».
Перина и холод
Многие дворяне задумывались о необходимости физического воспитания, правда, не обходилось без перегибов и грубой муштры. Мемуаристка Анна Лабзина, воспитанная в середине XVIII века экзальтированной матерью-вдовой, вспоминала материнское воспитание: «Тело мое укрепляла суровой пищей и держала на воздухе, не глядя ни на какую погоду; шубы зимой у меня не было; на ногах, кроме нитных чулок и башмаков, ничего не имела; в самые жестокие морозы посылала гулять пешком, а тепло мое все было в байковом капоте. Ежели от снегу промокнут ноги, то не приказывала снимать и переменять чулки: на ногах и высохнут. Летом будили меня тогда, когда чуть начинает показываться солнце, и водили купать на реку. Пришедши домой, давали мне завтрак, состоящий из горячего молока и черного хлеба; чаю мы не знали… Мать моя давала нам довольно времени для игры летом и приучала нас к беганью».
Молодые люди упражняются в фехтовании, 1763
Фото: Еngraving by Hall after I. Gruyn / Wellcome Library, London
Молодые люди упражняются в фехтовании, 1763
Фото: Еngraving by Hall after I. Gruyn / Wellcome Library, London
Впрочем, мемуары сохранили и более безопасные для здоровья гигиенические примеры воспитания юных дворян. С начала XIX века мальчиков в дворянских семьях обучали гимнастике, фехтованию, верховой езде, плаванию, танцам и охоте. Длительные прогулки на свежем воздухе при любой погоде и подвижные игры, по замыслу бонн и гувернеров, тоже способствовали закалке и развитию растущего организма.
Государственный деятель Российской империи коллекционер Филипп Вигель в мемуарах пишет, что отец князей Голицыных «заботился о физическом образовании детей: ему желалось их всех видеть молодцами… Молодые князья были искусны во всех гимнастических упражнениях: они шибко бегали, высоко лазили, славно катались на коньках, мастерски перепрыгивали через рвы; смотря по возрасту, у каждого из них были разных величин свайки, и они тешились ими между собою или дворовыми людьми; зимою и летом каждое утро обливали их холодною водою».
Как объясняет Валентина Веременко, в первой половине XIX века существовали две никак не связанные педагогические системы — патриархальная и прогрессивная.
Если патриархальная система подразумевала изнеженность на перине, духоту и обильное кормление, то суть второй модели — спартанская закалка.
Этой модели придерживалась небольшая группа очень прогрессивных образованных столичных дам, которые хотели привнести в свою жизнь европейские веяния. Они нанимали своему чаду английскую бонну и не вмешивались в воспитательный процесс.
Иногда эти взаимоисключающие радикальные системы соединялись в одном доме: до пяти лет дите пухло на перине с нянькой, после чего его отдавали гувернантке, которая начинала судорожно ломать привычный уклад. Именно такой педагогический слом случился в семье Толстых, о чем вспоминала дочь писателя Татьяна Сухотина-Толстая, рассказывая о собственном детстве в 1860-х. Татьяну и ее братьев в раннем детстве воспитывала ласковая няня, которую сменила девятнадцатилетняя англичанка Ханна, дочь садовника. Толстой находил, что самая лучшая литература, особенно детская, это английская. Ханна не говорила по-русски, маленькая Таня на родном языке едва умела изъясняться.
Сухотина вспоминала, как ее английская гувернантка занялась гигиеной маленьких Толстых. Ханна организовала ежедневные ванны для всех детей. Потом прогрессивная девушка заказала щетки для мытья полов из Англии и сама мыла ими пол в детской. «Из Англии же она выписала нам коньки, на которых выучила нас кататься. Коньки в то время были деревянные, и только самое лезвие и винт, который ввинчивался в каблук сапога, были стальные. Сквозь деревянный станок конька пропускались ремни, которые в двух местах стягивали ногу»,— вспоминала Татьяна Львовна. Ее знаменитый занятой отец занимался с детьми шведской гимнастикой.
Семья на катке, Германия, около 1900-го
Фото: General Photographic Agency / Getty Images
Семья на катке, Германия, около 1900-го
Фото: General Photographic Agency / Getty Images
Неестественный отбор
Во второй половине XIX века отечественные врачи, общественные деятели заговорили о гигиене как способе предотвращении болезней, прежде всего детских, предлагая рекомендации по питанию, купанию, лечению детей преимущественно младенческого возраста. В XIX — начале XX века в понятие «гигиена» стали включать все, что способствовало поддержанию здоровья детей в каждой из сфер их жизни.
Не только детские болезни убивали маленьких дворян, но и неумелость их родителей. Валентина Веременко в статье «Уход за детьми раннего возраста в дворянских семьях России во второй половине XIX — начале ХХ в.» пишет о том, как горе-родители по невежеству гробили своих детей. В качестве примера выступает семья известного общественного деятеля Николая Ивановича Второва и его супруги Надежды Аполлоновны, где в почете были педагогические и общественно-политические концепции французских просветителей.
Николай Богданов-Бельский. «Дети за пианино», 1918
Фото: Николай Богданов-Бельский / Государственная Третьяковская галерея
Николай Богданов-Бельский. «Дети за пианино», 1918
Фото: Николай Богданов-Бельский / Государственная Третьяковская галерея
В середине 40-х годов XIX века у них родился первенец Владимир, после чего супруги принялись на практике реализовать свое ответственное родительство. Кормить ребенка должна была сама мать, она же совместно с бабушкой и под контролем врача (ребенок родился в Петербурге) должна была ухаживать за младенцем. Первые сутки ребенка не прикладывали к груди и кормили подсахаренной водой. Сил и времени вести родительский дневник у матери не нашлось, это делал отец. Прогрессивная мать не справилась с хлопотами о малыше — на третьей недели жизни Володи в доме появилась няня. Но и это не спасло бедного мальчика. Он умер шестимесячным, после того как родители отвезли его в Воспитательный дом на прививку от оспы.
Причина гибели ребенка не в прививке, а в том, что у него не развился иммунитет (до пяти месяцев с малышом не гуляли, нерегулярно купали), потому, попав в большое скопление народа, его слабый организм не выдержал.
В младенчестве умерли и два последующих сына. Из девяти детей в семье Второвых до окончания школы дожили трое. Один из сыновей Второвых умер от заворота кишок в результате того, что простуженному младенцу было прописано малиновое варенье. «Характерно, что в своем дневнике отец берет всю ответственность на себя — он не понял доктора и вместо чайной ложки "лекарства" дал ребенку столовую. А в семье детского врача и педагога Я. М. Симоновича одна из дочерей в двухмесячном возрасте заболела черной оспой, полученной через термометр. Отец дал его оспенному больному, после чего градусник (без дезинфекции!) продолжал использоваться в семье около двух лет, пока не передал свою инфекцию еще не привитому младенцу»,— пишет Валентина Веременко.
Мама вместо няньки
В первой половине XIX веке дворянки рожали столько, сколько могли. После отмены крепостного права в 1861-м дворянские семьи обеднели, а значит, не могли нанять кормилицу, своих крепостных больше не имели. Произошел слом мировоззрения. Матери стали включаться в воспитание и уход за своими детьми, приставляя к ребенку в качестве няньки прислугу. Развитие медицинских знаний и деятельность врачей сыграли свою роль в массовом отказе дворянок от кормилиц, произошедшем в последней трети XIX — начале ХХ века.
Иван Горохов. «Дети за чтением», 1900
Фото: Иван Горохов / Wikimedia
Иван Горохов. «Дети за чтением», 1900
Фото: Иван Горохов / Wikimedia
Как пишет Валентина Веременко, в эти годы в российском обществе широко обсуждалась эпидемия сифилиса, охватившая русскую деревню. Потому благородные дамы принялись искать кормилицу либо в приюте, либо начинали сами кормить и меньше рожать. Если же мать по состоянию здоровья не могла кормить ребенка, прибегали к искусственному вскармливанию стерилизованным коровьим молоком, а с 1890-х — «смесью доктора Нестле», что роднит наших предков с современными родителями.
В конце XIX века среди отечественных врачей утвердился европейский подход к уходу за младенцами: сон в прохладной, хорошо проветренной спальне, отказ от портьер и вообще от всего «лишнего, где могла бы собираться пыль».
У привилегированного сословия появилась ответственность за своих детей, они задумывались, скольких детей смогут не просто прокормить, но и дать образование. Родители вели дневники, в которых фиксировали изменения роста, веса своего чада, болезни. Если в крестьянских семьях в конце XIX века отношение к детской смертности были прежним — спокойным, как к обычному явлению, то в дворянской среде в это время болезнь ребенка — катастрофа, потому как его жизнь ценна. А сама мать-дворянка перестала восприниматься в детской недосягаемым идолом, активно участвуя в жизни своих отпрысков.
«Мы видели отца реже матери, но встреча с ним или его приход в детскую всегда было для нас событием»,— вспоминала Татьяна Сухотина-Толстая. Ее брат Илья Львович, вспоминая детство, главным человеком в доме назвал мать — Софью Андреевну, которая руководила не только обедами, воспитанием детей, но и контролировала исполнение ими гигиенических правил: «Она отпускает нас гулять, она всегда кормит грудью какого-нибудь маленького, и она целый день торопливыми шагами бегает по дому. С ней можно капризничать, хотя иногда она бывает сердита и наказывает. Она все знает лучше всех людей. Знает, что надо каждый день умываться, за обедом надо есть суп… и если она сказала, что нельзя идти гулять, потому что сейчас пойдет дождь, то это уж наверное так будет и надо ее слушаться. Когда я кашляю, она дает мне лакрицу или капли "Датского короля", и я поэтому очень люблю кашлять».