Титул известнейшей камерной певицы мира добывается по-разному. Было бы странно, если бы меццо-сопрано Бернарда Финк (одна из тех, кто этот титул теперь носит со всей уверенностью) и тут не проявила неординарности. Необычно, для начала, уже само происхождение певицы: она по рождению аргентинка, однако с австрийско-словенскими корнями. В Аргентине же она и училась, но в конце 1980-х переехала в Европу, где поначалу ее восприняли как очень нужную на тот момент, образцово-показательную "барочную" певицу. И то сказать, для баховско-генделевского репертуара, который как раз тогда начали записывать с исступленной частотой, голос ее подходил отменно, что могут засвидетельствовать обладатели ее многочисленных записей той поры. Этот голос с равной колоритностью звучит, что в контральтовой тесситуре (тут можно вспомнить ее Корнелию в "Юлии Цезаре" Генделя или глюковского Орфея), что в более легком и подвижном меццо-сопрановом диапазоне (тут лучшим примером выглядит ее Дорабелла в "Cosi Fan Tutte" Моцарта).
Как ни странно, оперную стезю Бернарда Финк вскоре оставила, именно к тому моменту, когда ее записи успели дойти до самых экзотических уголков мира, она решила переключиться на камерный репертуар. Ее записи до поры до времени предъявляли то относительно стандартный набор немецких песен (Lieder), то более экзотические сочинения аргентинских композиторов. Теперь, после на редкость долгого искуса, певица все-таки решила показать себя в записи с французским репертуаром.
Основная часть ее нового альбома вынесена в заголовок вряд ли случайно: цикл Берлиоза "Летние ночи", написанный на стихи Теофиля Готье, и впрямь едва ли не главная его удача. "Едва ли" — потому что роскошное звучание Немецкого симфонического оркестра Берлина под руководством Кента Нагано все-таки и в записи иногда оказывается тяжеловатым для голоса Бернарды Финк. Сама певица в "Летних ночах" показывает не только свободное владение непростым берлиозовским языком, но и множество по-прежнему соблазнительных качеств. Крайне разнящиеся по эмоциональному содержанию части цикла (от ликования до глубокой скорби) она интерпретирует без нажима и излишней укрупненности. В ее понимании всякая лирика прежде всего чиста, изысканна и графична, хотя и трагические глубины "Летних ночей" она обрисовывает с такой ударной однозначностью, что ничего иного в контексте ее исполнения и не пожелаешь.
"Летние ночи" дополнены в этом альбоме двумя опусами Равеля: "Пять греческих народных мелодий" и "Шехерезада". Первый цикл (открывающий альбом) у Финк звучит крайне интересно и действительно талантливо, но слишком уж старательно, чтобы захватывать дух в той степени, в какой это предполагают сами эти мелодии. Что до ориентальных мотивов "Шехерезады", то здесь певице неожиданно удается найти очень эффектное сочетание томно-чувственного звучания самих номеров и своего собственного взгляда, внимательного и умного. Кент Нагано — не самый предсказуемый дирижер для именно такого своеобразного случая, но тем не менее его работа здесь стройна, тщательна и стилистически выдержана.
Berlioz: "Nuits d`ete" et al.
B.Fink; Deutsches Symphonie Orchester Berlin, K.Nagano (Harmonia Mundi)
Bolivian Baroque: Vol. 2
Florilegium (Channel Classics)С тех пор как музыкантам-"старинщикам" стало тесно в чинном европейском репертуаре, старая музыка из Латинской Америки послушно вошла в моду. Общая "латинская" жовиальность плюс архивно-раритетный привкус, казалось бы, готовый рецепт рыночного успеха. Ан не всегда. Интернациональный ансамбль Florilegium, взявшийся исследовать залежи музыкальных архивов Боливии, посвятил результатам розысков уже второй диск, а успех под вопросом. Музыка тут подобрана в основном духовная, и в ней отнюдь не всегда сложно различить почтеннейшую европейскую традицию — да что там, большая часть попавших в архивы композиторов явно и в глаза не видела Боливии. А исполняется все с претензией, во-первых, малоинтересной, а во-вторых — не особо обоснованной. Экзотическое барокко, которое действительно можно приподать свежо, забавно и интересно, здесь звучит именно так, как можно в этом случае ожидать от ограниченности исполнительского таланта. То есть с провинциальностью, которая в XVIII веке вряд ли была менее безнадежной, чем в XXI.
Liszt & Wagner: Sonatas and Metamorphoses
T. Hitzlberger (Ambronay)На первый взгляд это всего лишь вклад в бездонную копилку записей типа "Фортепианные произведения на инструментах их эпохи" — тем более что и сам лейбл Ambronay подобные начинания всемерно поддерживает. Музыка Листа, а также Вагнера исполняется здесь на диковинно разукрашенном фортепиано 1870-х годов, на котором и вправду один раз играл Ференц Лист. Играл за месяц до своей смерти, что, вероятно, сказалось при подборе репертуара: из Листа сюда попали, например, обе "Траурные гондолы" и пьеса "У могилы Рихарда Вагнера". (Обе присутствующие здесь вагнеровские пьесы, в свою очередь, связаны с Матильдой Везендонк: это фортепианное переложение "Смерти Изольды" и "Соната в альбом госпожи М.В.".) Однако интерпретация пианиста Томаса Хитцльбергера — резкая, сурово-глубокомысленная, рельефная и обильная, явно сделала бы честь абсолютно любой записи поздней листовской музыки. Что неудивительно, именно этот диск уже сподобился гран-при венгерского "Общества Ференца Листа" за 2007 год.
Bach: Cello Suites (2 DVD)
M. Maisky (Deutsche Gramophon)При всем нынешнем спросе на "историчное" исполнение об особенностях происхождения виолончельных сюит Баха забывают тем не менее довольно легко. Прежде всего, вряд ли композитор сочинял эти сюиты именно для виолончели, а не для басовой виолы. Тем не менее эти пьесы уже сто лет как составляют для виолончелистов часть их "золотого фонда", и, по счастью, в записях качественные интерпретации этих сюит успели сделать практически все главные виолончелисты ХХ века.
В смысле всеобщей известности из сегодняшних мастеров виолончели с Мишей Майским может соперничать разве что Йо-Йо Ма, также, кстати сказать, отдавший должное виолончельным пьесам Баха. В смысле экстравагантности имиджа соперников и вовсе подобрать затруднительно, и тем не менее Бах от Миши Майского совсем не сулит, скажем, каких-то бурь и страданий в духе романтизма. Очень промыслительно, что эта осуществленная в 1986 году видеозапись делалась не в бесстрастной обстановке студии или относительно нейтральном интерьере концертного зала, а в антураже палладианской "Villa Caldogno": как сама выстраданная чистота позднеренессансной архитектуры, так и яркость интерьера очень подходят к зафиксированному здесь исполнению. Его вряд ли можно сравнивать с новейшими аутентистскими интерпретациями (олицетворять которые может хотя бы скучновато-сглаженная игра французского виолончелиста Брюно Коксе, который уже неоднократно выступал в России), но академизм трактовки здесь тоже вроде бы ни при чем. Миша Майский, безусловно, показывает глубокий и трогательно-ароматный звук в медленных частях, но в общем его трактовка далека от гедонизма. Баха он играет здесь с решительностью талантливого хирурга, который прекрасно понимает, сколь многое зависит от точности его движений, и на внешние эффекты понятным образом скупится. Вкус к общепонятной красоте звучания тут очевиден, но подкреплен он игрой, которая и будучи во всех отношениях проникновенной остается интеллектуальной, комнатной. Если приноровиться, то удовольствий возникает немало: баховское письмо с какой-то вежливой хитрецой демонстрирует свое благородство и свое хитроумие.