Продолжается Х конкурс Чайковского

Музыкальный космос "по ГОСТу" 1958 года

       Сегодня на конкурсе Чайковского — последний день первого тура у пианистов и виолончелистов. Сегодня же подводятся итоги первого тура конкурса скрипачей. С выводами лучше пока не торопиться, поскольку основные события — еще впереди. Что касается оценок, которые в контексте конкурса неизбежно превращаются в сравнения, то от них корреспонденту Ъ ПЕТРУ ПОСПЕЛОВУ показалось уместным воздержаться и сохранить должную дистанцию к происходящему, ведь слушательские суждения — почти такая же по важности часть конкурса, как и выступления участников.
       
       Церемонно и неспешно, как большой корабль, движется конкурс Чайковского по пунктам своего расписания. Наиболее торжественно проходит конкурс пианистов — самый значительный, самый вместительный, самый детализированный. Естественного света длинных летних дней вполне хватает не только утренним прослушиваниям, но и вечерним; люстры Большого зала пребывают в июньской спячке. Публика встречает аплодисментами выход международного жюри, а затем и каждого конкурсанта, о котором кое-что уже прочитано или разведано. Голос Анны Чеховой, превратившейся из всегдашней хозяйки в невидимое божество, объявляет пианиста; зал покрывается розовым цветом отпечатанных в Японии страниц — нет сомнения, что буклеты перейдут в наследство детям и внукам.
       Принято считать, что конкурсы помогают антрепренерам ориентироваться в насыщенном предложении молодого исполнительского рынка. Но не менее важны они и для самих слушателей — причем не результатами, а сами по себе.
       Отменная посещаемость конкурсных прослушиваний — а мы говорим пока лишь только о первом туре — может идти в сравнение с самыми раритетными концертами сезона. Утром вполне буднего дня, когда выступал вероятный, по первым прогнозам, кандидат на призовое место Николай Луганский, трудно было найти свободное место даже во втором амфитеатре. А юный Александр Гиндин вызвал такие овации, каких не удостаиваются подчас опытные мастера и даже гастролеры — при том, что подогревать аплодисменты вторичными выходами на поклон конкурсантам не разрешается.
       Программа первого тура велика — достаточно сказать, что она сама делится на две части, и пианисты на протяжении девяти дней выходят на сцену дважды. Прелюдия и фуга Баха (из известного читателю Ъ Хорошо темперированного клавира) должна выявить владение конкурсанта полифонией; классическая соната (иногда Моцарта, чаще Бетховена) — драматургией крупной формы, пьеса из "Времен года" Чайковского — лирической стихией русской души. Кроме того, требуется осилить еще несколько виртуозных этюдов — Рахманинова, Скрябина, Листа или Шопена. Как правило, не столь великая, зато с избытком исполненная эстрадно-романтического пафоса, эта музыка служит не только индикатором беглости в пассажах и ловкости в аккордах, но и темперамента и выносливости. "Хороший пианист — это тот, кто может играть быстро, громко и долго", — говорил великий Нейгауз.
       В этих словах, наверное, как раз и содержится признание правоты того условного, но прочного, сомнительного, но необходимого канона, которому в дни конкурса подчиняется вся музыкальная вселенная — от строгих баховских образцов до необузданных, с неохотой записанных нотами, импровизаций романтиков. Московский суперконкурс требует от исполнителя вездесущести в пространстве пианистического космоса, зато предоставляет ему гарантию незыблемости времени, не знающего противоречий между требованиями современности и вечным, составленным будто на все времена "ГОСТом" 1958 года. Пока идет конкурс Чайковского — ничего остального в музыкальном пространстве и времени не существует. Он вмещает в себя все.
       Если говорить о собственно музыкальной стороне дела, то все то, что можно услышать, к примеру, на обычном консерваторском вечере кафедры фортепиано, попадая в рамки конкурса, как будто на несколько порядков повышается в цене. Что и понятно. В течение регулярного сезона слушатель оставлен один на один с субъективизмом устроителей концертов, случайной разнородностью репертуара и исполнителей, а главное — с необходимостью находить и выстраивать свой собственный, индивидуальный контекст, свою внутреннюю систему ориентиров. Ситуация конкурса абсолютно меняет дело — почти на целый месяц слушателю возвращается возможность уверенной ориентации в музыке, безусловная иерархия ценностей и достоинств, скомпрометированная и размытая обычной текущей музыкальной жизнью. Конкурс, тем более такой, как конкурс Чайковского, — национальное событие, позволяющее брошенному на произвол судьбы искателю прекрасного вновь обрести себя в регламентированных формах общественного бытия. Слушатели всех возрастов без исключения — между ними есть и неофиты, и те, кому выпало счастье в 1958 году открывать Вэна Клайберна, — пристально следят за участниками, ставят плюсы и минусы, помечают, обводят и вычеркивают. Наконец-то они судят сами — по собственному усмотрению, но в то же время по общепринятым меркам. Сейчас они судят конкурсантов. По оглашению итогов они будут судить жюри.
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...