Мальчику один год и один месяц. У него острый миелобластный лейкоз с таинственным грифом М5, означающим, что лейкоз плохо лечится. Химиотерапия, которой пользовали Сережу в родном Мурманске, не помогла. Это значит, что надо искать неродственного донора и делать трансплантацию костного мозга. Поиск донора стоит больше, чем все, что есть у семьи Чайкиных в Мурманске.
Мальчик спит. Мы с его мамой Ириной стоим над кроватью и ждем, пока мальчик проснется. У нее в глазах выражение растерянности и страха увеличивается стеклами очков. А мальчик спит. Они довольно страшно спят, маленькие дети. Как будто еще не уверившись, что надо дышать постоянно, мальчик делает несколько вздохов, потом замирает и несколько вздохов пропускает, так что хочется вздохнуть за него или растормошить его с криками: "Сережа, проснись!"
Мы разговариваем шепотом, а когда мальчик пропускает очередной вздох, его мама замолкает. Она рассказывает, что летом у Сережи случилось кишечное расстройство, и мальчика отвезли в Мурманске в детскую инфекционную больницу. Там взяли кровь на анализ и нашли в крови бласты.
"Что такое бласты?" — спросила Ирина врача. И этот вопрос задают все. И никто не получает ответа. Не важно знать, что такое бласты, важно знать, что если бласты есть — значит у ребенка рак крови, а если бластов нет — значит ребенок от рака крови выздоровел.
После паузы Сережа снова принимается дышать, а Ирина снова принимается рассказывать. Она рассказывает, что мурманские врачи-инфекционисты сказали ей, что передали Сережины анализы гематологам. А Ирина уже довольно много видела программ про лейкоз по телевизору, читала про лейкоз в газетах и знала, что если гематологи — значит, лейкоз, хотя это неправда и есть еще много болезней крови кроме рака.
"Гематологи — значит онкология?" — спросила Ирина и, к сожалению, угадала.
Спящий мальчик опять пропускает вдох, и мы опять молча стоим над его постелью. Потом он снова дышит, и мы снова разговариваем шепотом.
Ирина рассказывает, что химиотерапия в Мурманске не дала результатов. Она говорит, что в Мурманске нет инфузоматов, специальных аппаратов, дозирующих высокодозную химиотерапию. Доктор там объяснил Ирине, что надо отсчитывать капли в капельнице и ни в коем случае нельзя обсчитаться, потому что дозы — на грани того, что способен выдержать человеческий организм.
"А если я ошибусь?" — задала Ирина еще один стандартный вопрос.
Доктор печально вздохнул и покачал головой.
Еще Ирина рассказывает, что после химиотерапии, когда началась аплазия, тяжелая реакция на введенное в организм ребенка ядовитое вещество, в мурманской больнице маме почему-то нельзя было находиться с сыном в палате.
"Почему нельзя?" — спросила Ирина, и этот вопрос тоже задают очень часто.
Ирина говорит, что за две недели один в палате под капельницами "Сережа одичал", разучился выговаривать те несколько слов, которые умел выговаривать, все время плакал и не узнавал ее.
Когда выяснилось, что химия не подействовала, и мальчика пришлось везти в Москву в Институт детской онкогематологии, на первый, Ирина не помнит, или на второй день врачи как бы вскользь стали спрашивать ее, есть ли у нее другие дети. Ирина уже довольно много к тому времени видела про лейкоз по телевизору и читала про лейкоз в газетах. Она догадывалась, что врачи спрашивают, нету ли у Ирины других детей, не для того, чтобы праздно узнать, большая ли и счастливая ли у Ирины семья. Врачи спрашивали про других детей потому, что родные братья и сестры чаще всего подходят друг другу в доноры костного мозга.
"Вы не исключаете, что придется делать трансплантацию?" — спросила Ирина врача.
У нее нет других детей. Она совсем молодая женщина. И лейкоз у ее Сережи такой быстротечный, что Ирина не успеет родить второго ребенка, чтобы перелить Сереже вместо донорского костного мозга пуповинную кровь.
Несколько дней назад профессор Алексей Масчан позвал Ирину к себе в кабинет и сказал, что трансплантация неизбежна. Ирина поняла профессора так, что без трансплантации шансов выжить у мальчика процентов двадцать, а с трансплантацией — больше пятидесяти.
"Если вы согласны,— сказал профессор,— мы запустим поиск донора". "Вы согласны?" — это тоже часто задаваемый вопрос, врач просто обязан задать его, даже если у пациента нет выхода.
Мы разговариваем шепотом, но то ли потому, что мы его разбудили, то ли просто потому, что пришло время просыпаться, Сережа просыпается. Просыпается, улыбается и старается встать, чтобы его взяли на руки.