250 лет назад, в 1757 году, императрица Елизавета Петровна повелела экзаменовать лиц, претендующих в России на звание домашних учителей и гувернеров. Однако эта мера не смогла оградить дворянских отпрысков от малограмотных иностранцев, приезжавших в Россию в надежде на легкие заработки. Поиски достойного персонала для детей превратились едва ли не в вид спорта. Няню приходилось выписывать из Британии, поскольку считалось, что именно англичанки идеально заботятся о малышах, или ждать, когда в услугах проверенной английской няни перестанет нуждаться нанявшая ее русская семья. За хорошего гувернера-иностранца иногда разворачивалась настоящая война, где, как правило, побеждали те, кто смог предложить самые благоприятные условия работы и оплаты. Из семей же, где няни, воспитатели и их наниматели были довольны друг другом, обучающий персонал не могли переманить даже в императорскую семью.
"Показывал зачало и основание языка французскаго"
Во все времена и во все эпохи в России законодательницей мод в деле воспитания детей на протяжении многих столетий оставалась монаршая семья. Взрастал ли царский отпрыск в окружении сонма матушек и нянюшек или с младых ногтей получал суровое мужское воспитание, самые сметливые царедворцы — кто откровенно, а кто слегка таясь — начинали пестовать своих отпрысков в той же манере, что и наследника престола. Правда заключалась в том, что боярский сын, воспитанный в том же ключе, что и будущий государь, имеющий те же склонности и те же увлечения, будь то соколиная охота или страсть к чтению духовных книг, имел больше шансов войти в круг приближенных наследника. А фавориты на Руси всегда имели большой вес в придворных делах. А уж если новую систему воспитания детей царь сам пропагандировал среди подданных, то, ворча шепотом и раболепствуя вслух, ей вынуждены были следовать даже самые строгие ревнители дедовских традиций.
Именно это произошло на рубеже XVII-XVIII веков, когда царь-преобразователь Петр I пытался привнести европейский дух в русскую жизнь. Отправить своих недорослей за границу желала далеко не каждая родовитая семья, да и у казны не всегда хватало средств на содержание знатных отпрысков за границей, тем более что многие из них вместо знакомства с науками и ремеслами нещадно кутили и доставляли немалые хлопоты русским послам. В качестве альтернативы Петр решил приглашать в Россию иностранцев, которые стали бы жить в боярских и дворянских семьях и учить отцов и детей языкам, манерам, европейскому этикету и всему, что требовалось для выведения русской элиты из исконного дремотного состояния.
Перечить славившемуся крутым нравом государю не решилась даже его сноха, вдова брата и соправителя Петра Ивана V царица Прасковья Федоровна, известная своей глубокой набожностью и приверженностью традициям. И, чтобы угодить самодержцу, она пригласила для обучения своих дочерей, среди которых была будущая императрица Анна Иоанновна, сначала немца, а затем в дополнение к нему еще и природного, как ей показалось, француза.
"В скором времени,— писал биограф царицы М. И. Семевский,— при дочерях ее в качестве учителя немецкого языка и гувернера является заезжий немец Иоган-Христофор-Дитрих Остерман, старший брат знаменитого впоследствии кабинет-министра. Но это близкое родство с человеком замечательным не отразилось на уме Иогана-Христофора. Это был немец бездарный, ни к чему не способный. Петр не употребил его к какому-либо важному делу, и даже Андрей Остерман при всем своем значении не находил возможным дать ход Иогану. "Старший Остерман,— отзывались люди, близко его знавшие,— был величайший глупец, что не мешало ему, однако, считать себя человеком с большими способностями, вследствие чего он всегда говорил загадками. Жил он очень уединенно и не пользовался уважением". Но он был немец, немец молчаливый, важный, преисполненный сознанием собственного достоинства; немцы были в ходу, немцы были в силе, немцы считались воспитателями наследника престола, и всего этого было достаточно для Прасковьи, чтоб вручить воспитание дочерей Иогану. Насколько в нем было педагогических способностей, Прасковья не могла знать; а Петр, не успевавший приглядеть за обучением собственного сына, не имел времени полюбопытствовать о воспитании племянниц. При них был немец — мать и дядя, а более всего сам наставник были спокойны и довольны.
Но кроме немца для полного развития дочерей необходим был француз, и царица позаботилась принанять в 1703 г. француза Стефана Рамбурха. Рамбурху обещано 300 рублей в год с тем, чтобы он всех трех царевен "танцу учил и показывал зачало и основание языка французскаго". За аккуратное вознаграждение учителя поручился Остерман. Новый наставник, как видно из собственноручных его писем, знал французский язык довольно плохо, но это не мешало ему обучать царевен в течение пяти лет, до 1708 г. "Зачало и основание французскаго языка" не привились царевнам: ни одна из них не овладела языком настолько, чтоб писать, даже и объяснялись на нем плохо. Что же касается до танцев, то к ним они оказались положительно неспособными, в особенности царевна Прасковья, с малолетства девушка слабая и болезненная; живее и подвижнее была Катерина. Кто был виноват в неуспехах царевен — они ли сами, попечительная ли мамаша, или учителя,— неизвестно; известно только то, что учителям стараться было не из чего. Рамбурх в течение пяти лет ни разу не получил следуемого жалованья, не увидел его и потом, после "долголетних докук царице, царевнам и государю"".
Собственно, такое положение было характерным для Петровской эпохи. Забредавшие в Россию авантюристы учили знатных недорослей кое-как, за что им точно так же, кое-как, и платили.
"Больше вреда, нежели пользы, нам приносят"
Настоящее нашествие иностранных учителей в Россию началось во время правления Анны Иоанновны, которая в 1737 году позволила дворянам учить своих детей дома, представляя их для проверки знаний на специальные смотры недорослей. Поскольку детская смертность была чрезвычайно высока не только в крестьянских, но и в дворянских семьях, контроль за правильностью обучения начинался в семилетнем возрасте, когда было принято отнимать мальчиков от мамок и нянек и передавать их для дальнейшего воспитания гувернанткам и гувернерам.
Спустя пять лет, в двенадцать, отрок должен был продемонстрировать умение читать и писать, но вот дальнейшее домашнее обучение дозволялось только тем, чей родитель или опекун имел достаточные для этого средства. Критерием состоятельности считалось наличие в собственности не менее 100 крестьянских душ. Дети тех, кто не соответствовал имущественному цензу, отправлялись в полковые школы. Тем же, кому могли нанять гувернеров, предстояло пройти еще два экзаменационных этапа.
В 16 лет юный дворянин отправлялся в одну из столиц, где в Сенате его проверяли на знание закона божьего, математики и иностранных языков. И только успешно выдержавшие эти испытания продолжали домашнее обучение и впредь. Но в 20 лет, на последней серии испытаний, юноша должен был продемонстрировать знание фортификации, истории и географии. В зависимости от успешности сдачи экзаменов недоросли получали служебные назначения. И потому родители лезли из кожи вон, чтобы, с одной стороны, оградить чадо от ранней отправки на военную службу, а с другой — обеспечить ему хорошую позицию для начала карьеры. В итоге спрос на учителей значительно превысил количество более или менее квалифицированных преподавателей, согласных подвергнуть себя риску проживания в холодной и дикой Московии. Вместо них на Восток отправились главным образом те, кому дома уже совершенно нечего было терять.
"На нас,— вспоминал граф де ла Мессельер, служивший в 1757-1759 годах секретарем французского посольства в России,— обрушилась туча французов разнообразнейших мастей, большая часть которых, имев неприятности с французской полицией, отправилась в полуночные страны, чтобы погубить также и их. Мы были поражены и огорчены, обнаружив во многих домах знатных персон дезертиров, банкрутов, развратников и множество дам того же сорта, которым в силу пристрастия по отношению к этой нации было препоручено воспитание юношей из весьма видных семей; должно быть, эта пена нашего Отечества выплеснется и в Китай; нет такого места, где я ее не обнаружил бы. Г. посол полагает, что следовало бы предложить Русскому министерству исследовать поведение этих лиц и выдворить морем по назначению наиболее подозрительных".
Не меньше были возмущены и русские академики, которые писали в Сенат: "Учители-иностранцы, обучающие наше юношество в домах, конечно, больше вреда, нежели пользы, нам приносят, потому что несравненно большая часть негодных, нежели хороших, сюда выезжают... Мадамы, а также и мамзели пользуются преимуществами учить и воспитывать наше юношество без одобрительного свидетельства о своем поведении, а в самом деле многие из них не только худого, но и бесчестного поведения. Для чего Академия за полезное почитает, чтобы выезжающие учители и учительницы привозили с собою одобрительные в поведении своем, достоверные свидетельства и представляли бы оные при экзамене".
К ученым мужам прислушались, и в апреле 1757 года императрица Елизавета Петровна повелела подвергать всех иностранцев, претендующих на звание гувернера или гувернантки, испытаниям в Академии наук в Санкт-Петербурге или в университете в Москве. Тем, кто решался взять несертифицированного домашнего учителя, грозил штраф в 100 рублей. А самого иностранца, занявшегося незаконным промыслом, изгоняли из России. Но, как обычно, строгость законов компенсировалась необязательностью их исполнения. В последней четверти XVIII века ситуация оставалась совершенно той же, что и до повеления Елизаветы Петровны.
"В более достаточных домах,— писал историк Н. Д. Чечулин,— для детей держат и "учителей, и мадам", часто мужа с женою; спрос на таких воспитателей был так силен, что породил большое зло, так как наниматься стали в гувернеры и гувернантки люди, совершенно не подготовленные к этому делу, даже с весьма дурным прошлым; правительство для ослабления этого зла установило экзамены, посылало по провинции ревизовать свидетельства гувернеров и гувернанток, но меры эти не были вполне действительны; жалобы, что французские воспитатели и воспитательницы портят русское юношество, громко и единогласно слышатся с разных сторон. Тем не менее при необходимости удовлетворять все усиливавшейся потребности времени в образовании тогдашние люди не могли устранить это зло".
"Нет страны,— писал француз Белькур, посетивший в 1774 году Российскую империю,— где бы столько тратилось на образование, как в России. Здесь видишь в высшем сословии чуть не столько же воспитателей, сколько детей, и гувернеры эти получают хорошее жалованье, хотя весьма часто не стоят его".
Корни проблемы, возможно, были в том, что Екатерина II оказалась куда лучшей правительницей, чем матерью, и оставшееся без примера и указаний дворянство действовало на свой страх и риск. Чаще всего заботы по поиску иностранных нянь, гувернанток или гувернеров брали на себя матери семейств. Ведь от правильного выбора зависело семейное благополучие на многие годы. Появление в доме молодой и симпатичной девушки могло привести к скандалу. Известно, например, что Юрий Лермонтов, отец поэта, был изгнан из семьи за роман с гувернанткой. И потому в большинстве семей предпочитали иметь дело с дамами в солидном возрасте, хотя и это не могло гарантировать от неприятностей.
Князь И. М. Долгорукий вспоминал печальную историю о деятельности гувернантки, нанятой для его дочерей:
"Приятная ее наружность, ловкая поступь, хорошие навыки большого света приобрели ей выгодную рекомендацию от людей, мне хорошо известных, и я, не зная похождений, принял ее к себе в дом в Володимере в первых годах моего супружества со второй женою. Меньшие мои две дочери попали на ее руки. По счастью, она недолго жила у нас и скоро обнаружила свои свойства, пасынки мои и сыновья приходили уже в возраст. Мадам расположилась их пленить по очереди: сперва влюбила в себя старшего моего пасынка, потом сына, Александра. Молодые люди начали ссориться, ревновать друг к другу; мы заметили их расстройку, и я стал приглядывать поближе и, перехватив записки мадамы, увидел из них ясно, что она слюбилась с моим сыном. Не было еще году, как она жила у нас в доме. Я тотчас ее отпустил и нигде после того с ней не встречался. Скоро открылись ее затеи, и она не успела быть вредна моим дочерям, которых охраняли от зла Бог сирот, отец и юность их возраста. Но сколько раздоров и несогласий мы могли возродить в нашем семействе от интриг и коварств нечестивой женщины! Как часто бедные родители в России могут попадать в ошибки такого рода и горькими слезами оплакивать поздние их последствия!"
Любая хорошо зарекомендовавшая себя, любящая детей и умеющая их учить гувернантка становилась предметом зависти остальных светских дам, которые прикладывали все силы и средства, дабы переманить столь качественного специалиста в свой дом. Рассказывали, что обещать оплату в два-три раза выше, чем в предыдущей семье, было вполне обыденным делом. К примеру, мадам Пари, трудившуюся в семье князя Урусова и получавшую огромную для того времени сумму — 1500 рублей в год, переманили, предложив 3 тыс. рублей. А вполне заурядная вдова-гувернантка за короткий срок сумела составить, как говорилось тогда, громадный капитал — 20 тыс. рублей.
"Французам и француженкам не жалели тысяч,— рассказывалось в анонимных воспоминаниях об этом времени,— закладывали последние незаложенные души, чтобы только достать настоящую француженку".
Обилие французов среди гувернеров имело свое объяснение. Немалая часть из них имела благородное происхождение, что льстило самолюбию русских и рождало надежду, что вместе с языком месье или мадам привьют ребенку аристократические манеры. Но в большинстве случаев этим надеждам не суждено было сбыться.
"Дворянство французское,— писал Д. И. Фонвизин,— по большей части в крайней бедности, и невежество его ни с чем несравненно. Ни звание дворянина, ни орден св. Людовика не мешают во Франции ходить по миру. Исключая знатных и богатых, каждый французский дворянин при всей своей глупой гордости почтет за великое себе счастие быть принятым гувернером к сыну нашего знатного господина. Множество из них мучили меня неотступными просьбами достать им такие места в России; но как исполнение их просьб было бы убийственно для невинных, доставшихся в их руки, то уклонился я от сего злодеяния и почитаю долгом совести не способствовать тому злу, которое в отечестве нашем уже довольно вкореняется".
Но мода на французов время от времени спадала, возникал спрос на суровых воспитательниц из Швеции. А затем вдруг общество решало, что никого лучше швейцарцев-гувернеров нет и быть не может, и все скопом бросались выписывать учителей из альпийской республики. В разные годы неожиданно то начинали пользоваться огромным спросом учительницы из Италии, то все вдруг вновь возвращались к испытанным француженкам, в беседах с которыми матери семейств совершенствовали самый ходовой в дворянской среде язык.
Обзавестись гувернанткой-иностранкой пытались даже дворяне из самых отдаленных, медвежьих углов России. При этом некоторые из них искренне недоумевали, как может считаться порядочной дамой женщина, за несколько сотен рублей отправляющаяся на край света, в совершенно незнакомую семью, где не в ходу никакие языки, кроме русского. Но более или менее стройной системы выбора воспитателей для детей так и не появлялось. Дворянству не с кого было брать пример, поскольку императрица, став матушкой для всей страны, забывала выступать в том же качестве по отношению к собственному сыну и наследнику Павлу Петровичу.
"Этикет, которому придавали необычайную важность"
Все изменилось после того, как Екатерина II вдруг решила стать замечательной бабушкой. Она принялась следить за воспитанием внуков и сама подбирала для них нянь и гувернанток. "Дорогой Браун,— писала императрица рижскому губернатору,— вы посылаете мне лучшие апельсины, не сможете ли вы мне прислать лучшую гувернантку для моих внучат?"
Для любимого внука императрицы Александра Павловича подобрали бонну — образованную няньку из Шотландии Паулину Гесслер. Коронованная бабушка оказалась очень довольной результатами ее труда. Секретарь императрицы А. В. Храповицкий в 1793 году записал ее слова о Гесслер: "В продолжение разговора вышла похвала физическому и моральному воспитанию Вел. Князя Александра Павловича. Ежели у него родится сын и тою же англичанкою также семь лет воспитан будет, то наследие Престола Российского утверждено на 100 лет".
Правда, у Александра I не оказалось наследников, но довольные родители и бабушка доверяли взращивание его братьев и сестер почти исключительно англичанкам. В дворцовом штате появилась должность, прямо называвшаяся "английская няня". Комизм заключался в том, что время от времени "английской няней" служили вполне русские девушки. На опыте воспитания детей Павла I было окончательно утверждено, что на попечении бонн мальчики остаются до семи лет, после чего переходят под попечительство воспитателей — офицеров и генералов. Девочек няни пестовали гораздо дольше, а некоторые великие княжны настолько привыкали к своим английским няням, что не расставались с ними и после замужества, назначая камер-фрау и относясь к ним как к близким родственницам.
Тогда же, на рубеже XVIII-XIX веков, был выработан образцовый великокняжеский штат обслуживающего персонала для царственного ребенка. К этому уровню в меру сил и состояния пытались тянуться все сановные семьи страны.
"Образ нашей детской жизни,— вспоминал император Николай Павлович,— был довольно схож с жизнью прочих детей, за исключением этикета, которому тогда придавали необычайную важность. С момента рождения каждого ребенка к нему приставляли английскую бонну, двух дам для ночного дежурства, четырех нянек или горничных, кормилицу, двух камердинеров, двух камер-лакеев, восемь лакеев и восемь истопников".
Английские бонны не только возглавляли этот штат, но и следили за здоровьем монарших детей, занимались их закаливанием и побуждали к постоянным физическим упражнениям. Считалось, что именно благодаря их заботам русские императоры в XIX веке, за исключением Николая II, отличались завидной физической силой.
Некоторые няни-англичанки жили в императорской семье десятилетиями. Наверное, самой известной из таких долгожительниц была "няня Кити" — Екатерина Струтон, которая одного за другим воспитала всех детей Александра II и прожила в его семье 46 лет. Естественно, подобная привязанность царской семьи к английским боннам копировалась в великосветских семьях, и многие представители российской элиты всерьез рассуждали о том, что никакой другой няни у приличного ребенка быть не может.
"У всех вельмож по роду и по месту,— писал современник,— и у всех тех, которые гонятся за вельможеством на золотых колесах, давно уже ввелось обыкновение держать при детях от самого их рождения английских нянек; и крошечные дети, когда они еще ничего не умеют выговорить порядочно, лепечут уже по-английски; но как скоро только в них начинают развиваться понятия, то родители из боязни испортить французский выговор отпускают англичанку и приставляют к детям французов".
Тем временем в стране стали появляться и вполне русские воспитатели и воспитательницы, которые в отличие от иностранных по завершении писаного или неписаного контракта не собирались уезжать из России. И педантичный воспитанник педантичной британки Николай I, вмешивавшийся буквально во все дела в стране, решил упорядочить положение домашних учителей и воспитателей. В изданном в 1834 году Положении о домашних наставниках и учителях император ранжировал воспитательный персонал. Домашними наставниками стали именоваться те, кто окончил полный курс университета или иного высшего учебного заведения. А имея лишь гимназическое или лицейское образование, можно было претендовать только на звание домашнего учителя. Надзирателям и надзирательницам, прежде называвшимся дядьками и няньками, дозволялось заниматься лишь физическим воспитанием подопечных.
Новые правила обеспечивали домашним воспитателям определенные социальные гарантии. К примеру, домашние наставники и учителя имели право на ношение мундира и получение чиновничьих званий. А дамы, сдавшие экзамены на звание домашней учительницы, могли рассчитывать на пенсию. Из средств, которые выплачивались за получение свидетельства на право называться домашним учителем, а также из штрафов за нарушение Положения о домашних наставниках и учителях складывался капитал призрения, из которого и выплачивалось вспомоществование малоимущим учительницам (к примеру, за устройство на службу в частный дом без надлежащих документов полагался штраф 250 рублей, столько же платила принявшая на работу нелегала семья). Мало того, если после смерти учительницы оставались дети, их помещали в пансионы при гимназиях или женские учебные заведения за казенный счет. Так что после этого домашние воспитатели могли заниматься своим делом без опасений за будущность. А в 1853 году был установлен твердый размер пенсий домашним наставникам и домашним учителям.
Но, несмотря на это, домашние воспитатели время от времени считали себя обделенными и несчастными. Жаловаться друг другу на свою горькую судьбу они могли в специализированном журнале "Гувернантка". В 1862 году там, к примеру, говорилось: "Не она ли, бедняжка, с горькой тоской на сердце расстается с родными, с милыми, идет к чужим, покоряется всем капризам нанявшей ее барыни? И что терпит она иногда, Боже милостивый! Она наемница, она раба, она игрушка своей ученицы или ученика, она игрушка родителей ею воспитываемых. У ней нет своей воли, нет своего времени, нет, не должно быть своего мнения, благородной гордости. Ее нанимают и хотят, чтобы она служила. И тяжко ей, и нет у ней бодрости; кто поможет ей, бедняжке, кто поддержит, научит ее. Все ей чужды, нет никого близкого, родного. Покоряйся капризам, угождай госпоже, избалованному ребенку, даже горничной и той подражай, и ту умилостивляй".
Николай I облегчал жизнь русским гувернанткам и тем, что освобождал для них поле деятельности. Несмотря на всю свою привязанность к английской няне, он делал все для искоренения воспитателей-иностранцев в России. К примеру, гувернантка-иностранка не имела права на пенсию. Однако стоило ей принять русское подданство, как она приобретала все предусмотренные законом права. Объяснялось все отнюдь не ксенофобией или особым отношением к русским гувернанткам, а боязнью революции. Именно из-за этого страха император запретил во время европейских бунтов 1848 года въезд в Россию любым преподавателям-иностранцам. Постепенно их становилось все меньше и меньше. В качестве учителей в семьях среднего достатка все чаще выступали студенты или гимназисты средних и старших классов, таким способом зарабатывавшие себе на жизнь. А иностранные гувернантки превратились в мишень для шуток, комический персонаж, который появлялся в рассказах всех или почти всех отечественных писателей-юмористов.
После революции гувернантки, хоть и не сразу, исчезли вслед за свергнутыми классами, и эта профессия стала возрождаться лишь в 1990-е годы. Однако до прежних масштабов еще очень далеко. Хотя кто знает, если окажется, что у детей или внуков первого лица страны есть обслуживающий персонал, подобный царскому, не станет ли обзаведение таким же или подобным штатом самой модной тенденцией сезона.