премьера книга
Сегодня Майя Плисецкая в магазине "Буква" представляет свою новую книгу — "Тринадцать лет спустя". Накануне презентации ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА расспросила МАЙЮ ПЛИСЕЦКУЮ о том, что побудило ее вновь взяться за перо.
— Почему "Тринадцать лет спустя"?
— Столько лет прошло с выхода первой книги.
— Ваши первые мемуары имеют почти детективный сюжет: конфликты с властью — государственной и театральной, яркие типажи — кагэбэшники, чиновники, партнеры, спекулянты, педагоги. Последние же годы — череда сплошных юбилеев и чествований. Чем тут можно увлечь читателя?
— Я вообще не хотела писать — бросила даже вести дневники. Вот написала первую книгу, жизнь прошла, и все. А оказалось, с 1994 года произошло очень даже много разных событий: и хороших, и плохих. Да вы сами свидетель многого: и суда с моей мнимой дочерью, и закрытия моего петербургского конкурса из-за отсутствия денег, и успеха моего юбилейного концерта в Кремле. Есть целая глава о "Кармен", не моей, о других постановках, очень интересных и разных. Тринадцать лет — тринадцать глав. И закончила писать в прошлом году 13 ноября. Кругом 13. Но я не суеверна.
— Вы писали или все-таки диктовали?
— Писала. Сама. Ручкой. В тетрадках. Я всегда возила их с собой, писала везде: дома, в поезде, в самолете. Едем с Щедриным куда-нибудь в Майнц четыре часа: у него в голове музыка, у меня — книга. Не могу сказать, что так уж легко писалось. Это только кажется, что у меня простой язык. Чтобы фраза была короткая, емкая и выразительная, я переписывала ее раз по десять, мучительно. И после этого редактировать себя не разрешаю. Ни слова, ни запятой. На мои условия согласились только "Новости", поэтому там и вышли обе мои книги.
— Какие новые персонажи появились в ваших мемуарах?
— Я думаю, всех этих королей, президентов, принцев, которые дали мне повод о них написать, не было в первой книге. Не было и главы про "Умирающего лебедя" — я его как-то обошла молчанием, не знаю почему. Он теперь связан у меня с Литвой (в Литве у Майи Плисецкой и Родиона Щедрина загородный дом.— Ъ). Там у нас на озере появился лебедь с рыжей головой. Поначалу я думала, что он в краске или в ржавчине измарался. Оказалось, такой от природы, прилетает к нам уже несколько лет. Его фотография — единственная цветная в книге. Остальные черно-белые, из моего архива, сама отбирала. Есть фото из Elle — в прошлом году в Париже меня снимала Беттина Реймс. И Володя Шахмейстер (художник-график, чьими работами проиллюстрированы обе книги.— Ъ) очень помог.
— А про быт пишете?
— Как колено разорвала — пишу. Вот отсюда досюда. Три года назад, в Риме, в свой день рождения. Там все пили за мое здоровье — вот и получила. Дождик прошел, скользко, булыжники, а я на шпильках. Упала и порвала связки, прямо хруст услышала. Это колено болело у меня с балетной школы — всю мою жизнь, несчастное "толчковое" левое колено. Я ведь в "Дон Кихоте" два года вообще не прыгала. И танцевала все время на "блокадах". Врачей обманывала, перед спектаклем говорила, что всего два раза делала, а на самом деле пятнадцать. Вот это колено и разорвалось. Прооперировали меня в Литве, там же я и восстанавливалась по специальной методике. Зима, холод собачий, выйти на улицу нельзя. И вот я по коридорам на коляске ездила, нога на чем-то лежит, и машина работает: качает так и сяк, до предела туда, до предела сюда. Здорово — сейчас я о травме даже не вспоминаю.
— Что происходит в балете на Западе?
— Да многое. Вот только что в Мюнхене (там квартира Майи Плисецкой и Родиона Щедрина.— Ъ) закрылся второй театр города. Там шли и оперетты, и балеты современные. Пришел новый интендант и всех уволил. У немцев это чудовищно: хорош ли, плох — вышвыривают на улицу. Так они показали фантастические вещи на закрытии, был бешеный успех. Хотя... Это были абстрактные балеты, ни про что. Мы ими восхищаемся, как придуманы, как поставлены, как виртуозно исполнены. Но когда совсем ни про что, я это не воспринимаю.
— Ну а Форсайт — он же тоже бессюжетный?
— Это другое дело. Там смысл есть. И сделано потрясающе. Мне нужно, чтобы меня поразило. Вот и Форсайт, и Матс Эк меня потрясли. Именно хореографически. Мы ведь так устали от нашего нафталина, пускай он замечательный, я знаю, что Петипа никогда не умрет. И все-таки мне всегда хотелось нового. Но мы все были, сами знаете, в каком положении. Мне даже "Роза" Ролана Пети казалась модерном — вот так "сломать" локоть, завернуть ногу. Помню, Якобсон (Леонид Якобсон, советский балетмейстер (1904-1975).— Ъ) увидел это и говорит: Пети у меня взял. Не знаю, так ли, может, он действительно раньше придумал. Но Якобсону запрещали то, что тому же Бежару заказывали. Вот он и не состоялся совсем. И Голейзовский тоже.
— А зачем сюжет-то?
— Я как индус. Индусы всегда спрашивают: а про что это? Когда я крутила фуэте в "Дон Кихоте", они меня тоже спрашивали: про что? Фуэте! Сама не знаю. Но если бы я современные абстракции видела в детстве, я бы не пошла в балет вообще. Это совсем не интересно. Даже мучительно. Они, наверное, все хромые к 30 годам. И никогда, я уверена, бессюжетное не подействует на сердце, не захватит дух. Похлопали, поахали, ушли, забыли. А комета должна оставить после себя хвост. Если ничего не оставил — ты работал зря.