Пока обладатель литературного Нобеля Александр Солженицын движется к Москве по рельсам транссибирской магистрали, столицу осчастливила визитом Лайза Минелли, Петербург порадовали посещением Роже Вадим с молодой женой, а Холинские чтения почтил присутствием учитель другого нобелевского лауреата, Иосифа Бродского, поэт Евгений Рейн.
В финале концерта Лайзы Минелли в "России" Юрий Лужков выступил в жанре народного танца, сплясав на сцене "калинку". Это не первый случай, когда московский мэр удивляет публику миметическими способностями: на дне рождения Жванецкого он превосходно передразнивал первого клоуна страны. Затем последовал ужин в "Серебряном веке", что на месте Центральных бань, который прошел по-домашнему. Помимо Иосифа Кобзона, Игоря Крутого, Александра Серова, Дмитрия Маликова, Бориса Моисеева и прочих звезд мирового замаха, среди гостей скромно присутствовали спонсор турне Сергей Слепцов, управляющий Нефтехимбанка, а также заместитель министра обороны генерал Борис Громов. Играл ансамбль Сергея Жилина "Фонограф". Едва солистка Алла Сидорова спела последние ноты "Кабаре", как непосредственная Лайза осыпала ее цветами и поцелуями. Потом настала очередь непременных, как серебряный самовар, подаренный артистке мэрией, цыган, а там подошло и время танцев. Мэр чинно вел собственную супругу, гостья тоже танцевала со своим молодым мужем, ее аккомпаниатором. Чтобы никого не обидеть — ни господ, ни дам.
Вернувшись разочарованным с Каннского фестиваля, Никита Михалков дал в Киноцентре вечер для отечественных ценителей. Несмотря на то, что в Москве на этой неделе было много других развлечений — будь то концерт Минелли или одна из неожиданно многочисленных для лета театральных премьер,— кресел в зале не хватило: из "Арлекино" приносили пластиковые стулья. Пока публика мобилизовывалась, г-н Михалков за кофе беседовал с экс-вице-президентом г-ном Руцким. На вечере был и еще один приятель режиссера, "оппозиционно-патриотический" актер и режиссер Николай Бурляев. Первые слова г-н Михалков им и посвятил, отметив, что по конъюнктурным соображениям друзей не оставляет, но на двусмысленность заявления никто внимания не обратил. Что касается Руцкого, так тот, как оказалось, вообще мистическим образом был вместе с героем вечера "до Кремля, в Кремле, в Лефортово и после Лефортова". Неизвестно, будет ли продолжаться в том же духе и "после Солженицына", который, судя по всему, готов перехватить лавры отца нации у михалковского друга. Вопросы из зала носили восторженно-познавательнай характер; самым едким из присутствующих оказался Сергей Михалков, тоже экс-вице-президент, но — Союза писателей, который спросил, как сын относится к автору гимна Советского Союза. Цель каверзы была дать возможность Михалкову-младшему высказаться в пользу верности не только друзьям, но и прямым родственникам. Сын не смутился и тут же нашелся, в сотый раз заверив поклонников, что "он не Павлик Морозов", что любит папины стихи, на которых вырос и он сам, и Руцкой, и все остальные, включая, должно быть, Солженицына, Бродского и ту же Лайзу Минелли. Но еще больше он любит родной гимн, потому что кто ж будет спорить со строчкой "сплотила навеки великая Русь". Спорить никто не стал. Однако при ответе на вопрос о фильме Квентина Тарантино, обладателя "Золотой пальмовой ветви", который, по словам Михалкова, "не идет ни в какое сравнение",— с чем "не идет", не пояснив,— русский патриот неожиданно похвалил Америку, "которая побеждает, потому что заботится о своих художниках". Что ж, один из таких счастливцев, возросших под крылом своего правительства, правда — французского, коллега Михалкова по кинорежиссуре, в это время, поеживаясь от петербургского ненастья, выходил из самолета в Пулково вместе с молодой женой.
Среди бывших жен Роже Вадима — Бриджит Бардо, Джейн Фонда и Катрин Денев, все описаны в одной из его книг — обезоруживающе простодушно. Кажется, именно этот пример вдохновил Евгения Евтушенко на описание собственных четырех браков, хотя у советского поэта ни звезд мировой величины, ни просто актрис в женах не было. На сей раз подругой Вадима оказалась Мари Кристин Барро, племянница мэтра французского театра и актриса. Чета прибыла в Санкт-Петербург для участия в 1 Международном фестивале телевизионных фильмов. После церемонии открытия супругов под проливным дождем усадили на речной теплоход и, покатав по Неве, высадили у правительственной дачи К-2 на Каменном острове, напоминающей бункер из стекла и бетона во вкусе 70-х. Там их встретил духовой оркестр, а в вестибюле — народный казачий хор, песнями и плясками предваривший обильный фуршет. Репертуар был выбран верно, что выяснилось на пресс-конференции на следующее утро. Супруги, одетые весьма демократично на фоне российских коллег, она — в полудлинном платье мелкого рисунка и белой пелерине с бахромой, он — в сером в мелкую клетку пиджаке и без галстука, среди прочих ответили и на вопрос о русских корнях режиссера. Вадим подтвердил, что на самом деле он урожденный Вадим Егорович Племянников, а мадам Барро-Вадим рассказала, что когда ей пришлось играть Раневскую в "Вишневом саде", она убедилась, что у ее мужа — русская душа, ибо все, что описал Чехов, происходит и у нее дома. Впрочем, она отметила, что считает свой брак исключительно счастливым... Узнав об этом визите французских знаменитостей, поэт Евгений Рейн, ленинградец и старший друг Бродского, один из компании "ахматовских мальчиков", как называли круг поэтической молодежи, приближенной к знаменитой поэтессе, рассказал в Москве коллегам, пришедшим на холинские чтения, такую историю.
Дело было в начале 60-х, когда Ленинград посетили Жан-Поль Сартр с женой Симоной де Бовуар. Один известный прозаик и его друг-скульптор томились в ожидании гостей. Чтобы скоротать время до начала выпивки, скульптор предложил писателю снять с него маску — ну, хоть для литературного музея. Посчитав, что такая заблаговременность вполне уместна, тот улегся на диван, и приятель, как полагается, намазал маслом и покрыл жидким гипсом его физиономию. Тут зазвенел телефон. Трубку снял скульптор, поскольку для застывания хозяин дома должен был сохранять неподвижность. Звонила переводчица из Союза, приятельница писателя, и возбужденно сообщила, что сопровождает Сартра с женой и по дружбе с хозяином дома ведет их к нему, ибо гости хотят вручить подарки "неимущему русскому литератору". Имя Сартра, натурально, ничего скульптору не сказало, поскольку скульпторы со времен Фидия, подмигнул Рейн, книжек не читают. И вот скульптор приглашает гостей в единственную комнату, где они видят на диване тело хозяина. Воспитанные французы, понимая, что в доме горе, и они пришли не вовремя, стали с выражениями соболезнований ретироваться. Тут хозяин, видя краем глаза, что красивые иностранные пакеты вот-вот покинут дом, плюнул на маску, встал и забрал гостинцы из рук потрясенной Симоны де Бовуар. Последняя потом вспоминала в мемуарах, что во время их с Сартром визита в СССР КГБ устроил жуткую провокацию. Присутствовавший во время рассказа молодой поэт, принадлежащий к сексуальным меньшинствам, осмелев, пригласил мэтра на собственное чтение, которое должно было состояться при большом стечении прессы в вестибюле больницы имени Кащенко. От изумления Рейн сразу не нашелся, но находившийся здесь же Генрих Сапгир заметил, что "после того, как женился, в такие дома не ходит". Молодой поэт, конечно, не мог знать, что в первый брак Сапгир вступил тридцать лет назад, а фраза принадлежит — Пушкину. Александр Сергеевич произнес ее в ответ на приглашение графа Соллогуба посетить вечер у Кукольника, куда ни из света, ни "от мадам" дамы не приглашались. Жаль что не понял, фраза как нельзя была точна — с какой стороны ни посмотри.
САНДРО Ъ-ВЛАДЫКИН
КИРИЛЛ Ъ-РАППОПОРТ