У Татьяны Толстой вышел очередной сборник с четырехбуквенным заглавием. И опять новые тексты вперемежку со старыми разбросаны по нескольким циклам — к такому составительскому приемчику толстовские читатели привыкли уже давно: "Круг", "Изюм", "День", "Ночь"... Правда, нынешнее название "Река" выглядит как-то сиротливо без привычного уточнения "Оккервиль". Впрочем, именно этот классический рассказ — "Река Оккервиль" на месте, он завершает сборник.
Эссеистика мирно уживается рядом с художественной прозой. Некоторые миниатюры написаны так, что и не сразу поймешь: это еще эссе или уже рассказ? Разве что споткнешься о какую-нибудь неформатную деталь вроде сравнения "небритой" грибной ножки с "подбородком Леонида Парфенова". То есть грибная ножка еще коренится в новеллистике, а парфеновский подбородок туда же никак не вмещается.
Вот как вырисовывается внутренний сюжет этого сборника. Слово здесь вновь усаживается в колесницу и празднично выезжает на парад: "На лице — райский восторг от звуков, и звона, и ритма, и гула, и всего того, что за словом". Но все это громокипящее словесное великолепие связано именно с прошлым, в частности с историей семьи Татьяны Толстой, у которой один дедушка — писатель Алексей Толстой, а другой — переводчик Михаил Лозинский ("Как мы были французами"). Об этом в сборнике говорится достаточно. Затем автор все же сходит с этой "колесницы" и берется за кропотливую разъясняющую работу. Так дворянки шли в сестры милосердия. И наверное, что-то подобное чувствуют сегодняшние богачки, занимаясь благотворительностью.
Засучив рукава, автор берется за объяснения. Как, сделав стильнейший дизайн квартиры, самому не оказаться там "инородным объектом" ("Прожиточный минимализм"), как путешествовать по заграницам ("Нехоженая Греция", "Туристы и паломники"), как задорно хаять американскую литературу, но вовремя останавливаться, чтобы сделать исключение для южанок Фланнери О`Коннор и Юдоры Уэлти ("Переводные картинки"). Подобных советов здесь тоже предостаточно. Если еще вспомнить телевизионную ипостась писательницы, то нельзя не признать: из нее получился arbiter elegantiarum, "законодатель вкуса". Можно, конечно, не согласиться с таким "законодательством" — а в нем действительно хочется сделать немало поправок. Но в таком случае придется проследовать из толстовской литературной "гостиной" в "лакейскую", чтобы внимать нравоучениям разнообразных минаевых и робски. Но тут уж без "колесниц". И других вариантов пока не видно.
Татьяна Толстая. Река. М.: Эксмо, 2007