гала-концерт балет
На сцене МХАТа имени Горького прошел первый в сезоне балетный гала "Золото осени", организованный молодым хореографом Никитой Дмитриевским и состоящий преимущественно из его работ. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА убедилась, что спрос на современную хореографию значительно превышает ее качество.
Вместительный зал доронинского МХАТа оказался заполнен до галерки, несмотря на отсутствие в программе громких имен и заоблачные цены на билеты. Причем большой, трехчастный вечер, составленный из двух одноактных балетов Никиты Дмитриевского и трех любовных адажио разных авторов, удержал большую часть публики до самого финала. Наверное, надо радоваться. Этот факт свидетельствует о востребованности актуального балета, ведь в хореографии главного героя вечера почти нет следов советского прошлого. Впрочем, нет в ней и намеков на будущее: композиции хореографа Дмитриевского представляют собой расхожий набор приемов и комбинаций среднеевропейской хореографии последних десятилетий прошлого века.
Современной технике танца наши артисты не обучены, и компиляции молодого хореографа позволяют им хоть отчасти восполнить пробелы образования — не всем же под силу повторить путь самого господина Дмитриевского, в нежном возрасте перекочевавшего из кордебалета Большого в молодежную труппу Нидерландского театра танца (NDT-II) и за пару сезонов перетанцевавшего балеты лучших современных авторов. Увы, личный опыт еще не делает танцовщика хореографом: господину Дмитриевскому явно не хватает креативности.
Программы его бессюжетных балетов "Зеркало" и "Дежавю" состоят из глобальных вопросов (типа "Как начинается жизнь?") и довольно путаных пояснений ("Балет сделан в эмоционально абстрактной форме, образами, которые проживаются одним человеком"). Воплощение туманно в прямом смысле: сцена окутана дымом, персонажи тонут во мраке и только столбы света с колосников выхватывают артистов в духоподъемные моменты. Таковые обозначены вполне конкретными жестами — тыканьем пальцем в небо, последовательным закрыванием глаз, ушей и рта по примеру индийских обезьян, сворачиванием в позе зародыша или молитвенным преклонением колен. Сконструированы балеты беспомощно, в их необязательно-монотонном течении хореограф не может выделить ни кульминацию, ни тем более завязку-развязку. Рисунок танца примитивен — шеренги-линии, изредка круги. Движения по большей части заимствованы из типового мастер-класса.
Но что удивительно: вопреки очевидной слабости эта вторичная хореография явно заводит артистов, возможно, именно по причине своей несоветскости. Работают все истово. Композиции "Зеркало" это, правда, не помогает — коренастые девушки из балета "Москва" слишком робки и топорны, чтобы скрыть недостатки балета. А вот способная молодежь Большого во главе с солистом Мариинского театра Антоном Пимоновым сумела-таки обогатить "эмоционально абстрактную форму" балета "Дежавю" не только реальными эмоциями, но и роскошной свободой натренированных тел.
На фоне работ господина Дмитриевского "Средний дуэт" в постановке Алексея Ратманского выглядел сущим шедевром. Внятный, компактный, продуманный до мелочей, этот мини-балет — своеобразный палимпсест, "наш ответ Форсайту". Хореограф намеренно оставляет знаковые приметы первоисточника — позы с оттяжками на вытянутых руках, резко смещающими центр тяжести. Однако в противостоянии мужчины и женщины у господина Ратманского нет форсайтовской непримиримости, это скорее трагедия непонимания, изнурительный и вечный диалог любовников, не слышащих друг друга. Впрочем, в трактовке темпераментной Натальи Осиповой история претерпела изменения: балерина так неистово рвалась из рук партнера, так рушилась на подрубленные колени, так отчаянно выпрыгивала в па-де-ша, будто спасалась из лап насильника, в то время как трогательный Андрей Меркурьев не давал никакого повода усомниться в его лояльности и миролюбии.
Вот уж кого насиловали, так это Балерину (Елена Кузьмина) в дуэте Бориса Эйфмана из балета "Красная Жизель". Как только не таскал и не швырял Чекист (Юрий Ананян) ее нежное тело, куда не закидывал эти длинные, косолапо завернутые ноги и не выкручивал бескостные руки. Эта простодушная иллюстрация тезиса о неодолимом влечении мазохистской творческой натуры к садистскому режиму выглядела сущей архаикой, особенно в контексте вечера. Очевидно, что Борис Эйфман, которого, несмотря на почтенный возраст и изрядный творческий стаж, принято считать современным хореографом, бесповоротно остался в прошлом веке.
Разрыв поколений обозначился не только у хореографов, но и среди артистов. Скажем, приму Мариинского театра Юлию Махалину легко представить в той же "Красной Жизели" господина Эйфмана, но танцевала она "Мелодии белой ночи" Никиты Дмитриевского — дуэт, построенный на полутонах и полунамерениях, и выглядела в нем на редкость беспомощно, со своей несгибаемой спиной и склонностью к широким жестам.
Впрочем, в финале господин Дмитриевский примирил всех, сделав уступку массовому вкусу. Под эстрадную музыку участники концерта с разной степенью умелости завиляли бедрами и повторили свои наиболее эффектные па. Из глубин закулисья вывалились очередные клубы дыма, зрители захлопали в такт — и засыпавшие сцену красно-желтые "листья" похоронили все высокохудожественные претензии "Золота осени".