Человек-праздник
Наследие Поля Пуаре в парижском Музее декоративных искусств
Парижский Музей декоративных искусств чествует Поля Пуаре (1879–1944) — забытого историей новатора моды начала XX века, творца с уникальным чутьем, эстета с изысканным вкусом к жизни, человека, определившего и опередившего свое время.
«Мода — это праздник» — так кураторы назвали выставку в Музее декоративных искусств. Иначе и не скажешь. Ведь Полю Пуаре, который, по меткой характеристике Кристиана Диора, «пришел и перевернул все», в модных тисках всегда было тесно. Он первым снял с женщин корсет. Затем выпустил парфюм (Шанель пошла по его следам); основал школу декоративного искусства для девушек; привлекал молодых художников для иллюстрации своих каталогов; пускался в театрализованные коммерческие турне по всему миру; сам играл в театре, писал кулинарные книги и закатывал такие костюмированные вечерники, которые нынешним продюсерам и не снились. «Я не кутюрье, я — художник»,— говорил про себя Поль Пуаре.
Фото: Bibliotheque historique de la Ville de Paris / Therese Bonney / Bibliotheque historique de la Ville de Paris
Фото: Les Arts Decoratifs
Разносторонность увлечений проявилась у него еще в детстве. Выросший в благополучной семье торговца тканями, он никогда не испытывал недостатка ни в идеях, как развлечь себя и многочисленных родных, ни в средствах. Он беспрестанно рисовал, гулял с матерью по магазинам вдоль Риволи, организовывал семейные вечеринки в родовом имении под Парижем, где разносил самодельное детское шампанское. Время было такое, что все вокруг искрилось. Апогеем стала Всемирная выставка в Париже в 1889 году, где представили лампочку Томаса Эдисона. Пуаре так впечатлился этому невиданному чуду техники, что даже задумал написать благодарственное письмо Эдисону за такой подарок человечеству. Это буйство красок проявится и в его моде. «Увлечение изысками XVIII века довело женщин до упадка, и под предлогом изысканности всякая жизненность была устранена»,— писал позже Пуаре. Во всевозможные вариации оттенков «бедро нимфы», от бледно-лиловых до соломенных, «в это овечье стадо» он бросил «несколько крепких волков». Ткани вспыхнули красным, зеленым, синим, лимонным — совсем как электрические лампочки. Правда, было это уже во времена «Русских сезонов». Но Пуаре страшно злился, когда ему приписывали влияние Льва Бакста, хотя «Шахерезада» произвела на него, как и на весь артистический Париж, ярчайшее впечатление. Он же твердил, что апологетом восточного влияния в моде был он и только он.
Фото: Les Arts Decoratifs
Фото: Les Arts Decoratifs
Фото: Les Arts Decoratifs
Фото: Les Arts Decoratifs
Фото: Les Arts Decoratifs / Cyrille Bernard
Фото: Les Arts Decoratifs
Пуаре всегда был щеголем. На снимках французского фотографа из Одессы Бориса Липницкого даже в годы военной службы он выглядит с иголочки, словно на нем не китель, а кутюрный пиджак. Сам же Пуаре признавался, что если и случалось забыть умыться, то воротничок сменить — никогда. Так же и с занятиями: учебу, бывало, пропустит, а театр — ни в коем случае. В 19:00 сидел за семейным столом, а в 19:45 уже стоял у дверей «Комеди Франсез». Мюне-Сюлли, Сара Бернар и прочие именитые дивы и безымянные красавицы той великолепной эпохи драматического театра питали его юношеское воображение, а их наряды собирались в копилку будущего кутюрье.
По вечерам, возвращаясь домой из театра, он уединялся в своей комнате и во все эти сказочные платья одевал маленький деревянный манекен, который с его легкой руки превращался то в очаровательную парижанку, то в восточную императрицу, то в соблазнительную баядерку (кукла — подарок сестер — тоже экспонат выставки). И если стандарты высокой моды ему задал дом Worth, к тому времени перешедший в руки сыновей основателя (один был консерватором и изо всех сил поддерживал излишества старого Уорта, второй — прогрессистом и ратовал за наряды для принцесс, которые пересели в автобус), то стилю жизни его обучил Жак Дусе (1853–1929). Пуаре восхищало в нем все: обстановка его дома — старинные гравюры и картины, редкая мебель, подобранная с безупречным вкусом, бархатные шторы. Его манера говорить. Всегда идеально начищенные ботики завершали безупречный портрет. «Слушая его речь, я думал, что он говорит все, что я хотел бы сказать сам. В мыслях я уже был будущим Дусе. И не хотел иметь никакого другого образца, кроме него!»
Фото: Les Arts Decoratifs
Фото: Les Arts Decoratifs
Фото: Musee International de la Parfumerie
Фото: Les Arts Decoratifs / Christophe Delliere
Фото: Les Arts Decoratifs
Самой первой работой Поля Пуаре у Дусе был маленький воротничок из красного сукна, который застегивался сбоку на шесть перламутровых пуговиц. Он настолько пришелся по вкусу любимым клиенткам Дусе — оперным и театральным дивам, что кутюрье в 1898 году предложил юноше постоянный контракт. Недостатка в работе не было: новые модели требовались каждую неделю, ведь красавицы того времени не допускали даже мысли, что можно появиться на воскресных скачках дважды в одном и том же наряде. Пуаре создал целую серию костюмов, состоявших из жакетов и юбок, которые женщины надевали поверх корсетов. Эти панцири ему уже тогда не нравились, но деваться было некуда. Дусе от души покровительствовал своему протеже и даже прибавил жалованья, чтобы тот имел возможность выходить в свет. «Я хотел бы видеть вас на театральных премьерах, на скачках, в модных местах и с миленькой подружкой, которую бы вы одевали по своему вкусу»,— наставлял мэтр.
Пройдя школу Дусе и Уортов, Пуаре в 1903 году основал собственный дом моды. Если Шарль Фредерик Уорт был основателем высокой моды, то Пуаре стал ее освободителем, решительно сняв с женщин корсеты и заменив их на бюстгалтер. Правда, тут последовала другая крайность. Бюст отныне был свободен, а вот ноги нет: пропагандист свободы заковал их в узкие юбки — в такие, что ни шагу не ступить, ни в машину не сесть. Но мода сделала свое дело: их носили все.
Фото: Les Arts Decoratifs
Фото: Les Arts Decoratifs
Не столько следуя заветам Дусе, сколько спасаясь от опиума и прочих модных зависимостей, Поль Пуаре-таки нашел себе подругу сердца — неприметную провинциалку Дениз Буле, которую за простоватость презирали даже продавщицы его магазина. Но стоило ей однажды появиться на светской премьере в тюрбане, каких ни носили со времен мадам де Сталь, да с длиннющим страусовым пером, как она тут же сделалась законодательницей мод. Дениз стала не просто супругой и музой своего деятельного супруга, но и полноправным соавтором дома Пуаре.
Как-то прогуливаясь в окрестностях Елисейских Полей, кутюрье набрел на заброшенный дом, который делили куры с беспризорными кошками. Для обычных торговцев он был слишком велик, а для Пуаре — в самый раз. Сделал ремонт — богатый и роскошный, как у Дусе. Сад украсил по версальским модам, разбил там летний театр, названный «Оазис». Эти стены и этот сад видели самые экзотичные и изысканные праздники Парижа начала века. До нас дошли сказания о вечеринке «Тысяча и вторая ночь», которая перенесла весь парижский бомонд на вымышленный Восток (все-таки «Шахерезада» не давала покоя Пуаре), «Пир Бахуса» сопровождался танцами Айседоры Дункан, а «эксцентричная красавица» Кариатис — самая экстравагантная танцовщица Парижа Элизабет Тулемон — плясала в платье Натальи Гончаровой.
Фото: Les Arts Decoratifs / Christophe Delliere
Фото: Alphonse Maitrepierre
Фото: Les Arts Decoratifs
Фото: Les Arts Decoratifs
Фото: Les Arts Decoratifs
Фото: Les Arts Decoratifs / Christophe Delliere
А какие там были витрины! По осени Пуаре привозил из леса Фонтенбло обожженную солнцем листву и смешивал ее с подходящим по цвету сукном или бархатом. Зимой в права вступал белый тюль, покрывавший сухие ветки. Все детали, продуманные так тщательно и с таким чувством меры и вкуса, обходились Полю Пуаре дорого. Но денег он не считал. «В дар всем великим дамам» выпускал альбомы на тончайшей бумаге Arches с рисунками его платьев, сделанными рукой Поля Ирибу, а потом и Эрте (Роман Петрович Тыртоф, которого открыл Пуаре). Дамы отвечали взаимностью. Коллекционерша Пегги Гугенхайм, актриса Андре Спинелли, а вслед за ними и богатейшие клиентки из Франкфурта, Берлина, Варшавы, Вены, Москвы, Санкт-Петербурга шили платья у Пуаре. Вместе с супругой он предпринимал рекламные вояжи по всему миру (в США его иначе как «королем моды» не называли) и устраивал светские события с ярким рекламным эффектом. О поездке в Петербург Пуаре сохранит странные воспоминания. Увидев план театрального зала, почти полностью заполненный (всюду красные кресты), он обрадовался — дела идут хорошо. Оказалось, что «кресты» — места для полицейских. На каждую знатную особу в бурлящем революционными идеями Петербурге приходился взвод охраны. Вернувшись домой, Пуаре наказал родителям срочно избавиться от всех российских ценных бумаг, но родители только махнули рукой, мол, новые власти, разумеется, исполнят обязательства старых. «Кто был в итоге прав?» — не без торжества вопрошал Пуаре.
А вот приближение своего финансового краха он не желал замечать. Ослепленный успехом мечтатель продолжал фонтанировать идеями и реализовывать свои расточительные фантазии. В 1925 году по случаю Международной выставки декоративного и промышленного искусства он вновь решил отличиться, организовав собственную грандиозную ретроспективу на трех баржах, пришвартованных на левом берегу Сены напротив Большого дворца. Платья, мебель, парфюмы, картины Рауля Дюфи и прочих соратников, ресторан, цветочные композиции.... Но никто не пришел. Лодка Пуаре дала трещину, а с экономическим кризисом 1929 года пошла ко дну. В 1932 году дом Поля Пуаре закрылся. Жена к тому времени ушла, дети не взялись продолжать отцовский бизнес. Он же взялся за написание мемуаров и... книги кулинарных рецептов. Излюбленную роль Бахуса он продолжал играть до последних дней.