На каждом километре из тех, которые я проходил ежедневно, я обнаруживал эти бетонные вехи на вершинах дюн и прибрежных скал, вдоль пляжа, открытые, просвечивающие, с солнцем, бьющим через амбразуру и вход, как будто каждый каземат был пустым ковчегом или маленьким храмом без религии. Можно было идти дни и дни вдоль моря, повсюду встречая эти бетонные жертвенники, поставленные лицом к морскому горизонту.
Размах проекта — вот что превосходило границы привычного смысла. Тотальная война была здесь расчерчена в своих мифических размерах.
Странствия заводили меня иногда в прибрежные поселки. Что удивляло и интриговало там более всего, это бетонные колпаки посреди дворов и в садах. Их немая и приземистая масса с закругленными обводами диссонировала с окружением. При виде этих форм, выросших между домами, во дворах, на площадях — возникало ощущение, что подземная цивилизация вышла наружу... Они походили на космический аппарат, который приземлился посреди улицы, оповещая о начале борьбы миров.
Полузахороненная масса бункера с его забитыми песком вентиляционными каналами и узкой щелью наблюдателя — это отражение нашей собственной смертельной мощи, нашего образа разрушения, индустрии войны. Функция этого здания совершенно особенна: обеспечить выживание, стать убежищем для человека в критический момент. Бункер уподобляется, таким образом, не только крипте, которая предвосхищает воскрешение, но равно и спасительному ковчегу, колеснице, уносящей от опасности, наперекор смертельному риску.
Бастион XVIII века материализовал в своем облике баллистические системы примитивной артиллерии. Бункер сконструирован в расчете на некий новый климат. Его компактный объем, скошенные углы, толщина стен, системы амбразур, различные типы затемнения редких отверстий, бронирование, железные двери, вентиляционные фильтры — все это ставит нас перед лицом другого военного пространства, новой климатической реальности.
Анахроничный в нормальное время, в период мира — бункер выглядит как машина для выживания, как обломок субмарины, выброшенной на пляж. Он говорит нам о других стихиях, о чудовищном атмосферном давлении, о непривычном мире, где наука и технология развили возможности финальной дезинтеграции. Монолит не должен сопротивляться векам, толщина его стен свидетельствует только о вероятной мощи урагана современной войны, который расшвыривает предметы, рассеивает их и расщепляет.
Покинутый на песке побережья, как позвонок исчезнувшего животного, бункер — это последний театральный жест западной военной истории. Древние валы и траншеи, окружавшие города, были продолжением пейзажа. Современная крепость — уже не что иное как длинная цепь укрепленных пунктов, каждый из которых имеет двойной характер: псевдо-танки из бетона, шлемы постов артиллерийского наблюдения, зооморфные командные пункты с их фронтальными колпаками и угловыми наростами... Фортификации стали причудливой смесью разнообразных форм минерального и животного мира, как если бы последняя крепость символизировала все виды доспехов: от панциря черепахи до броневой башни дредноута.
Я был захвачен целой серией культурных реминисценций: мастаба, этрусские гробницы, ацтекские постройки... как будто бы укрепление для легкой артиллерии идентифицировалось с погребальным культом, как будто бы Организация Тодта не желала в итоге создать ничего, кроме религиозного пространства...