Экономика национальной гордости
Большой театр как корпорация
С точки зрения экономической науки Большой театр — исключительно интересное предприятие. Экономика национальных символов необычна сама по себе, поскольку речь идет о работе на стыке экономики, политики, культуры, международных отношений и социального воображения. Это хореография очень высокой сложности, все движения в которой должны быть продуманы, и движения средств по счетам в том числе.
То, насколько Большой театр дорог государству как символ национальной культуры, к дензнакам не сводится
Фото: Павел Лисицын / РИА Новости
То, насколько Большой театр дорог государству как символ национальной культуры, к дензнакам не сводится
Фото: Павел Лисицын / РИА Новости
Экономика символов
Экономисты не любят разговоров о национальных символах. Любое обсуждение того, какое место в национальной экономике занимают Эйфелева башня, статуя Спасителя в Рио-де-Жанейро, императорский сад в Токио или, например, Национальная галерея в Лондоне, сталкивается с плохо разрешимыми противоречиями. С одной стороны, обычно речь идет о предприятии, подчиняющемся стандартным экономическим законам. Если это театр, он должен содержать труппу и сцены, иметь и терять популярность в конкуренции с другими предприятиями культурного рынка, терпеть убытки и зарабатывать прибыли, подсчитывать баланс, сводить концы с концами и устраивать свою жизнь так, как в этой экономике принято вести свою жизнь любому театру этой страны.
С другой стороны, то, что Большой театр для России — наряду с Московским Кремлем, Эрмитажем и Третьяковской галереей — один из национальных символов, это во многом характеристика национальной культуры. И это важно. Большой на протяжении многих десятилетий символ ассоциации России и классической культуры. В том числе России как экономики.
На уровне национальных символов вопросы культуры, торговли, финансов, дипломатии, а иногда и политического устройства сливаются в единый конгломерат.
Но как работает эта связь, что получает национальная экономика от наличия в ней такого символа и что страна (а значит, и ее экономика) теряла бы, если бы в Москве не было Большого театра? Проще всего это описать в терминах «производственной функции Леонтьева». Выдающийся экономист Василий Леонтьев в свое время обратил внимание на то, что производство любого продукта может быть ограничено дефицитом одной относительно небольшой, но необходимой составляющей. Вы можете выпускать сколько угодно комплектующих для автомобилей, но без производства автомобильных рулей, самих по себе не стоящих почти ничего, это не имеет смысла — готового автомобиля не выйдет.
Большой театр как национальный символ в каком-то смысле напоминает эту схему: без него Россия как страна (а значит, и Россия как экономика) была бы другой, скажем классом ниже. Страна, в которой есть Большой театр, воспринимается как экономический партнер несколько другого масштаба. Это отражается — хотя порой очень сложным и косвенным образом — во всем, от переговорной силы компаний из России в конкретных контрактах до котировок госдолга. И здесь экономистам приходится признавать: национальные символы — это значимо и на российских купюрах Большой театр изображен не случайно.
Роль культуры в экономических отношениях относительно слабо изучена современной экономической наукой. Тем не менее у Большого театра как национального символа есть свои особенности. Среди них и та неуловимая, что заключена в его названии: это действительно большой театр. Его постановки дороги, его интерьер обязан производить впечатление, он обязан тратить огромные ресурсы на безупречность.
В известном смысле Большой — заложник статуса национальной драгоценности: для того чтобы играть свою роль в том числе и в экономическом смысле, он должен во многих случаях отставить чисто экономическую логику действий.
Символ есть символ, в нем невозможно заменить пластиком и светодиодами бронзу, мрамор и хрустальные светильники, хотя это экономически оправданно.
Фуэте миллиардов
Все это может довести экономиста до головной боли. Подсчитать в виде доли ВВП, в процентах от бюджетных расходов в соотношении к налоговым и таможенным доходам или даже в рублях общеэкономических прибылей и убытков значение Большого театра для экономики России едва ли возможно. Тем не менее два с половиной века существования Большого при очень разном состоянии и устройстве экономики России демонстрируют, что он — неотъемлемая часть этой экономики.
Это, конечно, государственный театр: вся театральная отрасль в стране даже не с XX, а с XVIII века зависима от государственных субсидий.
Но в контексте национальной экономики России, да и в терминах бюджета Большой — очень компактное предприятие. В 2000 году, например, театр получил за год 212 млн руб. бюджетных субсидий. Сегодняшний масштаб деятельности Большого театра сложился после 2012 года — напомним, с 2005 по 2011 год Историческая сцена Большого находилась на реконструкции, а Камерная сцена присоединена к театру в 2018 году. В 2012 году Большой получил 4,4 млрд руб. бюджетных субсидий.
С тех пор эта сумма росла (причем примерно с той же или чуть меньшей скоростью, чем валовой национальный продукт в экономике): в 2018 году театр получил 4,9 млрд руб. из федерального бюджета, локальный пик финансирования пришелся на 2022 год — 6,2 млрд руб. В период пандемии, когда театр ограничивал посещение, субсидирование Большого немного снижалось (до 6,1 млрд руб. в 2021-м и 5,9 млрд руб. в 2022 году), а затем вновь стало увеличиваться, до 7,3 млрд руб. в 2024 году. И в 2025 году оно будет неизбежно больше: за первое полугодие 2025-го Большой получил от государства чуть менее 4,6 млрд руб.
Собственные коммерческие доходы театр старается не раскрывать. Скажем так, цифры эти всегда сопоставимы с объемами госсубсидий на его работу, очевидны многолетние усилия всего персонала Большого сделать их примерно равными размеру годовой субсидии, однако они практически всегда несколько меньше. В последние годы бюджет Большого стабильно выше 10 млрд руб. в год, и так, видимо, будет и дальше.
В 2013–2017 годах театр давал чуть более 500 представлений в течение года. С 2018 года Большой показывал в обычной ситуации — вне пандемии, например,— около 650 спектаклей в год. Новых постановок в Большом театре в год выходило обычно от восьми и более, и это была стабильная ситуация (за исключением пандемического 2020 года).
С приходом Валерия Гергиева в руководство театра в конце 2023 года производительность работы дополнительно и довольно резко увеличилась. В 2024 году театр дал 730 представлений (и выпустил 15 хотя бы формально новых постановок), причем, по сути, за то же финансирование. В первом полугодии 2025 года спектаклей уже было очень много — 455.
Наконец, гастрольная активность Большого исключительно стабильна. В 2000-х акценты делались на международной активности — от Японии до Бразилии. В 2022–2024 годах за рубеж труппа Большого ездить не перестала, гастролировали в Омане, Таиланде, Китае, Армении, Белоруссии.
Но в последние годы Большой театр больше представлен на сценах России.
В 2024 году это были семь гастрольных туров в Санкт-Петербурге, представления в Казани, Доброграде, Уфе, Клину, Новом Иерусалиме, Кирове, Красноярске, Вологде и Калининграде. В первом полугодии 2025 года труппа представляла Большой на сценах в Китае, Армении, Киргизии, Калининграде, Самаре и Смоленске и, конечно, в Санкт-Петербурге.
Большой, дорогой, массовый, повсеместный
Дорого ли все это и оправданно ли с точки зрения экономики? Конечно, напрямую поставленный, это бессмысленный вопрос. Большой театр был, есть и будет в обозримом будущем предприятием, которое будет существовать примерно в том же статусе, что и сейчас. Преимущество национального символа в том, что любые разговоры о том, как бы сделать его обходящимся государству и обществу подешевле, останутся разговорами: всякое стабильное государство заинтересовано в существовании таких национальных символов и будет тратить на их существование столько, сколько необходимо.
Есть несколько очевидных причин, по которым это происходило и в императорской России, и в СССР, и в Российской Федерации в 1992 году и происходит сейчас. Государства, в отличие от экономистов, вынуждены эмпирическим путем оценивать реальную стоимость национального престижа: нельзя сказать, что национальные символы разных стран конкурируют друг с другом, но промахи в этом вопросе никогда не прощаются.
Британские газеты в 1919–1921 годах писали о голодающих балеринах Большого едва ли не больше, чем о голодающих крестьянах Украины.
Но это экстремальные случаи. В экономике национальных символов интереснее и важнее принципиально другие вопросы. Например, стоит ли вообще обращать внимание на то, сколько стоит Большой? Не стоит ли увеличить его финансирование, скажем, для начала в 5–10 раз, а штат (в первом полугодии 2025 года в театре трудилось чуть более 3,7 тыс. человек) в 20, создать для него новые сцены в каждом из российских федеральных округов? Раз Большой театр так важен, почему бы не привезти его в каждый дом?
В масштабах экономики России это не слишком дорого. Современные маркетинговые технологии очень эффективны по части такого рода масштабирования. И здесь мы возвращаемся к тому же, с чего начали. Большой театр — особенный, но театр. Для того чтобы сохранять свое предназначение, быть национальным символом и играть эту роль в экономике и обществе России, Большой обязан оставаться пусть необыкновенным, но театром.
Движения в расширенном времени
А значит, должен оставаться актуальным и современным. Но Большой театр нельзя превратить ни в мемориальное шоу, буквально отпечатав его афиши на гранитных плитах, ни сдавать под байк-шоу или эстрадный концерт по пятницам. Говоря обыденным языком, нужно «держать марку», но за этим просторечием стоит довольно сложная репертуарная политика и еще десятки нюансов, делающих не только кадровое и техническое, но и экономическое управление Большим театром довольно непростым занятием.
Например, нет никаких сомнений в том, что качественный маркетолог «с рынка» в состоянии в течение трех-четырех лет монетизировать стоимость бренда Большого театра при минимальных инвестициях. Популярность Большого театра в России и в мире вполне может быть быстро увеличена. Это известные и проверенные рецепты, с ними в разное время осторожно экспериментировал и сам Большой театр. И все это — огромный риск размывания парадоксально хрупкого статуса национального достояния.
Есть и еще один путь. Если билеты в Большой всегда дефицитны, почему бы не воспользоваться этим и не превратить по крайней мере часть его экономики в экономику престижного потребления? Это вполне может сочетаться с демократичной политикой по остальным направлениям. Другая крайность — полный отказ от элитарности, «бесплатный Большой театр по (условным) вторникам». Грамотный специалист по продвижению в течение очень короткого времени может предложить десятки и сотни программ такого «улучшения Большого» с огромным потенциалом к революции в жизни Большого — и с радикальным изменением его экономики.
Но дело в том, что Большой театр и есть то, что прямо противоположно идее революции, если это не революция творческая.
Большой как национальный символ вынужден быть актуальным и для 2025 года, и для еще неведомого 2035-го, и одновременно — для 2012, 1977 и даже для 1872 года: его временные горизонты должны быть шире, чем в обычной жизни. Это и проблема, и перспектива. Ни экономика, ни техника, ни наследие других коллективов не позволят того, что уже 250 лет удается только в Большом.