Тенор Джованни Батиста Рубини — одна из самых прославленных фигур в истории оперного искусства: в 1820-1830-е годы Европа признавала его "королем теноров", его имя стало практически нарицательным. Когда здравствующий артист берется за репертуар таких персон, это всегда и дерзость, и ответственность. Но тут речь идет о действительно едва ли не единственном певце, который способен так эффектно демонстрировать теноровые чудеса опер эпохи бельканто,— Хуане Диего Флоресе. Он с блеском поет арии Россини ("Елизавета", "Турок в Италии", "Дева озера", "Вильгельм Телль"), Доницетти ("Марино Фальеро") и Беллини ("Пират", "Бьянка и Фернандо"). До прославивших Рубини экстремальных высот (вроде фа и соль второй октавы) не добирается, но почти невозможные ре и ми-бемоль берет без особых проблем.
Если припомнить ярлык, который на Флореса налепили еще в начале его карьеры,— "Чечилия Бартоли в штанах",— то сравнение с "La Bartoli", в общем-то, довольно продуктивно. И тот и другая едва ли не в первую очередь впечатляют редкостной виртуозностью; и тот и другая именно на белькантовом репертуаре оттачивали свою сияющую голосовую маэстрию; оба демонстрируют вкус к сколь угодно эффектному, но не захватанному репертуару. Но разница есть. И состоит она в том, что относительно примадонны вызывает у кого восторг, у кого недоверие — ее очень персональный артистизм, укладывающийся, конечно, в рамки то барочной, то классицистической, то романтической стилистики, но никогда не утрачивающий индивидуального привкуса и живой непосредственности. У Флореса не так. Его изощренные фиоритуры производят впечатление работы изумительного, уникального, но механизма — конечно, не фабричного станка, скорее драгоценной кабинетной диковины. Все безукоризненно верно, и темперамент вроде бы обнаруживается, и слушается со всем возможным увлечением. Но искусство его безоблачно и на свой лад декоративно: игры и драмы в его пении нет: это непрерывная демонстрация чудес, трюков, красот, роскоши. Но тут уж ничего не поделаешь: все это, надо признать, в совершенстве отвечает именно двухсотлетней давности представлениям о целях и задачах оперного певца.