«Дипломатия в европейской системе координат все чаще подменяется ультиматумами»

Великобритания, Германия и Франция дали Ирану время до 31 августа, чтобы он согласился на уступки по своей ядерной программе, иначе они активируют специальный механизм («снэпбэк»), предусмотренный соглашением по иранской ядерной сделке 2015 года и позволяющий восстановить в отношении Тегерана жесткие санкции Совбеза ООН. Попытка выйти на компромисс в ходе встречи представителей сторон 26 августа в Женеве провалилась. О том, чем чревата подобная ситуация, в том числе и для России, специальный корреспондент “Ъ” Елена Черненко расспросила директора Центра энергетики и безопасности Антона Хлопкова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Как вы оцениваете шансы, что Иран согласится пойти на требования «евротройки» в оставшиеся дни?

— Иран неоднократно демонстрировал, в том числе в последние месяцы, что не боится угроз и не пойдет на пересмотр или тем более сдачу своих позиций под давлением, несмотря на потенциальные последствия для экономики и населения страны. При этом Тегеран демонстрирует открытость к дипломатическому урегулированию ситуации. Опыт СВПД (Совместного всеобъемлющего плана действий — официальное название иранской ядерной сделки.— “Ъ”) показал, что Иран готов работать над заключением договоренностей при учете его интересов и выполнять взятые на себя обязательства при условии, что так же будет поступать и другая сторона.

— Чего добиваются европейские страны?

— К сожалению, дипломатия в европейской системе координат все чаще подменяется ультиматумами, а другая сторона в одностороннем порядке при несговорчивости «назначается» ответственной за развитие кризиса.

Роль европейцев в процессе урегулирования ситуации вокруг иранской ядерной программы деградировала от центрального участника переговорного процесса (напомню, что дипломатические усилия в 2003 году были начаты в формате «Иран и три европейские страны»; а Китай, Россия и США подключились к процессу тремя годами позднее) до одной из главных проблем на пути урегулирования ситуации. Европейские дипломаты, являющиеся сторонниками совместного с Ираном поиска развязок накопившегося клубка проблем вокруг иранской ядерной программы, а такие, безусловно, есть, дипломаты, имеющие опыт взаимодействия по указанной проблематике, оказались за дверьми кабинетов, в которых сегодня вырабатываются европейские подходы.

— Российские власти считают, что правовых и процедурных возможностей для запуска снэпбэка у европейцев нет, поскольку они сами не соблюдают условия иранской ядерной сделки. И если они попытаются продавить восстановление санкций Совбеза ООН в отношении Ирана, то Россия, как следует из пояснений российского МИДа (см. “Ъ” от 25 августа), их придерживаться не собирается. Получается, что нас ждет правовая коллизия: часть стран будут считать, что в отношении Ирана действуют международные санкции, а другая будет их игнорировать?

— Риски реализации подобного сценария высоки. Однако, наверное, пока преждевременно говорить, что шансы на иной исход развития ситуации потеряны. Судя по имеющимся сигналам, идея дать больше времени дипломатии, которая значительно усложнилась в результате 12-дневной войны, «задышала». Интерес к российской инициативе продлить срок действия резолюции СБ ООН 2231 на шесть месяцев есть. Остается надеяться, что западные страны отнесутся к ней конструктивно. Иначе мы окажемся в той самой правовой коллизии, о которой вы говорили, и пути назад не будет.

— А что дало бы принятие предложенной Россией и поддержанной Китаем резолюции Совбеза ООН о техническом продлении на полгода резолюции 2231, принятой в поддержку иранской ядерной сделки? Насколько я понимаю, по крайней мере, в первой версии этого документа речь шла о продлении резолюции 2231 (и таким образом продлении самой сделки) до 18 апреля 2026 года, но с заморозкой механизма «снэпбэк».

— На мой взгляд, надо фокусироваться в первую очередь на самом факте продления резолюции 2231. Детали продления важны, но сейчас главная задача — получить больше времени для того, чтобы та позитивная динамика, которая наметилась, по крайней мере между МАГАТЭ (Международным агентством по атомной энергии.— “Ъ”) и Ираном, могла развиться и, возможно, способствовать появлению каких-то новых инициатив, подвижек в позициях сторон.

Получится или нет найти какие-то новые развязки в случае продления резолюции 2231, безусловно, большой вопрос. И здесь, наверное, главная проблема или камень преткновения — это будут ли готовы США проявить гибкость в вопросе будущего обогащения урана в Иране?

Нынешняя позиция, что единственная приемлемая для Вашингтона опция — это нулевое обогащение в Иране, на мой взгляд, не дает возможности для того, чтобы двигаться вперед.

Но если здесь появится гибкость, а на начальном этапе непрямых переговоров между Ираном и США Вашингтон эту гибкость демонстрировал, то можно будет говорить о том, что есть шансы на прогресс.

Но, повторюсь, на мой взгляд, основная задача сейчас — дать возможность той позитивной динамике, которая намечается в отношениях МАГАТЭ и Ирана, развиться и преодолеть те новые трудности, которые возникли в результате 12-дневной войны, и в том числе трудности по возобновлению переговорного процесса с участием Ирана и США.

— Ожидаете ли вы, что Иран выйдет из Договора по нераспространению ядерного оружия (ДНЯО) в случае восстановления в отношении него международных санкций, как о том неоднократно предупреждали в Тегеране?

— Будет некорректно сказать, что ожидаю выход Ирана из ДНЯО. Однако такое развитие ситуации нельзя исключать. Давайте себя поставим на место представителей иранского руководства. Иран подписал ДНЯО, заключил соглашение о гарантиях, поставив под контроль МАГАТЭ свои ядерные объекты. На первом этапе Иран сделал ставку на приобретение услуг в ядерной сфере за рубежом, в первую очередь в западных странах. Например, инвестировал в завод «Евродиф» по обогащению урана во Франции, приобретя 10-процентный пакет акций. Однако не получил ни грамма обогащенного урана с этого предприятия.

Переключил фокус на развитие национальных возможностей в области ядерного топливного цикла, в том числе обогащения урана. В западных странах возникли озабоченности, что эти технологии могут быть использованы в военных целях. Иран заключил СВПД, согласившись ограничить развитие ядерных технологий в стране, чтобы снять эти озабоченности. Теперь Ирану говорят, что он вообще должен отказаться от созданных предприятий; по соответствующим объектам ядерной инфраструктуры, которые, к слову, находились под контролем МАГАТЭ, были нанесены удары, погибли люди.

По некоторой информации, при планировании военной операции против Ирана могла использоваться информация, ставшая доступной в результате осуществления контрольных функций МАГАТЭ.

В этих условиях в Тегеране задаются вопросом — а зачем оставаться в ДНЯО? В чем выгода от нахождения в нем? Есть впечатление, что, если ситуация продолжит развиваться в логике, описанной мной ранее, даже Бушерская АЭС — совместный российско-иранский проект энергетического сотрудничества — не удержит Тегеран от выхода из ДНЯО, поскольку для Ирана все больше речь идет о фундаментальных угрозах национальной безопасности.

— Чем чреват возможный выход Ирана из ДНЯО для России?

— Не вижу, каким образом гипотетическое появление ядерного оружия в Иране может отвечать российским интересам. Станет ли нам проще выстраивать двухсторонние отношения, например, с Турцией, если у нее появятся ярко выраженные или скрытые ядерные амбиции в результате гипотетического появления ядерного оружия в Иране? Окажет ли позитивное влияние на российские многомиллиардные проекты на Ближнем Востоке в области мирного атома, то есть строительства АЭС,— как действующие, так и потенциально новые — гипотетическое появление ядерного оружия в Иране? Мой ответ на эти вопросы — нет.

— Каким вам видится будущее сотрудничества Ирана с МАГАТЭ?

— Информационный фон в части сотрудничества Ирана и МАГАТЭ в последние недели крайне негативный. Для этого есть основания. Однако есть впечатление, что некоторые международные акторы, которые не заинтересованы в восстановлении полноформатного взаимодействия Тегерана и агентства на основе Соглашения о всеобъемлющих гарантиях Ирана и МАГАТЭ от 1974 года и стремящиеся выставить Иран ответственным за эскалацию, за счет вбросов через различные каналы пытаются «усилить» и раскачать ситуацию в отношениях Тегерана и МАГАТЭ.

Требуются усилия для преодоления последствий 12-дневной войны для отношений Тегерана и МАГАТЭ.

Недавние контакты между представителями Ирана и секретариата МАГАТЭ создают впечатление, по крайней мере, как об этом можно судить по имеющейся информации, что кризис в отношениях может быть преодолен.

Бушерская АЭС, которая, к счастью, не была затронута в результате ударов Израиля и США по Ирану, могла бы стать одним из первых объектов в Иране, где возобновятся инспекции МАГАТЭ. Наблюдаемая позитивная динамика в отношениях Тегерана и МАГАТЭ, хочется надеяться, создает предпосылки для дальнейшей позитивной динамики в урегулировании ситуации вокруг иранской ядерной программы.

— А что сегодня можно сказать о состоянии иранской ядерной программы с учетом ущерба, нанесенного ей бомбардировками Израиля и США в июне?

— Термин «иранская ядерная программа» может иметь различную интерпретацию, хотя надо признать, он прочно укоренился, в том числе и в русском языке. Я его сам неоднократно упоминал в нашей беседе. Но кто-то под ним в том числе может понимать военную ядерную программу. На мой взгляд, точнее будет говорить о программе развития ядерных технологий в Иране. Пришло время аббревиатуру ИЯП (иранская ядерная программа.— “Ъ”) заменить на иную, более точную и актуальную.

Если возвращаться к сути вашего вопроса, то у меня есть серьезные сомнения, что удары по Ирану имели главной целью ослабить потенциал страны в ядерной сфере, о чем заявляли и в руководстве Израиля и США. Скорее это про попытки использовать положение дел в мире и в Исламской Республике для того, чтобы расшатать внутриполитическую ситуацию в Иране, чем ограничить возможности страны в ядерной сфере. Я прихожу к такому выводу.

При этом, если я ошибаюсь и цель действительно заключалась, как это заявлялось, в снижении или ликвидации потенциала Ирана в производстве ядерного оружия, легко заключить, что военная операция провалилась. Декларировалась озабоченность наличием в Иране более 400 кг урана, обогащенного до 60%,— в результате бомбардировок, вероятно, Ирану удалось сохранить этот материал. Декларировалась озабоченность, что Иран недостаточно взаимодействует с МАГАТЭ — в результате 12-дневной войны инспекторы МАГАТЭ покинули Иран, также МАГАТЭ не знает, где находятся те самые 400+ кг урана. Очевидно, что агрессия в отношении Ирана также с еще большей актуальностью поставила в Тегеране вопрос — какими средствами можно обеспечить суверенитет страны.

Таким образом, если кто-то всерьез озабочен возможностью Ирана создать ядерное оружие, то их озабоченности должны были только усилиться в результате военной операции Израиля и США.

Интервью взяла Елена Черненко