Чужие дневники — необходимое чтение современного человека. Нам не так уж важно, где автор был или кого видел, и не обязательно мы поклонники его творчества. Можно перечитывать дневники драматурга Евгения Шварца или богослова Александра Шмемана, не интересуясь ни пьесами, ни богословием,— дело в другом: любой, даже самый благополучный, дневник — хроника борьбы с несуществованием. А чтение такой хроники почему-то придает сил.
В "Издательстве Ивана Лимбаха" под редакцией Глеба Морева вышло второе, исправленное и дополненное, издание "Дневника 1934 года" великого русского поэта Михаила Кузмина (1872-1936). Кроме собственно текста дневника и помещенных в приложения мемуарных записей Ольги Гильдебрандт (художницы, жены спутника Кузмина в последние 20 лет его жизни Юрия Юркуна), в книгу вошли предисловие Морева (один из лучших очерков о Кузмине) и его же комментарии. Они занимают больше половины книги и дают настоящую панораму жизни ленинградских литераторов, актеров, художников и т.д. — круга, уничтоженного в 30-40-е годы. Того круга, в котором Кузмин был знаменит и вместе с гибелью которого для него наступила "полоса непризнания и забвения". Настоящего признания Кузмин не получил и до сих пор — целомудрие его поэзии делает ее малодоступной для того массового "читателя-плаксы", который заведует канонизациями.
Кузмин вел дневник всю жизнь; сохранилось далеко не все; уже изданы тетради за 1905-1915, 1921 и 1931 годы. Дореволюционный дневник, подробнейшая хроника Серебряного века — это убаюкивающая монотония имен и свиданий, с тоном немножко гимназистки — "грустно, прелестно, мило, весело". Дневники советского времени — другое дело. Вот характерная запись от 19 сентября 1931 года: "Все неопределенно и грозно. А может быть и ерунда" — беспечная интонация Кузмина уже не внутри "родного, милого петербургского мира", а в агрессивном советском антураже приобретает завораживающий героический оттенок.
Но "Дневник 1934 года" — особенный и среди советских тетрадей. Он был задуман не как хроника, а как "течение ежедневного воображения" — здесь смешаны подневные и мемуарные записи и разного рода наблюдения и созерцания. Кузмин видел мир не слитными массами, а разбитым на детали, лица, сцены, картины, и каждый такой — даже самый унылый — фрагмент оценивал, как мы оцениваем произведение искусства: "Вечером в стиле Рембрандта было на дворе под открытым небом жактовское собрание"; или: "Утра всегда имеют какой-то европейский характер, может быть, потому что в Европе рано встают, а у нас валяются до 10-12 часов, только крестьяне имели принужденное изящество вставать в 6 часов"; или: "Италия более всего мне вспоминается или на репетициях Музыкальной Комедии (еще на Невском), когда солнечный весенний день (хотя, в противоположность Италии, там никто петь не умеет), или в парикмахерских. И в шикарных, и в затрапезных. Там и безделье, и сплетни, и одеколон, и какие-то завсегдатаи, как из комедий Гольдони. Всегда очень жизненно действует. Особенно прежде. Теперь, со введением мастериц и с женской стрижкой, производимой в мужских залах, все утратилось. Впечатление постной физкультурности и пролетарски сознательного отношения к похабным сторонам флирта лишают парикмахерские игры, а придают им какую-то мрачную чепуху".
В результате книга — несмотря на болезни, страхи, безденежье, забытость, "гепеушников" и "комосомолию" — оказалась неожиданно праздничной и одновременно приоткрыла машинерию той радостной легкости, которая всегда поражает в Кузмине. "Часто приходится играть роль, воображать себе, что "делаешь дело", творишь, "имеешь успех", "ведешь красивую жизнь", чтобы внедрить это в собственное сознание, только тогда и сам будешь верить, и другие поверят. Легкая, веселая и счастливая жизнь это не безболезненный самотек, а трудное аскетическое самоограничение и самовоображение, почти очковтирательство, но только так жизнь может быть активна и продуктивна".
Кузмин переиграл в жизни множество ролей, но никогда не позировал и не ломался, потому что не боялся чужого взгляда и сам не смотрел на других глазами судьи. Эту странную неподнадзорность существования "Дневник 1934 года" передает, может быть лучше, чем все другие сочинения Кузмина.
М. Кузмин "Дневник 1934 года"
"Издательство Ивана Лимбаха" СПб., 2007