Страшно место пусто не бывает

В кинотеатрах стартовал показ хоррора от Александра Ажа «Затерянное место» (Never Let Go). Михаил Трофименков в очередной раз убедился в несостоятельности современных мастеров страха по сравнению с их предшественниками. Чем многозначительнее пытается быть Ажа, тем скучнее смотреть фильм, а что в конце концов хотел сказать режиссер, пожалуй, не знает и он сам.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Первое, что поражает в «Затерянном месте»,— его текстуальное сходство с одновременно вышедшими в прокат «Свободными людьми» Кристиана Суигала (об этом фильме “Ъ” писал 8 августа).

И там, и здесь идет речь о смертоносной в буквальном смысле слова родительской любви. О родителях, изолирующих детей от мира, где, как они верят, бал правит Зло, и защищающихся от этого Зла самопальными молитвами. Об оружии в детских руках. Наконец, о любимых буйнопомешанными семейками собаках, которые кажутся человечнее всех человеческих существ и, к зрительскому облегчению, выходят невредимыми из кровавых передряг.

Разница в малом. Суигал снял натуралистическую криминально-социальную драму об ультраправых анархистах, объявивших войну «оккупационному» вашингтонскому режиму, Ажа — фильм ужасов о семье, скрывшейся в заповедном лесу, когда Зло овладело миром и довело человечество до тотального самоистребления.

Можно сказать и иначе.

Суигал снял реалистический фильм ужасов о повседневном американском безумии. А Ажа — замаскированный под фильм ужасов памфлет о «выживальщиках», еще одном массовом американском феномене.

Эти люди, зачастую максимально удаляющиеся от цивилизации, запасаются в промышленных количествах топливом, едой и оружием, готовясь к грядущему Апокалипсису, и в целом тоже относятся к ультраправым религиозным фанатикам.

Хотя вряд ли Ажа копал так глубоко. На протяжении многих лет французский ремесленник, натурализовавшийся в Голливуде, в меру невеликих сил честно пытается напугать зрителей то стаями проголодавшихся крокодилов, то смертоносными отражениями в зеркалах.

В его руках классический саспенс, сладострастное ожидание страшного события, мутирует в элементарную скуку: ожидать развязки и объяснения того, что же мы увидели, просто лень.

Тем более что внятного объяснения так и не последует.

В лесном домике живут Джун (Хэлли Берри) и ее сыновья Нолан (Перси Даггс) и Сэм (Энтони Би Дженкинс), последние люди на Земле: все остальные, включая родителей и мужа Джун, пали жертвами Зла. И теперь Зло сужает круги вокруг их дома; то, как зверь, завоет, то заплачет, как дитя. Прикинется то мертвой бабушкой с окровавленным ртом, то зовущей на помощь девочкой, то какой-то многоножкой, то вполне человекообразным мужем Джун, обвиняющим ее в убийстве родителей.

Выходить из дому можно только накрепко обвязавшись прикрепленным к нему канатами. Понятно, что далеко так не уйдешь, хотя кой-какая живность еще забредает в периметр вокруг дома: семья, живущая натуральным хозяйством, охотится при помощи арбалета и рогаток.

Странно, что перейти на рацион из древесной коры, лягушек и червяков им приходится лишь спустя годы вполне сытного существования.

Теперь мама заикается даже о том, чтобы съесть любимого пса.

Если возникает опасение, что Зло коснулось кого-то из детей, мама подвергает подозреваемого проверке. Наставив на него нож, заставляет читать заговор о рассеивающейся тьме, а потом запирает на час в могиле-подполе. Но в остальном до поры до времени все отлично, и семья упоенно в стотысячный раз танцует под классический фольк Хэрри Макклинтока «Big Rock Candy Mountains» — монолог бродяги о вожделенной земле изобилия, где растут сигареты на деревьях и текут ручьи виски. Песня звучит в детской адаптации, где не виски и сигареты, а жвачка и лимонад, но детям в любом случае ни одна из этих субстанций не знакома. Ну и еще мама читает детям сказку о Гензеле и Гретель: сомнительное утешение в их-то положении.

Зло во всех его воплощениях видит одна только мама, и детям остается верить ей на слово, что за пределами дома ничего и никого нет.

Странно при этом, однако, что мысль о необратимом мамином безумии приходит зрителям в голову на час с лишним раньше, чем ее сыновьям. То есть можно трактовать «Затерянное место» и как психиатрический этюд. Но Ажа так хочется неоднозначности, что он ближе к финалу мечется от одной версии происходящего к другой.

Да, мама спятила. Ой, нет, не спятила, вот же опять какая-то пакость по лесу шастает. Нет-нет, это галлюцинации сыновей, которые тоже, что неудивительно, тронулись. И так далее, вплоть до условного хеппи-энда, дезавуирующего все усилия Ажа нас напугать и кажущегося приклеенным к сюжету.

Хочется воскликнуть: верните нам старых добрых Дракулу, чудовище Франкенштейна и ходячих мертвецов! В них как-то верилось, в отличие от нынешних Джун и их дохлых мамаш.

Михаил Трофименков