рассказывает Сергей Полотовский
На прошлой неделе стало известно, что традиционный октябрьский Лондонский кинофестиваль откроется новым фильмом Дэвида Кроненберга "Eastern Promises", в российском прокате он будет называться "Восточные обеты". Русский прокат этой ленты будет куда более актуален, чем для всех остальных фильмов знаменитого режиссера. Ведь "Восточные обеты" — кино про русскую мафию в Лондоне.
Более "сегодняшнюю" тему придумать трудно. По разным оценкам, популяция русских в британской столице достигает нескольких сотен тысяч человек, и вряд ли все они зарабатывают на жизнь оперным пением или хотя бы ведением экстерриториальной оппозиционной борьбы. Кинопроизводство — длительный процесс, так что история с Литвиненко случилась уже после запуска проекта, но свой полониевый след на него наложила.
Вопрос — что такого увидел в лондонских русских специалист по самого разного рода мутациям, всегда сторонившийся повседневности. Зачем ему картина про тесно связанного с нечистыми на руку русскими киллера (Вигго Мортенсон), который, влюбившись в миловидную акушерку (Наоми Уоттс), круто меняет свои жизненные планы? Куда исчезли мухи и другие симпатичные твари, уютно обживавшие кроненберговскую ойкумену? Никуда. Они на месте. Просто, видимо, правильно говорили в другом популярном фильме: "Самый страшный зверь — человек". Разобравшись с кошмарами измененного сознания, Кроненберг перешел к общечеловеческим ужасам. Можно сказать, что он предал идеалы, оставил производственный участок, а можно — что совершил апгрейд.
Кино всегда имеет дело со страхами. Любая, пусть самая светлая и бурлящая радостью жизни, комедия строится на вполне конкретных фобиях. "Поющие под дождем" — страх отказа и потери работы, "В джазе только девушки" — страх перед бандитами и собственной латентной гомосексуальностью, "Эта прекрасная жизнь" — страх сделать неправильный выбор и профукать свой единственный шанс, проиграть в игре до одного поражения.
С первых полнометражных картин Кроненберг брался за другие, более специфические опасения современного горожанина. "Дрожь" (1975) и "Бешеная" (1977) сюжетно строятся на появлении неожиданного вируса. В первой картине результат неудачных научных экспериментов приводит к повышенной сексуальной активности: намек на сифилис укладывается в романтический миф о кратковременной, но мощной вспышке жизненной активности, которая сопровождает любую чахотку. А "Бешеная", где в главной роли очень даже уместна порнозвезда Мерилин Чеймберс, — фактически фильм про вампиров-зомби. Однако он принципиально отличается от всех своих многочисленных соседей по полке в фильмотеке вампирских ужасов. Это не только привычная для 1970-х социальная критика, когда ситуация эпидемии — повод поразмышлять об урбанистическом устройстве современного мира, и уж точно не метафора страха перед коммунистической угрозой и перед расплатой за нескольковековое рабство — характерные сверхсюжеты американских хорроров. Здесь ярко-красным штырем встает во весь экран вопрос моральной ответственности за убийственную заразу. Первая носительница вируса сама выбирает жертв, находит в себе силы не трогать близких ей людей и, в конце концов, платит за все своей жизнью: финальная сцена с измельчителем в мусорной машине предвосхищает эффектную концовку "Однажды в Америке". Фактически можно сказать, что Кроненберг снимал фильм о СПИДе, которого тогда еще не было. Героем здесь выступает именно СПИД, а не абстрактная чума, поскольку в те годы главной, ключевой болезнью, которую не называют по имени, а молча опускают глаза перед ужасом невыразимого, был все еще рак — наследственная или приобретенная напасть, но точно не передающаяся воздушно-капельным путем или через кровь.
Пророчества Кроненберга в ретроспекции выстраиваются логичной системой, как будто режиссер сознательно проводит неторопливую инвентаризацию страстей человеческих, замешанных на сексе и страхе.
В "Выводке" ("Клиника страха",1979) орудует шайка детей-мутантов, в "Сканнерах" (1981) — немногочисленная группа ученых-уберменшей контролирует все население Земли. В "Мертвой зоне" (1983) уже по сценарию Стивена Кинга и с участием голливудских звезд Кристофера Уокена и Мартина Шина на передний план выходит предсказатель будущего, наделенный сверхъестественными способностями видеть смерть во всем, к чему прикоснется. Вышедший в том же 1983-м "Видеодром", значительно опережая по времени всевозможные "Звонки", работает с техногенными угрозами в ситуации массового воспроизведения образов и является своего рода комментарием на критику Кроненберга, инструкцией по употреблению его кинопродукта.
"Муха" (1986) — с Джефом Голдблюмом, Джиной Дэвис и самим режиссером в роли гинеколога — долгое время оставалась у нас самой известной картиной Кроненберга. Кафкианский кошмар энтомологических метаморфоз, привитый к раскидистому дереву романтических комедий, стабильно входил в малый позднеперестроечный набор видеокассет.
"Связанные намертво" (1988) по полной эксплуатирует блестяще мертвенного Джереми Айронса в этом несентиментальном путешествии по миру близнецов, садомазохистски обнажающем интимофобию самого автора.
"Обед нагишом" (1991) — одна из лучших экранизаций прозы, поскольку Кроненеберг принципиально отказался от большей части романа Берроуза в пользу своих, незаемных заморочек. Если и обвинять кинематографистов в пропаганде наркотиков, то явно не за "Трейнспоттинг", а за этот, недооцененный Госнаркоконтролем элегантно выстроенный трип.
1990-е также, кроме не самого удачного "М.Баттерфляй", принесли Кроненбергу два громких успеха: "Автокатастрофу" (1996) и "Экзистенцию" (1999). Тогда это было незаметно, но сейчас ясно как божий день, что уже в этих картинах режиссер распрощался с потусторонними силами. Сверхъестественное если встречается в этих картинах, то ровно на тех же правах, что и ужасы в классических готических романах. Все здесь картезиански логично, а каждое привидение в финале оборачивается белой простыней или сохнувшей рубахой. В "Автокатастрофе" мы имеем дело с выжившими после страшных аварий. Ощущения бездны мрачной на краю, экзистенциального восторга от балансирования на грани жизни и смерти оказываются для них слишком сильны, чтобы испытывать сексуальное удовольствие каким-либо другим способом, без отрыва или хотя бы напоминания о ДТП. На первый взгляд — очередная выдумка, но мало ли на свете сумасшедших; западное общество научилось толерантно относиться к очень многим странностям, тем более, когда опасные разговоры об аварийных связях сводятся к культу Джеймса Дина.
"Экзистенция" — кислотная сказка с фальшивым дном, но вполне реалистичным объяснением. Это все сон, а присниться, как известно, может любая чертовщина.
"Паук" (2002) с Рейфом Файнзом и Гэбриэлем Бирном — это уже чистый европейский психологизм, абсолютно без мутантов и воинственных насекомых. Главная проблема не в пришельцах, а в самой человеческой природе. "Мы все больны, — как-то раз неоригинально заметил Кроненберг. — Наша болезнь заключается в том, что мы конечны. Смерть — вот основа любого ужаса".
Последняя по времени картина Кроненберга перед "Восточными обетами" — "Оправданная жестокость" (2005) — не сильно перегруженная метафорами притча о грехах молодости, которые никуда не уходят, и с которыми однажды все равно придется иметь дело. Вполне моральное кино с усталым Виго Мортенсеном и отвратительным Джоном Дефо. Можно сказать, вестерн. Простая, в общем, история. "Когда надо стрелять — стреляй, а не болтай", — как приговаривал Туко из "Хорошего, Плохого и Злого", прикончив словоохотливого обидчика.
Портрет художника в юности не может не отличаться от его же портрета в более чем зрелые годы. Художник взрослеет, правеет взглядами, переходит на сторону консервативных ценностей — хорошо, если как Уильям Вордсворт, а можно ведь и как Джек Керуак. Такая схема — стереотип, но "все стереотипы оказываются верны. Вот что ужасает в этой жизни. Все вещи, против которых сражался в молодости, как начинаешь понимать, они и называются стереотипами, потому что верны". Это цитата из Кроненберга, который продолжает уверенно снимать про главные страхи современности, только теперь ему для этого не требуются убийцы в белых халатах, причудливые трансформации человеческого тела или изощренные психозы.
И потом еще непонятно, что страшней — загадочный вирус, от которого вдруг да и найдется спасительная сыворотка, или бандитская пуля иностранного происхождения, от которой не спасет ни добрый доктор, ни родная полиция.